Девица с выкрутасами
Шрифт:
Зажицкая!
Пожалуй, она одна. Лёлика знала как облупленного, зуб на него имела из-за той патлатой шлюхи и уже с ним порвала. Только она и поймёт, в чём тут дело, а, глядишь, и посоветует, как с ним поступить. А если даже Стася ничего ей и не расскажет, то всё легче будет, ведь Зажицкая тоже осталась с носом.
Ядьку Зажицкую просто перекосило со злости. Карчевскую, эту жалкую лахудру подзаборную, она ещё могла стерпеть, но Стася? Вот ведь Лёлик — сволота немытая, а как клялся, что другие ничего не значат, только она одна. Как же! Ну, увидит гадёныш паршивый, чего
Стасю месть не вдохновляла. В её взбудораженном сознании месть и Лёлик вступили в острое противоречие. Удручённая, обиженная и отчаявшаяся девчонка, с одной стороны, хотела мстить, но с другой — ещё больше хотела Лёлика. Чтобы каялся, чтобы молил о прощении, чтобы стоял на коленях и выбрал её, только её, единственную и неповторимую, и чтобы прогнал прочь пинками эту мерзкую Эльку!
Сама она на открытый скандал никогда бы не решилась, это факт. Ядвига её подбила. Исподтишка убеждала и уговаривала, подсказывала и подзуживала, якобы от чистого сердца, а на самом деле в ярости на неверного любовника. Но сообразила всё это Стася, когда уже было поздно. Зажицкая вдруг принялась Климчака выгораживать, оказалось, что сговорились с Гоноратой, потом резко сменила фронт и пыталась его утопить. Вроде были у них подозрительные махинации…
Ну и под конец последний удар, просто напасть какая-то или злой рок, обследование у врача и как результат — медицинское заключение. Получилось, что оба ошиблись: и Стася, и Лёлик. Выходит, Лёлик имел право обвинить её во лжи, а она полное право — обидеться. Может, теперь и удалось бы отыграть назад, если бы не этот идиотский суд!
Кошмар и тихий ужас…
Судья возобновил рассмотрение дела.
Всё шло наперекосяк, совсем не как положено. Патриция даже устала возмущаться. Безалаберный птеродактиль устроил из допросов свидетелей обвинения и защиты полнейшую чехарду. По закону очернять Климчака и обелять Стасю надо было с самого начала, а только потом защитник мог поступать наоборот. На этом же чудном процессе только теперь появились настоящие свидетели, объективные и беспристрастные, и вообще приличные люди.
Двое педагогов из Стасиной школы по очереди показали, что о ней слова плохого нельзя сказать. Учительница заявила, что ученица, которую она знает уже три года, девочка умная, учится хорошо, только последнее время стала немного лениться.
Судья пёр напролом:
— А приврать она не любит? Или нос задирать?
— Нет, носа она не задирает, скорее, отличается скромностью, немного замкнута.
— А как она одевалась?
«Дурацкий вопрос, — раздражённо подумала Патриция. — Как она должна одеваться в школу? В кружевные пеньюары или в кринолины?»
— Одевалась очень скромно, — спокойно ответила учительница. — Я сегодня даже удивлена её элегантностью.
Нет, повышенного внимания мальчикам она не уделяла, уроков не прогуливала, училась нормально.
Учитель знал Стасю ещё больше:
— Основываясь на своих четырёхлетних наблюдениях, могу ответственно заявить, что впечатление она производит хорошее. Я был очень удивлён, когда пару месяцев назад она впервые получила тройку. Скромная, тихая, к мальчишкам не приставала, молчаливая, скрытная.
Судья быстро выбился из сил и передал бразды правления сторонам. Первым их подхватил прокурор:
— Допускаете ли вы, что вне школы она могла быть совсем другой, чем в школе?
— Если вас интересует моё мнение, то подобное абсолютно исключено.
— Вы не замечали двуличия?
— Нет.
Кайтусь тоже сдался. Адвокат даже не стал напрягаться.
Одноклассница Сухальская Ева. Патриция присмотрелась к ней повнимательнее. Обычная девчонка, одета прилично, внешность среднестатистическая, вежливая, вроде неплохо воспитанная… Судья, похоже, передохнул:
— Вы учитесь с Руцкой в одной школе?
— Да, в одном классе.
— Она говорила вам об изнасиловании?
— Говорила… — После минутного колебания. — Потом.
Адвокат не выдержал:
— Странно, если бы до того, — с иронией и довольно громко заметил он.
На это замечание судья кивнул явно одобрительно и потребовал уточнить:
— Когда?
— Когда в школу приехал прокурор.
— От кого вы об этом узнали?
— От Руцкой.
— Что она рассказывала?
Ясно было, что свидетельница Сухальская весь рассказ вспоминала и повторяла не один раз, благодаря чему затвердила его наизусть. Это был краткий пересказ Стасиных показаний, разукрашенный вставками типа «темно-холодно-далеко» и «в лесу полно разбойников». Самый большой интерес к её показаниям проявил обвиняемый.
Безнадёга полнейшая.
Чтоб народ совсем не сдох со скуки, здоровенную свинью подложила Стасе её родная мамаша. Вконец замотанная, не представляющая себе всей сложности ситуации, жутко обиженная отсутствием информации и собственным неведением, понятия не имеющая, где надо врать, она пошла по пути наименьшего сопротивления и выложила всю правду. Патриция поняла, что мамаша совсем не в курсе. Ну побаловалась с хлопцем в укромном месте, велика важность, обычное дело! Лишь бы в подоле не принесла, а тут, как видно, никакой опасности нет, зачем же крик поднимать?
— Как часто дочь поздно возвращалась? — без малейшего интереса спросил судья.
— Да разве упомнишь, когда именины или ещё что…
— А жених у неё был?
— Был, — решительно заверила мамаша.
— Кто такой?
— Левецкий Януш.
— Официально просил руки?
— Не то чтоб официально, так ходил. И мать его была.
— Что ваша дочь говорила о случившемся?
Мамаша не могла больше сдерживать обиды и горечи:
— Ничего не говорила!
— Как это, совсем-совсем ничего?
— Поначалу совсем.
— А потом?
— А потом тоже ничегошеньки, только что на суде узнаю. А я и сейчас ничего не знаю. Она страх до чего скрытная, всё в себе держит!
— А Гонората к вам домой заходила?
— Заглянула тут одна, спросила, дома ли Стася, и тут же след простыл. Потом ещё три раза так заглядывала. Я спросила, чего это она в третий раз уже? Я-то спрашивала…