Девочка и пёс
Шрифт:
Судья недоверчиво смотрел на ребенка. С какой-то неясной тревогой он подумал о том, что за то время что она гуляла по каравану, что-то в ней неуловимо изменилось. Ему вдруг пришло в голову, что ведь, наверно, после того как раненого Галкута увели к лекарю, у неё была масса возможностей чтобы сбежать и тем не менее она здесь и судя по всему у неё даже не возникало такой мысли. Неужели она наконец поняла и смирилась, усмехнулся он про себя. С одной стороны это была бы конечно хорошая новость. Но с другой она почему-то тревожила его. Девочка словно повзрослела на пару лет и он вдруг решил что прежняя Элен, язвительная, дерзкая, сопротивляющаяся, устраивала его гораздо больше. Она была что ли более понятной ему, более предсказуемой. Но в конце концов он подумал, что это просто какое-то наваждение, он насочинял то чего нет, девочка всего лишь действительно очень устала, что и не мудрено учитывая всё что она пережила за последние дни и теперь ей хочется просто покоя, пусть даже в плену у ненавистного ей герцога. Мне, пожалуй, тоже не плохо бы выспаться, решил судья.
– Ты права. Ничего странного. И я очень рад, что наши стремления совпадают.
Элен пристально смотрела на него, ожидая ответа.
– Но ты ведь понимаешь, мы не можем ехать дальше, пока я не исполню «королевское правосудие». – И чуть помедлив, он тихо добавил: – Будь оно трижды не ладно.
По привычке он ожидал какого-то язвительного замечания от своей маленькой собеседницы, но вместо этого Элен спокойно предложила:
– Давайте я вам помогу.
– Поможешь?!
Мастон Лург испытал почти потрясение, но в следующий миг его пронзило осознание того, что в конце концов это ведь именно то чем он и собирался торговаться с могущественным Томасом Халидом, той бесценной помощью, которую странная девочка может оказать ему, верховному претору, в его бесконечной борьбе с такими же бесконечными врагами государства и короля, и конечно же его собственными врагами, врагами герцога Этенгорского. Но судья был полон сомнений.
Элен встала с табурета, подошла к столику, на котором возвышался серебряный подсвечник, и почти с минуту вглядывалась в пламя одной из свечей.
– Просто расскажите мне всё, – попросила девочка.
– Что «всё»?
– Ну, обстоятельства дела. Улики. Детали. Свидетели, подозреваемые. Ваши мысли о них.
Судья непонимающе глядел на неё.
– Не думаю, что все эти детали подходят для детских ушей.
Элен повернулась к нему. И Мастон Лург увидел, что ей действительно очень любопытно и с облегчением подумал, что прежняя любознательная Элен, наконец вернулась.
– Ну расскажите, что сочтете возможным, – миролюбиво попросила она. – Хотя бы в общих чертах.
Лург колебался. По большому счету Элен вовсе не обязательно знать какие-то детали, она могла помочь ему и так. Допустим все подозреваемые по одному войдут в этот шатер и он каждого спросит: «Вы убили господина Ливара?» Все они ответят отрицательно. Элен, которая будет сидеть рядом с ним, затем скажет ему, кто из них солгал. И всё! Но он понимал, что так просто это вряд ли удастся провернуть. И даже с усмешкой посочувствовал Томасу Халиду, которому придется решать эту проблему в будущем. Вздорный строптивый ребенок наверняка воспротивится тому, чтобы его использовали как какой-то неживой бездумный инструмент. Элен, конечно, захочет знать что происходит и кто эти люди. Даже не из-за какой-то там обиды, а просто из обычного детского, а заодно и женского, любопытства. Да и к тому же Мастон чувствовал, что ему хочется всё ей рассказать, чтобы может быть впервые увидеть её в роли союзницы. Тем более сейчас у него нет времени на преодоление её упрямства и если уж она сама предлагает ему помощь, то глупо ставить этому препоны, наоборот нужно приложить все усилия чтобы сохранить и развить её желание сотрудничества. В конце концов ему самому стало крайне любопытно, на что это похоже работать в одной команде с этим необычным ребенком.
И он рассказал.
Об убитом охраннике Ливаре и украшенным драгоценными камнями кинжале, о молодом вспыльчивом Радвиге, об угрюмом суровом Мелиноре, о хладнокровной прагматичной Кории, о многословном нервничающем Маране. А также упомянул и о «Бонре», о мрачном лейтенанте Шайто, пристально наблюдавшим за происходящим и несомненно желающим знать, кто заплатит за смерть его человека.
Элен слушала судью очень внимательно и ни разу не перебила. Когда он закончил, она задала несколько вопросов. И снова Мастон Лург вынужден был признаться себе, что этот ребенок порой пугает его. «На вид не больше шести лет», размышлял он, «хотя она сама и утверждает что восемь. Но пусть даже восемь, пусть так. Разве восьмилетний ребенок может рассуждать подобным образом?!» Элен поинтересовалась как нанесен удар, правшой или левшой. Был ли кинжал внутри, в теле, или где-то поблизости. Имелись ли следы борьбы на месте преступления. Пропали ли какие-то вещи Ливара. Производит ли Кория впечатление решительной и расчетливой женщины, способной убить двух своих мужей ради наследства. В чем именно, по его мнению, Марана солгал или почему он вообще нервничал. Достаточно ли Радвиг интересен как жених для опытной взрослой женщины. Лург, стараясь не улыбнуться, честно высказал девочке все свои мысли о том, о чем она спрашивала. Наконец Элен спросила:
– И кто, по-вашему, убийца?
