Девочка и пёс
Шрифт:
– Пусть все бриоды, которые не на дежурстве, соберутся на Расплатной площади, – продолжал мивар. – Также приведи туда два десятка… или нет, лучше три… да, тридцать бродяг. И, сука, чтоб все трезвые и с оружием, понял?! – Хишен грозно сверкнул зелеными глазами на своего помощника. Тот усилено закивал головой. – Еще мне нужны два лучших арканщика что у нас есть. Правда эти лоя юркие, гады. Прихвати еще какого-нибудь сеточника из охотников. Только умелого, чтоб руки не из жопы росли. Сеть чтоб накидывал как король налоги. И еще подбери десяток лучников, возьми хаокшитов, обязательно Глазуна, Карима и Лупеня. Запомнил?
Кушаф снова утвердительно кивнул. Хотя он действительно всерьез волновался, что что-нибудь упустит и потом ему несдобровать.
– Можно собрать лучников я прикажу Сойвину, он с ними как родной? – Почти умоляюще попросил Кушаф. – Боюсь не успею я всё один.
Хишен вперил в него тяжелый взгляд.
– Прикажи. Арканщиков и сеточника приведешь в Большой зал, я им сам разжую что куда и почём. Бриоды и бродяги пусть ждут на площади. Только чтоб не толпились как бараны, раскидайтесь там по стеночкам. Шоллер пусть отведет гостей в Большой зал, я буду ждать их там. С гостями обращаться почтительно и ни слова им о девчонке или судье, мол, все вопросы к мивару. И вообще пусть там никто лишний своей гнусной разбойничьей рожей не маячит перед ними, понял?!
– Понял, – стараясь говорить бодро, ответил Кушаф.
– Она с мечами?
– Кто?
– Ну баба эта кирмианская.
Бриод пожал плечами:
– Могила сказал, что они с оружием, а мечи там или что не знаю.
– Какая могила?
– Парень, которого прислал Шоллер. Губошлёп такой здоровый, бродяги его Могилой прозвали. Его как-то отправили могилы копать для двух купчиков. Ребята утром приходят, ямы есть, его нет. Ну они трупы сбросили, хотели уже закапывать, а этот дурень вдруг из-под мертвяка и выползает. Заснул он там видите ли.
Хишен грозно взирал на молодого бриода. Тот сник и с извиняющейся улыбкой произнес:
– Тупой как дерево. Ему бы только спать и жрать.
Хишен усмехнулся:
– Ну в общем как и всем вам.
Кушаф спорить не стал.
82.
Хотя Минлу и было очень не по себе, все же по сторонам она глядела с любопытством. За своё десятимесячное странствие она несколько раз встречала тех, кого можно было назвать лихими людьми, но здесь их был целый город. Конечно, размышляла девушка, всё население Гроанбурга не может состоять сплошь из одних разбойников, здесь должны были быть наверно лекари, конюхи, писари и какие-то мастеровые люди, плотники, кузнецы, сапожники и прочее. А также наверно охотники, рыбаки, может даже и земледельцы, ведь вряд ли лихие горожане могли прокормить себя исключительно теми продуктами, что захватывали разбоем. Ну и конечно здесь должны были быть какие-то женщины. И Минлу взволновано думала кто они, эти женщины. Что-то вроде служанок или рабынь, стряпухи и прачки, портнихи и поломойки, а также естественно женщины для любовных утех, какие-то полевые жены разбойников или профессиональные проститутки, привезенные из других городов, или может быть захваченные пленницы, которых держат на цепи в каком-нибудь подвале, кормят объедками и под страхом побоев и смерти заставляют удовлетворять мужчин. Воображение Минлу стремительно рисовало судьбу этих женщин в самых мрачных тонах и девушка со страхом и исподтишка вглядывалась в каждого встречного мужчину, думая что может вот он изверг и насильник, который в этот самый момент идет насиловать и унижать несчастную пленницу. Но все же она надеялась, что чересчур сгущает краски. Наверняка здесь просто есть свой публичный дом, где работают те разухабистые, острые на язык и вполне умеющие постоять за себя женщины, которых она тоже несколько раз встречала за время своего путешествия и о которых столь весело и охотно ей рассказывала Рита. Причем с кучей таких подробностей, что лицо Минлу постоянно заливалось краской стыда.
