Девичий паровозик
Шрифт:
Глава 8
Легкие сумерки только начали опускаться на землю, когда я зашел в свою комнату. Я упал и тут же уснул. И мне ничего не снилось, и я спал как убитый, что бы проснуться с первыми петухами и лежать, лежать тупо и бесконечно смотреть в щербатый потолок. Я ни о чем таком не думал. Я просто знал, что мир прекрасен и Бог есть, и он милостив, и он в этот раз выбрал меня.
Неожиданно, около десяти утра, пришла Маша. Я еще лежал и потягивался.
– Доброе утро соня! Боюсь надоесть, но представляешь, не привезли еще лечебные грязи. Их
– Это ты чудесно сделала. Я разожгу самовар.
– Конечно, давай! Разве я зря помогала тебе собирать шишки?
Мы прошли на веранду.
– Не хочешь сама попробовать?
– Нет. Я лучше посмотрю. Поучусь.
– Чай на сосновых шишках?! Это еще мне отец показывал. Конечно, можно воспользоваться и этим, – я показал на рогожный куль с древесным углем от углежогов, что стоял в углу, – это будет быстрей, но все, же чай будет другим.
Я ножом нащипал лучины и разжег этот пучок на воздухе. Когда пламя стало большим и стало обжигать руку, сунул его в трубу-жаровню. Добавил несколько щепочек потолще. Когда и они разгорелись, смело насыпал из кулька шишки, а чтобы увеличить тягу надел Г-образную трубу и вывел ее в окно. В самоваре все забурчало. Он как старичок заворчал, заругался, но веселый треск вспыхнувших шишек перекрыл все остальные звуки. Труба дымила как маленький паровоз, и легкие порывы ветерка иногда приносили на веранду запахи дегтя, дерева, и лесного костра.
– Сесть вот в такой маленький паровозик и умчаться, куда глаза глядят! – Сказала моя гостья, задумчиво глядя в окно.
– Куда же ты собралась Мария Александровна?
– Уехать говорю нам вдвоем вот на этой штуке
– На шишках далеко не укатишь
– Уехать где нас никто, никто не знает, и жить простой жизнью вот так ставить чай может, я бы научилась печь хлеб и стирать, полоскать белье в проруби. Зачем мне все эти роскошные платья, богатые наряды, украшения, зачем мне вся эта жизнь, если я совсем несвободна и не принадлежу себе. Я красивая игрушка в чужих руках я несчастная птичка, которую поместили в золотую клетку. Мне говорят она золотая, а она все равно клетка и мне все равно по большому счету из чего сделаны ее прутья.
Наконец вода начала шипеть и брызгать из-под крышки горячими каплями.
– Выпей чайку и забудешь тоску! – сказал я известную присказку.
– Если бы. Если бы было, так как ты говоришь, мой милый Миша я бы этот полуведерный самовар выпила весь без остатка – она улыбнулось той улыбкой, от которой повеяло смертной тоской и безысходностью.
Я принес медный поднос с чашками и заварным чайником. Удобный кран с притертыми поверхностями выдал нам необходимую порцию душистого кипятка, и ароматы китайского чая наполнили веранду. Я занес все в дом, достал соленые сушки и колотый сахар-рафинад.
В это время на пороге появилась Варя, с прижатым к груди дневником. Увидев нас, она сменилась в лице. Сразу сжалась у порога и опустила глаза в пол.
– Что тебе девочка? – спросила Маша.
– Нет ничего.
– А что приходила?
– Я
– Я помешала мытью полов? Миша ты денег то девочке даешь? Можно и мне подкинуть.
– Помолчи Мария! – сказал я раздраженно.
– Я думала что девочка-поломойка, а у вас тут мероприятие!!! – Маша внимательно посмотрела на меня.
Я подошел к Варе. Взял мягко ее подбородок, поднял личико девушки, чтобы она посмотрела на меня, и сказал, глядя ей в глаза:
– Извини, пожалуйста. Давай отложим наши дела хорошо?
Она ничего, не ответив, вышла и побежала в основной дом.
– Так так! Ага! Что у тебя за дела с этой молодой особой рассказывай как на духу? – сказала она, с отчуждением в голосе.
– Чисто деловые связи, мои литературные начинания. Вот девочка дневник приносила.
– Зачем?
– Почитать. Я просил.
– Забавно. Очень забавно. Дневник это личное. Его просто так не показывают, как я знаю. Тем более молодым людям – это знак.
– Знак чего? Чепуха.
– Возможно, с твоей стороны да.
– Это такая невинность, по сравнению с тем, что было в этом доме, о чем ты?
– Вы сударь все в одну кучу не валите. Там, где обстоятельства – там понятно, не успеешь одно принять, вы мне новые ребусы подкидываете.
– Маша, – я подошел к ней близко, – ни в чем я в этот раз перед тобой не виноват. Пустое. Забудем. Или ты ругаться желаешь?
– Ох! В моем ли положении ругаться, может еще, и вдова изредка наведывается в мое отсутствие?
– Скажешь тоже!
– Стыдно! Нос не кажет?
– Уже чай готов. Садись к столу, – сказал я миролюбиво.
Она сняла шляпку. Я разлил по чашкам чай. Она не притронулась, только долго дула и поглядывала при этом на меня.
– Умом все понимаю, а что-то нехорошо мне, – сказала она вдруг. – Видел, как у нее глаза горели?
– Глаза, как глаза.
– Нет, мой милый, уж поверь, я знаю что говорю, я сама женщина.
– Ей едва исполнилось шестнадцать.
– Из молодых – да ранних.
– Ты жестокая, не думал.
– О чем ты?
– Твой муж ты говорила, унижает тебя, заставляет против воли быть любезной, заставляет слушать про взятки, и другие грязные дела, постоянно подчеркивает зависимость от него. И за это ты его втайне ненавидишь и презираешь, а сама поступаешь не лучше. Кичишься деньгами перед этим, в сущности, еще наполовину ребенком, показываешь ей подобающее место, оскорбительно называешь поломойкой. Думаешь в 16 лет это кому-то приятно слушать и чем она хуже тебя или меня, что у нее меньше денег, но это ли является пороком? Чем ты тогда лучше своего мужа?
Маша взяла сушку и раздавила на 4 части, сжав в кулаке, взяла другую и тоже раздавила.
– Не хотела я утром идти. Предчувствие.
Я встал, подошел к ней сзади и поцеловал в голову.
– Успокойся. Прости. Вырвалось.
– Это правда Михаил, что ты извиняешься, просто я действительно повела себя неподобающе.
– Прости, пожалуйста.
– Когда это касается нас, это мы здорово подмечаем, а порой и сами, походя, можем оскорбить обидеть. А может, безотчетно увидела отчего-то в ней конкурентку.