Девочка и пёс
Шрифт:
Конечно же Цыс не собирался покупать дом. Подобное представлялось ему противоестественным. Он собирался просто забрать его себе. И составив список требований к своему будущему жилищу, он разъезжал по окрестностям Аканурана в поисках желаемого. От идеи заполучить дом или квартиру в самой столице он сразу же отказался. Здесь всё было слишком скученно, тесно, всё у всех на виду и исчезновение прежних хозяев вряд ли пройдет абсолютно незамеченным. Тем более Цыс самым сентиментальным образом любил природу. Восходы, закаты, плеск воды, шелест ветра, щебетание птиц и обожал сидеть с сигарой и мечтательно созерцать какой-нибудь живописный вид. Но главное ему нужен дом, из которого он в любой момент может уйти на все четыре стороны, в городе такое реализовать затруднительно.
Поиском дома он занимался почти несколько месяцев, подходя к этому процессу весьма придирчиво и взыскательно. Во-первых, его будущее жилище должно было понравиться ему внешне. Он не собирался поселяться в какой-нибудь кривой убогой хибаре или обшарпанном разваливающемся домишке. Во-вторых, место должно быть тихим и уединенным, с обязательным близким источником воды, какой-нибудь отдельно стоящий хутор или маленькая забытая ферма. Подальше от любых проезжих дорог и по возможности не слишком приметное ни с какой стороны. Правда это создавало проблему и для него, он сам мог проехать мимо дома мечты, просто не увидев его за деревьями или холмами. Ну и в третьих, чтобы количество проживающих в доме не превышало примерно пяти человек. Цыс относился вполне спокойно к массовым, если того требовали обстоятельства, смертоубийствам. Но понимал, что это довольно затруднительно, хлопотно и сложно гарантировать успех предприятия, то есть смерть каждого живущего в доме. Если хоть один избежит этой участи, то пиши пропало, из дома надо будет срочно уносить ноги, ибо выживший конечно же поднимет на уши всю округу, приведет соседей, стражников, судейских, каких-нибудь не в меру активных доброхотов с вилами и батогами и на Цыса устроят настоящую охоту. Этого ни в коем случае нельзя допускать. Цыс не намерен был покидать Акануран и его окрестности, так как все его варианты "магнум опус" так или иначе были связаны со столицей. И лучше уж по-прежнему оставаться бездомным, чем так изгадить всё дело, что придется убираться не только из города, но и из страны.
Цыс не спешил. Цыс вообще не любил торопливость, суету и искренне презирал куда-то бегущих или быстро сбивчиво разговаривающих людей. На спокойной низкорослой серой кирмианской лошадке он, в свободное от основных занятий время, катался по окрестностям столицы, присматриваясь к бесчисленным селениям, хуторам, фермам, хозяйствам, мельницам и т. п. Придерживался он в основном северной и западной части столичного округа. На юг он не стремился, ибо ему совершенно не хотелось жить "за рекой" и каждый божий день переправляться на пароме через полтора километра синих вод Маи. А на востоке люди селились мало, так как считалось, что по разным причинам места там "не хорошие". Во-первых, где-то там находились так называемые "Норы", практически бесконечная сеть катакомб, в которых обитали жестокие черные лоя, по слухам творившие жуткие вещи. Сами эти катакомбы якобы располагались на месте то ли древнего захоронения, то ли древнего города из каких-то темных глубин еще дочеловеческой истории. Многие не сомневались что это был город "Первых". И что или кто, кроме лоя, скрывался или покоился в этих подземельях никто точно не знал. Но страшных историй было предостаточно, по сути "норы" были первой темой городского фольклора Аканурана. И согласно народной молве в Норах можно было найти: колдунов-адаров, совершающих кровавые ритуалы; племена фагонов, дикарей-людоедов, пожиравших своих жертв живьем; жутких мозаров – непонятно как возникших гибридов омо и авров; беглых преступников всех мастей; целые колонии сумасшедших, которых, дабы не обременять себя содержанием домов умалишенных, королевские власти загоняли в подземелье и замуровывали за ними вход; чудовищных гакори – служителей безумного культа, практикующих поедание мертвечины и медитацию на трупах; "детей Орикса" – странных белесых