Девочка и пёс
Шрифт:
– Что-то случилось? – Спросила девочка.
Судья рассеяно улыбнулся.
– Да нет. Я просто думаю как это всё будет.
– Что будет?
– Ну-у… твоя помощь в этом деле.
Элен поняла.
– Господин инрэ, вам не нужно так сильно переживать из-за того что нам предстоит. Всё не так сложно как вам возможно представляется. Вам надо просто пригласить главных подозреваемых якобы для более детальной беседы и в моем присутствии задать каждому из них несколько вопросов, в конце которых задать главный: "Вы убили охранника Ливара?". Вот и всё. И мы будем точно знать кто солгал, а кто нет.
– Ты будешь знать, – не удержался Мастон Лург.
– Мы, – с некоторой как будто усталостью сказала девочка. – Я не собираюсь играть с вами в какие-то игры. И кто бы ни был убийца, он убийца. А я просто хочу чтобы всё это поскорее закончилось.
– Хорошо, прости. – Судья уже совершенно не обращал внимания и не удивлялся, что разговаривает с Элен как с равной. – Но как это всё работает?
– Вы же видели в Туиле как это работает.
– Я имею ввиду ты действительно никогда не ошибаешься? Ты будешь знать абсолютно точно кто солгал?
– Да. Как я говорила в Туиле, если человек сам знает что лжет, то я увижу это. Если же человек верит что говорит правду, то не увижу. Но для такого конкретного вопроса как "убивали вы или нет" реализация последнего варианта возможна только если человек совершенно безумен. Кто-нибудь из подозреваемых показался вам сумасшедшим или умственно отсталым?
Судья усмехнулся и отрицательно покачал головой.
– Но как я узнаю, кто лжет, а кто нет. Ты скажешь мне потом?
– Зачем, я дам вам какой-нибудь знак.
– Один знак для правдивого ответа, другой для лживого? – Уточнил судья.
Элен насмешливо посмотрела на него.
– По-моему достаточно одного знака, например знака для лжи.
– Ну да, конечно. – Мастон Лург отвернулся. Ему стало стыдно. Ребенок потешался над ним и он давал для этого повод. Но он действительно был немного взволнован. Ведь сейчас он намеревался использовать нечто такое чего абсолютно не понимал.
– Но всё же как ты это делаешь? – Осторожно спросил он. – Тебе надо непременно видеть человека?
– Да. И желательно видеть его лицо.
– Но как ты это непосредственно делаешь. Это…, – Лург споткнулся и затем смущенно закончил: – как бы магия?
Девочка залилась звонким радостным смехом. И хотя смеялись над судьёй, он не почувствовал раздражения, уж слишком чистым и детским был этот смех. Давно он такого не слышал. Он тоже улыбнулся.
– Конечно магия, – весело сказала девочка, отсмеявшись. – Вы же видите я превратила свою куртку из синей в изабелловую. Я юная волшебница, господин инрэ. Я вас предупреждала.
– Пожалуйста, Элен, будь посерьезней. Если б ты действительно была юной волшебницей, ты бы уже давно наколдовала себе крылья и улетела. – И торопливо, чтобы не дать девочке развить эту тему, добавил: – К тому же не так просто будет объяснить твое присутствие на допросе.
– С каких это пор вам, творящему произвол беззакония и всевластия, нужно что-то кому-то объяснять! Если кто-то вообще что-то спросит, скажете что хотите чтобы племянница была рядом под присмотром, особенно после вчерашнего. И всё.
Судья спокойно "проглотил" замечание о произволе. Подобные уколы со стороны его маленькой пленницы его уже абсолютно не задевали. Он задумчиво потер гладко выбритый подбородок, оглядываясь по сторонам.
– Обосноваться наверно лучше всего здесь. В шатре достаточно места. Только надо стол с едой убрать, а то словно у нас тут какое-то празднество. Ты точно не будешь завтракать? Съешь хоть пару булочек с соком.
И тут Элен поняла что еще тревожило её совесть, помимо угрызения за избитого Галкута. Те несчастные, что заперты в ужасных вонючих клетках возле реки. Рабы. Уж им то никто не предложит сладких булочек с соком. Изможденные, голодные, больные, потерявшие надежду, низведенные до животного состояния, они были не просто заперты в своих ужасных "корзинах", они словно были вычеркнуты из нормального мира, жестко и бесповоротно выброшены из социума свободных людей, забыты, стёрты, аннулированы. Их мысли, страхи, радости, чаянья, переживания, опыт, вся их человеческая сущность оказались на помойке. Тем самым свободным людям, тем, кто были по другую сторону железных прутьев решетки, больше не было никакого дела до всего этого. Ибо кого могут волновать чаянья и надежды рабов. И Элен испытывала зудящее чувство вины, за то что она одна из тех кто по другую сторону клеток. Она понимала что такое восприятие неразумно, нелепо, иррационально. Она ни в чем не виновата перед этими людьми и в конце концов тоже пленница, пусть даже её и не держат в столь жутких условиях. А вместе с этим иррациональным чувством вины рождалась и глухая неприязнь ко всему этому каравану, к его охранникам и начальникам и в первую очередь к Эркхарту. Этот симпатичный молодой мужчина, который так понравился Элен, когда она его увидела в первый раз, теперь вызывал в ней чуть ли не отвращение. Она, конечно, не знала кому именно в караване принадлежали рабы, но в любом случае Эркхарт всем этим руководил, всё это организовывал и имел со всего этого прибыль.