Судья замешкался с ответом.
– Во-первых, я считаю, нельзя исключать того что убийство дело рук совершенно случайного человека. Возможно Ливар кому-то задолжал в караване или нанес кому-то смертельную обиду, о которой нам ничего не известно
– Нет-нет, – тут же возразила девочка, – это не может быть делом рук случайного человека. Он не оставил бы труп возле палатки, а постарался бы спрятать тело, чтобы его как можно дольше не нашли. И конечно бы забрал кинжал Радвига и кошелек Ливара.
– Убийца мог не увидеть кошелек в темноте и не разглядеть того насколько ценен кинжал.
Элен задумалась, но затем отрицательно покачала головой:
– Нет, маловероятно. Как вы сами сказали нужна очень веская причина, чтобы кто-то решился на убийство охранника этой «Бонры». – Она встала из-за стола. – В любом случае завтра всё разрешится и мы сможем ехать дальше.
– Каким же это образом?
Элен внимательно и с какой-то странной задумчивостью поглядела на судью.
– Тем самым образом, ради которого вы меня украли, – ответила она, ответила очень спокойно и почти отрешенно.
– Ты скажешь мне, кто из них лжет?
– Да. – Она отвернулась и направилась к той занавеске, за которой находилась кровать.
– А что случилось с твоей курткой? Мне кажется раньше она была синей.
Элен не повернувшись и не остановившись, сказала:
– Я захотела чтобы она стала изабелловой.
77.
Мастону Лургу никак не удавалось заснуть. Он ворочался на узкой, низкой походной кровати и что-то постоянно отвлекало его от сна. То кровать казалось слишком твердой, то в шатре становилось слишком холодно, то в железной трубе дымохода гудел залетный ветер, то от тяжелого одеяла пахло какой-то затхлостью, то где-то в караване звонко лаяла глупая собака. Элен права, думалось ему, эта бездомная жизнь на колёсах совершенно изматывает. Он ясно представил себя лежащим в широкой мягкой постели под воздушным пуховым одеялом в хорошо отопленной спальне на втором этаже своего дома в Туиле. И снова возникло отвратительное свербящее чувство, что он совершил большую ошибку. Господи ты, Боже мой, дернуло же на старости лет. Вот уж правду говорят «седина в бороду бес в ребро». Хотя кажется поговорка больше подразумевала стариков воспылавших былой страстью к женскому полу, но к нему она тоже определенно подходит, ибо главное тут что человек в почтенном возрасте теряет разум. Самую большую ошибку в его жизни, так вроде бы она говорила. Элен. Несколько дней тому назад он и знать не знал о её существовании, а теперь эта девочка с остриженными черными волосами и яркими синими глазами заняла все его мысли, стала его идей фикс, буквально заслонила собой от него весь остальной мир. Но откуда она взялась? Со своим невероятным металлическим псом, который словно был живой. Живой! Да он и правда обезумел, если вдруг решил что сможет безнаказанно разлучить их и продать её верховному претору. Ведь она не могла появиться из небытия, она не материализовалась из воздуха, у неё должны быть родители, родственники. То место откуда она явилась, там где создают этих невообразимых металлических созданий, эту идеальную одежду, те странные предметы что он забрал у неё, хотя бы те же невесомые черные очки, выполненные из совершенно неведомого материала. Ведь в том месте должны быть и другие люди. И рано или поздно они конечно придут за своей соплеменницей. Она пугала его неведомыми «хранителями». Но не долго. Она довольно быстро успокоилась, словно что-то поняла. Может поняла что он дурак, непроходимый алчный дурак, разум которого совершенно поглощен манящей картинкой акануранского могущества, столичных сокровищ, огромной власти, к которым его за ручку отведет верховный претор. И тогда она решила, что будет проще подыграть ему.
Судье стало совсем нехорошо. Он несколько раз перекладывал твердую подушку, пытаясь найти самую удобную позицию для головы. И не находил. Может плюнуть на всё? Закончить с этим треклятым «королевским правосудием» и поехать обратно, в Туил? Отвезти девочку туда, куда она скажет, передать её этим «хранителям», если они и правда существуют? Пока герцог Этенгорский ничего не знает, всё еще можно изменить, отыграть обратно. И снова ему представился его уютный двухэтажный каменный дом в Туиле, окруженный симпатичным садом с дорожками из белого кирпича, с длинной застекленной верандой, с широким балконом на запад, на пылающие закаты, с чистой благоухающей кухней, в которой пожилая Эльнара с маленькими улыбающимися глазами и сильными руками месит тесто для будущих пирожков. Да что же ему еще нужно?!
Но нет, это конечно просто временная слабость, мимолетный приступ малодушия. Это совершенно естественно, что его мучают сомнения, он затеял великое предприятие, он многим рискует, но нужно идти до конца. Какой-то мудрец сказал, самое главное в жизни – заканчивать начатое. И он закончит. А то что сейчас, посреди ночи, лежа в кровати, он кажется сам себе слабым и глупым, бессильным и малодушным, совершающим ужасные ошибки это нормально. Это просто такое время, время, где вокруг тебя лишь тьма и пустота, пред которыми вся его человеческая сущность съеживается, отступает, робеет, ибо это время со всей безжалостной очевидностью напоминает тебе о твоей ничтожности и бренности. Это просто надо пережить.