существ, напоминающих маленьких 6-7 летних детей, но только с седыми волосами и черными когтями и клыками, нападавших и убивавших любого с кем могли справиться и особенно обожающих головной и костный мозг; тулелей – омерзительных бесформенных слизняков обволакивающих любую живую тварь и растворяющую её жгучей тягучей кислотой. Ну и конечно черные лоя. Как они все там уживались было совершенно непонятно. И Цыс всегда посмеивался про себя, слушая очередную байку про Норы. Для него было очевидно, что все эти нелепые слухи скорей всего распространяют беглые висельники и разный разбойничий сброд, давно уже по достоинству оценившие теплые и надежные подземелья Нор и желавшие отвадить от посещения оных всяких праздношатающихся. Во-вторых, на востоке располагались Бальские топи. Место действительно опасное и не только из-за зыбкой, бесшумно заглатывающей любого несчастного, поверхности, но и злобных жуков-резчиков, которые за полчаса могли буквально распотрошить такое крупное животное как лошадь. В-третьих, на востоке также находился и Дервийский лес, один из Безумных лесов, разбросанных по всей Шатгалле с какой-то странной упорядоченностью. Испарения Дервийского леса в течении пары часов сводили с ума любого, превращая в совершенно непредсказуемое дикое существо, которое могло выкинуть всё что угодно. Одни лишь авры по неизвестное причине сохраняли разум среди губительного дыхания леса. Ну и в-четвертых, именно на востоке от Аканурана проходило большинство контрабандных маршрутов из Кирма в Агрон. Контрабандисты не любили случайных зевак на своих дорогах и потому не только добавляли свою долю ужасных сплетен, но и собственноручно спроваживали в мир иной любых непрошенных свидетелей.
В конце концов, как это часто бывает, всё решил случай. Как-то днем, сонно покачиваясь в седле, Цыс ехал вдоль стены леса где-то в километрах 30 на север от Аканурана. И вдруг увидел как далеко впереди, по ощущениям так прямо из самой чащи, на дорогу вывернула большая телега, запряженная двумя пушистыми массивными лошадьми. Цыс тут же свернул в лес, спрыгнул с коня, увел в чащу и взяв его за морду, затаился. Спрятавшись за деревьями, он принялся следить за дорогой. Вскоре повозка проехала мимо и Цыс внимательно оглядел возничего и его спутника. Двое белых русоволосых мужчин. Возничий лет 40-45, крепкий, широкоплечий, с бородой. Его спутник постарше, наверно уже за 50, тоже с бородой, но голова уже серебрится сединой, телосложение более дородное и массивное. Кроме того, зоркий Цыс разглядел татуировку игральных костей на виске возничего – гипариец, а также схожесть черт обоих мужчин – братья. В телеге стояли плетеные корзины с крышками, отрезы какого-то полотна и связки мехов. Ехали конечно на рынок.
Как только повозка исчезла из поля зрения, Цыс вышел на дорогу и нашел место, откуда она выехала. Там, под пологом листвы и в окружении кустарниковых деревцев находилась совсем неприметная снаружи просека. Цыс почувствовал удачу. Он осторожно углубился в лес, ведя коня в поводу. И примерно через полкилометра вышел на открытое пространство и увидел впереди, немного на возвышении, симпатичный зеленый дом с красной черепичной крышей в окружении высокого палисада. Сердце Цыса забилось сильнее. Дом действительно ему понравился. Крепкий, добротный, из цельных бревен и обшитый досками, одноэтажный, но с высокой покатой крышей, под которой конечно располагалось удобное мансардное помещение. За домом, метрах в ста, вверх взметнулась скальная гряда, слева и справа к палисаду почти вплотную подступал лес. На пространстве двора располагалось несколько аккуратных хозяйственных построек, судя по всему хлев, сарай и то, что с трубой, видимо, баня. Прячась за деревьями, Цыс всё с большим восторгом оглядывался по сторонам. Здесь было необычайно живописно, уютно и тихо. У него даже мелькнула мысль, что он совсем не против чтобы и его последний дом располагался в таком же дивном, уединенном, закрытом от ветров и посторонних взглядов, месте. На крыльцо дома вышла женщина в синем платье и Цыс затаился, скрывшись за деревом. Женщина спустилась во двор, весело улыбаясь, поговорила с кем-то невидимым, возможно собакой, обошла дом и исчезла из виду.
