Девочка и пёс
Шрифт:
Элен задумалась. Это было похоже на правду. По крайней мере, на этот раз это была не просто нелепица «Где искать отца? – 89» и ответ хоть как-то сходился с вопросом. Но несомненно это всё какой-то хитрый фокус. Наверно обычно туру выступает с этим номером на каких-нибудь ярмарках и естественно берет за это деньги.
– Могу еще один?
– Можешь.
Немного поразмыслив и скользнув взглядом по слуге судьи, девочка тихо прошептала: «Кого убил Галкут?». Стрелки завертелись и снова замерли все вместе.
Туру посмотрел на крауцер и сказал:
– Снова однозначный ответ. Так обычно бывает, когда спрашиваешь о прошлом. Он говорит – сын.
Элен почти вздрогнула. Галкут убил собственного сына?! Девочка быстро вернула прибор хозяину. Как бы там ни было, но этот крауцер, а скорее всего сам туру снова угадали ответ, который в принципе соответствовал вопросу. Если бы инопланетянин сказал гора, река, зеленый, огонь или любой другой бред, было бы ясно, что это даже не фокус, а просто глупый спектакль, где актер и зритель как бы договариваются что ради общего развлечения они будут делать вид что верят в совершеннейшую бессмыслицу. Но последние два ответа не были бессмысленными, их было трудно или даже невозможно проверить, но, тем не менее, чисто теоретически они могли быть верными. И это немного напугало девочку. И в тоже время ей очень захотелось задать еще вопросы: «Найдет ли она папу и всё ли с ним будет в порядке». И она чуть ли не заругала себя за то что так бездарно потратила три своих шанса. Но тут же осадила себя, что еще за детский лепет, ей уже скоро исполнится восемь лет, а она как маленькая верит в глупые сказки, три вопроса, три желания.
– Прощайте, мистер, – с некоторой сухостью произнесла девочка.
– Прощай, детеныш, – ответил туру неожиданно весело. – И не забудь: 89, нет и сын.
Элен вернулась на тропинку к Галкуту. Слуга судьи полюбопытствовал:
– Ну что помогла страдальцу? О чем вы там так долго болтали?
Девочка задумчиво поглядела на него, холодея при мысли что этот человек возможно убил своего собственного ребенка. И ей впервые пришло в голову, что он не просто злодей и садист, а еще и сумасшедший, псих, который во время приступа своей болезни опасен для всех кто рядом. Впрочем, пока, судя по всему, никаких приступов у Галкута не было. И оставалось надеяться что он продержится еще пару-тройку дней, до того момента как они доберутся до герцога Этенгорского. Элен удивилась тому с каким спокойствием она уже принимает это. К тому же крауцер ведь сказал, что ей определенно не стоит пытаться избавиться от судьи, а значит и от его слуги. С другой стороны ведь неизвестно руководствовался ли крауцер её благом, давая ей совет оставаться с судьёй. Да и вообще непонятно чем он может руководствоваться. Элен снова посетовала на себя за свое легковерие, за то что так легко поддается наивному фокусу.
Её конечно так и подмывало напрямую спросить Галкута: «Ты убил своего сына?» И если он хоть что-то ответит, то она узнает правду. Впрочем даже если промолчит, она скорее всего сумеет по всплеску эмоций в ауре определить его отношение к этому вопросу, а значит и возможный ответ, пусть и не так однозначно. Но она не решалась. Если это всё же правда, то определенно не стоит бередить его больную психику, ибо сильное эмоциональное переживание может спровоцировать новый приступ.
– Ты знаешь что такое крауцер? – Спросила она.
Галкут задумался.
– Да вроде что-то слышал такое, – неуверенно произнес он. – Еще в детстве. Что-то вроде волшебной палочки кажется. Он что пытался продать это тебе?
– Что-то вроде, – не вежливо ответила девочка и пошла дальше по тропинке.
Галкута её невежливость никак не задела, он уже начал привыкать к переменчивому настроению своей подопечной. И он спокойно последовал за Элен.
70.
Элен увидела молодого человека, рисующего закатное солнце на высоком борту фургона. В руках у незнакомца были кисть и палитра. Одет он был в белую рубашку с пышными оборками, щегольской зеленый камзол с блестяшками и прорезями и черные лосины. На ногах красовались замшевые короткие сапоги с заклепками и загнутыми носками, на голове сидел лихо сдвинутый набок серый берет с белым пером.