– Что-то не так? – Спросил судья, заметив перемену в лице Элен.
Она неприязненно посмотрела на него и резко сказала:
– Я не хочу никаких булочек. Я хочу чтобы вы как можно скорее устроили все эти глупые допросы и мы могли бы наконец уехать отсюда.
– Конечно, – миролюбиво ответил судья, посетовав про себя на то, что девочки, пусть даже совсем юные, это всё равно маленькие женщины, с обязательным набором всех женских нюансов поведения: взбалмошность, вздорность, нелогичность, непостоянство настроения, импульсивность, эмоциональность. Судья улыбнулся про себя: ну и т.д. и т.п.
92.
Мастон Лург, воодушевленный поддержкой Элен, желающей поскорее оказаться в Акануране, энергично взялся за дело, решив сделать всё возможное дабы покинуть этот докучливый караван непременно сегодня. Он, конечно, понимал что даже если всё получится и Элен определит кто убийца, это еще не решит всех проблем. Нужно будет еще каким-то правдоподобным образом объяснить караванщикам откуда он это узнал. С некоторой долей самонадеянности он полагал что скорей всего сможет убедить настоящего убийцу признаться в содеянном и тогда проблема отпадет сама собой. Но если это и не удастся, то всегда можно прибегнуть к тому самому "произволу всевластия", мол, убийца вот этот человек и всё тут. Везите его в ближайшее представительство Палаты и там все необходимые признания будут обязательно добыты. И хотя Мастон Лург крайне не любил повсеместно циркулирующих слухов о том что Судебная Палата в своей деятельности вовсю использует самые что ни на есть чудовищные пытки, он признавал что подобный мрачный ореол порой может сослужить хорошую службу. Иногда хватало одного намека на некие старомодные незамысловатые способы работы с заключенными, чтобы дело тут же сдвинулось с мертвой точки.
Эркхарт выделил судье четырех своих людей, которые теперь постоянно обретались вокруг шатра в ожидании распоряжений Лурга. Выглядели они как самые настоящие головорезы, рослые, угрюмые, небритые, вооруженные до зубов, но при этом к удивлению Мастона, все четверо оказались вполне понятливыми, покладистыми, сообразительными субъектами, обладающие к тому же достаточно правильной и вежливой речью. И снова судья восхитился начальником каравана, на этот раз его умением находить столь ценных работников. Двоих Лург отправил за Корией и Радвигом, оставшимся велел устроить в шатре некое подобие комнаты для допросов. Убрали лишнее, принесли и расставили столы. Один по центру для судьи, второй слева для Зузона, снова назначенного вести протокол, и третий, маленький, для Элен. На стол ей поставили вазу с печеньем, положили листы бумаги и два толстых карандаша, черный и светло-серый. Ребенок якобы должен был развлекаться рисованием под присмотром заботливого дядюшки. При этом они условились, что рисовать и писать Элен будет правой рукой, а когда услышит лживое утверждение, возьмет карандаш в левую руку. "Ты можешь писать любой рукой?", удивился судья. "Конечно", бесхитростно ответила девочка. После недолгого совещания они также решили, что нет сомнений в том, что убийца либо Кория, либо Радвиг, а потому тратить время на других смысла нет. В общем всё складывалось хорошо и они оба даже испытывали некоторый азарт в предчувствии грядущего разбирательства. Судье правда пришлось преодолеть неожиданное недовольство со стороны Зузона. Пожилой грузный помощник начальника каравана по хозяйственной части, временно исполняющий обязанности судебного секретаря, уразумев что девочка будет присутствовать на допросе, принялся неодобрительно ворчать: "Куда же это годится! Речь о душегубстве, о паскудстве людском, и всё ребятёнку в уши. Она же у вас, господин инрэ, ангелочек лупоглазенький, а вы её помоями окатывать. Душа ведь светлая, а вы её в компанию лиходеев, сластолюбцев и убивцев. Да где же это видано чтобы чадо невинное заставляли про такие кровавости и гнусности слушать!" "Лупоглазенький ангелочек" и "невинное чадо", сдерживая смех, упрямо глядело в стол, а судья, пряча улыбку, попытался успокоить ревнивого радетеля чистоты детской души: "Да что ты, Зузон, разбухтелся так. Видишь же как разукрасили ребенка в вашем караване. Уж лучше пусть тут, рядышком со мной, сидит. А разговоры наши ей не интересны, дитя ведь еще совсем неразумное, не понимает ничего". Зузон с сомнением поглядел на девочку, не слишком доверяя тому, что этот бойкий ребенок с яркими синими глазами настолько уж неразумен. Но наслышанный уже о столкновении с Дюронами и уловив в голосе судьи нотку обвинения за это всего каравана в целом, он умолк и принялся раскладывать перед собой бумаги, перья и чернильницу.