Цыс еще несколько часов продолжал свои наблюдения, кружа по окрестностям и приближаясь к дому то с одной стороны, то с другой. В конце концов он решил что узнал достаточно. За домом находился каменный основательный колодец с поворотным подъемником и большой огород, доходящий почти до скалы. Из обитателей, кроме женщины в синем, несколько раз появлялась еще стройная бойкая девушка лет 15-16. Цыс также предположил наличие маленьких детей или возможно младенцев, ему почему-то казалось что в таком замечательном месте должна жить многодетная семья. О том что их всех придется убить он пока старался не думать. Но в тоже время он твердо решил заполучить этот дом и не отступать от этого, даже если домочадцев окажется больше пяти. Никаких признаков малых детей после многочасовой слежки он так и не обнаружил. Зато во дворе действительно имелся здоровенный, лохматый, пепельного цвета толстый пес с висячими ушами. Пес мало двигался и вообще производил впечатление довольного ленивого существа. Он явно пару раз то ли услышал как Цыс ходит по лесу, то ли учуял его, но лаять не стал, а лишь глухо заворчал, глядя в сторону незнакомца. Никого из хозяек пса поблизости не было и это ворчание прошло незамеченным. На фронтоне дома над дверью Цыс углядел лежащую на боку синюю восьмерку – знак бесконечности, один из главных символом гипарийцев
Цыс уехал в город. По дороге он размышлял кем же ему представиться по прибытии в дом. Подумав и так и эдак, он решил что вполне может выдать себя за странствующего проповедника великой богини Гипа. Это казалось ему весьма умным ходом. Гипарийцы всегда с большим радушием и теплотой относились к своим собратьям по вере. И весьма сдержанно к представителям всех других религий, ибо были глубоко убеждены что те живут во лжи, иллюзиях, ханжестве и лицемерии. Гипа, не обещавшая никому на свете никаких благ, вознаграждений и бенефиций за какую угодно праведную жизнь и сколь угодно ревностное служение лично ей, была, по мнению гипарийцев, единственной кто относился к людям честно и прямодушно, благородно и искренне. Своих последователей она учила тому, что у них за левым плечом стоит смерть и всем правит случай. Нет никакого рая и ада, нет правильной и неправильной жизни, все ритуалы, обряды, таинства, священнодействия бесполезны и служат лишь помрачнению ума, есть только дорога к недостижимому горизонту, вечный путь нескончаемых изменений, есть только выбор и последствия, игра случая, уровни вероятностей и хаос взаимодействий. Естественно при таком подходе, служители других конфессий с редкостным для них единодушием объявляли учение гипарийцев чудовищной и опасной ересью, подталкивающей человека к вседозволенности, распущенности и безответственности. Ибо в отсутствии нравственных ориентиров, устойчивых идеалов поведения, непреложных законов воздаяния человек превращался, по их мнению, в хищное животное, управляемое лишь своими низменными и эгоистичными побуждениями. Некоторые из самых непримиримых противников гипаризма даже призывали к физическому искоренению и истреблению этой жуткой ереси. Но эти призывы по большой части уходили в некуда, ибо что в Агроне, что в Сайтоне, переживших тяжелейшую эпоху опустошительных кровавых религиозных войн, люди на всех уровнях социальной иерархии, от монарха до последнего нищего, казалось раз и навсегда обрели стойкое отвращение к любым формам религиозной нетерпимости. И хотя конечно местные конфликты и склоки на этой почве порой случались, в целом в обоих королевствах подавляющее большинство населения относилось очень спокойно к тому что кто-то рядом, может быть ближайшие соседи, верят в другого бога, исповедуют иные ценности и нормы поведения. Цыс относился ко всему этому еще более равнодушно. Себя он считал абсолютным безбожником и всегда посмеивался над всеми этими лживыми ханжами-священнослужителями и особенно над их бездумной раболепной паствой, не способной ни к какому критическому мышлению. Большинство религиозных постулатов практически любого учения, по его мнению, просто противоречили здравому смыслу. А особенно его забавлял факт того что на свете существует такое огромное количество разных богов, богинь, учений, религий, священных текстов и все они кем-то считаются истинными и единственно верными. По разумению Цыса одного этого факта было достаточно чтобы понять насколько всё это лживо, надуманно и нелепо. Но вот к гипаизму он относился с некоторой симпатией. Ему импонировала глубинная вера гипарийцев в то что миром управляет безжалостный и непредсказуемый хаос случайностей, которому наплевать вообще на всё. Также ему нравилась мысль что смерть каждого человека всю жизнь стоит у него за левым плечом и никто не знает когда она положит свою холодную ладонь ему на плечо и скажет что время истекло. А после смерти ничего нет, человек пропадает, его личность и память навсегда исчезают развеиваемые ледяными ветрами Вселенной, он обращается в облако звездной пыли, которое вплетается в легендарный громадный плащ-шлейф Гипы, из которого она творит новые миры и вообще всё что угодно.