Чтобы как-то отвлечься от этих тревожных и волнующих мыслей, девушка старалась переключить внимание на сам город. Сейчас они шли по довольно широкой улице, которая прямой линией вела от главных ворот к видневшемуся далеко впереди некоему приземистому мощному строению с башенками и зубцами. Никакого твердого покрытия улица не имела и представляла собой обычный стоптанный светло-коричневый грунт. Дома по обеим сторонам улицы были исключительно деревянные, но при этом, к удивлению девушки, ожидавшей найти здесь лишь грубые лачуги, разваливающиеся хибары и уродливые бараки, эти двух и даже в нескольких случаях трехэтажные строения выглядели вполне добротно и опрятно. Сделанные из бруса и досок некоторые дома были выкрашены в яркие цвета и даже украшены симпатичными резными наличниками и карнизами. Эти эстетические изыски, по мнению Минлу, говорили о том что не всё так ужасно в Гроанбурге и среди жутких алчных душегубов, есть вполне вменяемые люди, способные ценить красоту и наверно человеческую жизнь. Такие мысли несколько успокоили её. Правда, насколько ей удалось разглядеть то, что находилось за домами главной улицы, остальной Гроанбург представлял собой довольно унылое зрелище. Судя по всему там лепились друг на друга какие-то обветшалые сараи, потемневшие срубы, кривые изгороди, жалкие огороды и прочие атрибуты обычной убогой деревни.
Почти каждый встречный горожанин останавливался и с любопытством оглядывал их маленькую процессию. Впереди, энергично переставляя свой увесистый костыль, ковылял Шоллер. За стариком, метрах в трех, плечом к плечу, следовали Талгаро и Кит, за ними Минлу.
Девушка осторожно рассматривала местных жителей и сразу же отводила глаза, если кто-то встречался с ней взглядом. Ни одной женщины она так и не увидела, а мужчины попадались самые разные. С каким-то почти болезненным упорством она, если удавалось, вглядывалась в незнакомцев, ища в них какие-нибудь зловещие признаки того что перед ней настоящие садисты и изуверы, безжалостные убийцы и грабители. Она приготавливала себя к тому что у них чуть ли не кровь жертв будет стекать с рук. Это конечно было преувеличение и она сама прекрасно это понимала. Но душа её обретала некоторое самоуспокоение, когда девушка не находила во встречных тех ужасных черт, которые ей подсказывала бурная фантазия. При этом она удивлялась самой себе. Минлу давно уже уверилась в том, что она далеко не трусиха. Много ли найдется на планете людей, рискнувших спуститься в Урум, древний подводный город жутких савгулов, пройти через Оградительные Мембраны и столкнуться с первозданным ужасом бездны, неизбывным и запредельным? Но как странно, порой ей казалось, что собственные соплеменники, представители народа Омо, пугают её гораздо больше, чем абсолютно чуждые, представляющиеся почти противоестественными, беспощадные, омерзительные, хищные пожиратели из океанских глубин. И дело тут наверно в том, думала она, что савгулы это ясное и очевидное олицетворение зла, но зла предсказуемого, открытого, определенного, если так можно сказать, честного в своих истоках и устремлениях, не пытавшегося претвориться чем-то иным, от которого всегда знаешь чего ожидать. И кроме того в какой-то мере этих древних пожирателей биомассы можно было считать природной стихией, ибо они настолько чужды всему человеческому, что понятия Добра и Зла к ним просто не применимы. А что касается людей, то тут, считала девушка, всё сложнее и запутаннее. Насколько они прекрасны и ангелоподобны в самых чистых и благородных движениях своей души, настолько же они отвратительны и ужасны в самых низменных и подлых проявлениях своего естества. И вот именно эта двойственность, этот безумный дуализм, этот умопомрачительный маятник человеческих крайностей наверно и пугал её. Ведь любой её соплеменник мог оказаться настолько чудовищен, что по сравнению с его злодеяниями меркла любая кровожадность савгулов. Впрочем, решила девушка, все эти треволнения скорее всего ни к чему. Те кого она увидела по мере следования по главной улице Гроанбурга ничем особенно не отличались от многочисленных праздношатающихся непонятных субъектов неопределенного рода занятий, виденных ею в любых портах, на базарах, ярмарочных площадях, в торговых рядах и пр. Те же небритые загорелые самоуверенные физиономии, та же неопрятная аляповатая одежда, словно собранная по кускам со всего света, тот же рыскающий и словно чуть насмешливый взгляд и то же неуловимое самодовольство и неспешность в манерах и походке. Это были люди явно необремененные тяжким трудом и определенно привычные к риску. Они словно в одно и то же время гордо шествовали и осторожно крались. Не обязательно все они были преступниками, но так или иначе, Минлу благоразумно старалась держаться от них подальше.
Незваных гостей гроанбуржцы разглядывали с интересом и совершенно бесцеремонно. При виде лоя большинство из них презрительно кривились, непривычно огромную собаку рассматривали почти с детским восторгом, но большую часть своего внимания они конечно уделяли девушке с мечом. За десять месяцев Минлу уже давно привыкла, что практически все эти большеглазые рослые мужчины взирают на неё снисходительно-насмешливо. Как будто никто не воспринимал её всерьез, пусть даже у неё на поясе и висел грозный меч мастера Юн Фая. Они видели перед собой лишь худенькую невысокую девушку-дикарку со странным разрезом глаз и не совсем обычными чертами лица, на котором они с любопытством выискивали усы и желтизну от умывания мочой. Но в целом на их маленькую процессию реагировали спокойно и даже равнодушно. Если не считать пары пьяниц, которых вид этой троицы привел в весьма возбужденное состояние. Первый сидел на ступенях веранды потемневшего и слегка скособоченного дома и, пронзительно тренькая на шестиструнной гитаре, очень воодушевленно пел: Эх, лети высоко-высоко, Птица черная, ангел мой. Святой воле одна дорога, Через плаху к земле сырой. Увидев процессию, он резко замолчал и некоторое время во все глаза пялился на странную троицу. Затем насмешливо крикнул:
– Эй, короткий, купи колготки, на нос натянешь, красивши станешь.