Элен остановилась чуть сзади и слева, метрах в двух от молодого художника, разглядывая его творение. Картина изображала бескрайнюю ширь синего моря, над которым нависало огромное багровое солнце, отражавшееся от воды пламенеющими отблесками. И немного вдали, накреняясь на волнах, плыл маленький корабль с белым парусом. Элен припомнилась строка из песни, которую частенько бурчал себе под нос дядя Вася: «Если места хватит, нарисуй лодку с парусами ветром полными…»
Молодой человек нанес очередной мазок на закатное светило, отступил назад, осматривая свою работу и весело поинтересовался:
– Ну что скажите, сэви, нравится?
– Очень, – ответила девочка.
Парень посмотрел на своего благосклонного маленького критика и, улыбнувшись, спросил:
– А что больше всего нравится? Море, корабль или солнце?
– Вся композиция в целом, – рассудительно произнесла Элен. – У вас, должна заметить, несколько своеобразная техника, вы используете довольно рельефный мазок. Но возможно благодаря именно этому вы добились дивной чистоты и звучности цвета. И вам прекрасно удалось передать пронзительное ощущение светлой грусти по чему-то утраченному или уходящему, символизируемое этим пламенеющим закатом и в тоже время привнося в это чувство тихой надежды на какое-то продолжение жизни, пусть и непростой, но может по-своему счастливой, символом которой является эта маленькая лодка посреди бескрайнего моря. При этом надо учесть, что вы рисуете на досках.
Молодой человек полностью повернулся к Элен, не сводя с неё оторопелого взгляда. Затем он посмотрел на стоявшего на тропинке Галкута, затем снова на Элен. Из-за белой парусины, обтягивающей верх разрисованного фургона, высунулась светловолосая женская голова.
– Во имя черных крыльев Аароха, – весело воскликнула незнакомая девушка, – кто это здесь так отзывается о мазне моего брата?
– Сама ты мазня, – откликнулся молодой художник, – ты вот слушай, что люди обо мне говорят.
Девушка спрыгнула с фургона и подошла к Элен, с улыбкой разглядывая её. Девочка в свою очередь смотрела на незнакомку. Сестра художника была невысокой худенькой зеленоглазой девушкой 16-17 лет. Одета она была в белую узкую тунику и черные лосины. На её тонкой шее темнела маленькая татуировка черной птицы. Её светло-русые волосы были собраны в пучок на затылке и проткнуты длинной зеленой шпилькой. Но одна прядь, выкрашенная в яркий голубой цвет, выбивалась из общей массы и спадала на левый висок
Девушка глядела на Элен с веселым удивлением.
– Сколько тебе лет, дитя? – Спросила сестра художника.
– Восемь. Почти, – сказала Элен и тут же задумалась. Кит, кажется, говорил, что период обращения Каунамы вокруг своей звезды 436 альфа-суток. А свой возраст, как и большинство землян, она отсчитывала в альфа-годах, каждый из которых состоял из 365 альфа-суток. То есть в летоисчислении Каунамы ей было где-то шесть с половиной лет. Но поправлять себя она не стала.
И хотя в глазах девушки явно отразилось сомнение, она улыбнулась и, протянув руку, представилась:
– Я Нейра.
– Элен, – ответила девочка и пожала ладонь своей новой знакомой.
– А это Мальрик, мой брат. Пустозвон и лоботряс …
– Но-но, – предостерегающе произнес молодой человек.
– Ну и ещё, судя по твоим словам, талантливый художник, – закончила Нейра. – Тебе говорили, Элен, что ты для своих лет очень умная?
– Если честно, мои учителя так не считают, – скромно промолвила девочка.
– Учителя? У тебя их много.
– Ну, вообще, да, – ответила Элен, припомнив и мастера Коана Таругу и своих многочисленных школьных преподавателей и, конечно же, Кита, который, по её мнению, излишне часто любил изображать из себя умудренного годами наставника. Но говорить об этом ей не хотелось и она поспешила перевести тему. Оглядев большой разукрашенный фургон, она неуверенно спросила: – А вы купцы?