Укрывшись в крохотной съемной комнатке на последнем этаже не слишком респектабельного доходного дома, Цыс принялся за собственное преображение в странствующего проповедника. У гипарийцев не было как таковых культовых сооружений, храмов или церквей, где могли бы обитать какие-нибудь монахи и проповедники. Все ордена этой религий были странствующими, ибо вечное странствие было квинтэссенцией гипаизма, сама их богиня, прекрасная беспощадная великая Гипа, была вечной неутомимой странницей, приводящей своим нескончаемым путешествием в движение всю Вселенную. Но вместо храмов у них были так называемые Звездные дома, где проживало какое-то строго определенное количество общинников. В этих домах всегда давали приют и пищу любому страннику-гипарийцу. Он мог там жить какое-то время, а если он хотел остаться, то община кидала жребий кому из них уходить. Избранный случаем общинник навсегда покидал Звездный дом, пришедший же оставался, заняв его место. Вообще гипарийцы очень многие вещи решали жребием, веря что тем самым они приучают себя к тому что в мире нет ничего постоянного и надежного.
Первым делом Цыс нацепил пышный парик из русых волос, так как в гипаизме не слишком-то поощрялась бритость или лысина, и такую же внушительную бороду. Длинные спутанные волосы, как некоторый символ хаоса, считались весьма привлекательными. Всем этим конечно можно было пренебречь, поскольку во всём учении гипарийцев не было почти ничего обязательного к исполнению, но всё же Цыс решил, что ему, как будущему проповеднику, следует соблюсти все приличествующие каноны. Как и полагается он выкрасил один локон парика красным цветом, другой синим – символы горизонта и неба. Попросил знакомого мастера сделать себе временную татуировку знака бесконечности на задней стороне шеи. Конечно её не было видно под русой шевелюрой, но она была абсолютно обязательна для любого кто принял Гипу как свою богиню, и Цыс решил не рисковать. Повесил на грудь веревочку с разукрашенной круглой деревяшкой – символ колеса. Облачился в толстый широкий шерстяной халат-балахон, запахнулся, подвязался красно-синим кушаком. Натянул черные перчатки без пальцев, гипарийцы свято верили что точно такие же есть на руках богини, они скрывают волшебные линии судьбы на её ладонях. В них написаны ответы на все вопросы и прикосновением голой ладони богиня может вывести любого человека или вещь из под власти всемогущего случая и даровать любую какую ей угодно судьбу.
Цыс всегда таскал за собой по квартирам зеркало где-то метр на полметра. Такой ценной вещи могло не оказаться на новом месте, а зеркало ему было жизненно необходимо, поскольку он не редко занимался перевоплощениями и придирчиво оглядывал насколько хороша маскировка. И то что он увидел сейчас, неожиданно очень понравилось ему. Он был внушителен и импозантен, прямо-таки суровый решительный пророк, неистовый и прямодушный служитель великой богини, неутомимый странник, неустрашимый скиталец. "Может всё бросить и правда отправится в нескончаемое странствование, проповедуя людям, скрываемую от них истину", с усмешкой подумал он. Буду входить во дворы и кричать страшным голосом: "Одумайтесь, неразумные! Бросайте всё и в дорогу. Тысячеглазя Гипа поведет вас!" Затем спросил себя не стоит ли ещё и меч нацепить. В гипаизме очень уважали длинные прямые клинки, считая их символами устремленности, решимости и пути. Но не стал. Он не любил мечи и не умел ими пользоваться, они казались ему громоздкими и неудобными. Он предпочитал яд. Ну или в крайнем случае нож. Еще ему пришлось раздобыть сучковатый посох, очередной не обязательный, но всенеприменнейший атрибут бродячего проповедника Гипы.