Минлу покосилась на гитариста и тут же получила в свой адрес злобную отповедь:
– А ну не пялься на меня, шмара желторожая! Сглазишь еще, сука проклятая! – И мужчина, оглядевшись по сторонам, поднял какую-то деревяшку и швырнул её в кирмианку. Однако легкость снаряда и пьяные кондиции метателя привели к тому что бросок совершенно не удался.
Минлу отвернулась.
Она уже сталкивалась с подобной реакцией на себя, но тогда это были женщины. Они боялись, что взгляд темных, почти черных глаз кирмианки навлечет несчастья на их детей. И конечно и тогда и сейчас ей было крайне неприятно такое отношение, но она с горечью понимала, что совершенно бессильна против этих, по её мнению, чуть ли не первобытных предрассудков сложившихся о её народе. Не вступать же в самом деле в дискуссию с этими глупыми женщинами и тем более этим злобным пьянчугой, пытаясь убедить их что её взгляд вовсе не несет никакого злобного колдовства и вообще она хорошая и добрая иии… даже симпатичная.
Второй пьяный гроанбуржец налетел на них, выскочив из-за угла дома. Он застыл посреди улицы с изумлением рассматривая необычную процессию. Его слегка качало и он всё старался отклониться назад, словно хотел взглянуть на них чуть издали. Он то и дело сильно зажмуривал глаза и даже тряс головой, как будто пытаясь избавиться от наваждения. Но потом, видимо уверовавши, что странная троица вполне материальна, зычно и хрипло заорал:
– Эй, кто в бога верует, бей нечисть проклятую! – И первым бросился исполнять свой призыв.
То ли никто в бога не веровал, то ли никто не видел никакой нечисти, но из присутствующих в этот момент на улице мужчин, услышавших и оглянувшихся на трескучий крик, ни один не шелохнулся, чтобы присоединиться к нападавшему.
Трудно было понять на кого именно направлена атака пьяного. Шатаясь и воздев над собой волосатый кулак, он широко шагал куда-то в пространство за спину Талгаро. Минлу остановилась. Она спокойно смотрела на приближавшегося мужчину, который был на голову выше её. Она не боялась и даже почти желала, чтобы тот, кто считал её нечистью, добрался до неё. Мастер Киадо занимался с ней древним искусством До Шу с тех пор как ей исполнилось семь лет и она прекрасно знала на что способна. Её нервы, её мышцы, кости, суставы и сухожилия, всё её тело было вымуштровано и преображено бесконечными тренировками и упражнениями, поначалу изматывающими и изнуряющими, а затем ставшими практически необходимостью и удовольствием. Удары, заломы, блоки, уходы, максимально эффективные движения и перемещения, гасящие или искажающие направления любой атаки, вошли в неё на уровне бессознательных рефлексов. Это искусство проникло в её память, пропитало её тело как умение езды на велосипеде, став неотъемлемой частью всего её естества. От кончиков пальцев до кончиков волос она была исполнена готовности вступить в схватку с другим человеком. Но это ни в коем случае не делало её самоуверенной. Она отлично знала что овладела До Шу лишь до какой-то степени, достигнув некоего среднего уровня и ей еще невообразимо далекого, например, до своего учителя, мастера Киадо и мастера Юн Фая, которые были способны остановить любых нападающих практически не шелохнувшись, словно бы одним взглядом. Кроме того она отдавала себе отчет в том, что как бы не была она совершенна в До Шу, физические кондиции по-прежнему имеют значения и ей, хрупкой худенькой девушке, будет затруднительно одолеть здоровенного крепкого мужика, если тот и сам более-менее знаком с каким-нибудь боевым искусством и способен по крайней мере сохранять равновесие и защищать основные уязвимые места человеческого тела. Впрочем, она никогда и не предполагала набрасываться на здоровенных крепких мужиков с целью избить их и повергнуть в прах. До Шу для неё всегда в первую очередь было средством обретения внутренней гармонии и самозащиты. Но в любом случае сейчас ей оно не понадобилось. Прежде чем пьяный гроанбуржец дотянулся до неё, Шоллер развернулся и с неожиданной ловкостью заехал ему своим увесистым костылем куда-то в область затылка. Борец с нечистью полетел с ног долой и растянулся на земле, нелепо раскинув руки. Минлу осторожно обошла его, при этом улыбнувшись обернувшимся к ней Киту и Талгаро.