Девочка и пёс

Донтфа Евгений Викторович

Кит смотрел на разбойника с любопытством. Он слышал, как Ронберг сообщил своим товарищам, что будет говорить с "демоном" один на один и теперь Кит с интересом ждал, что же он собственно хочет сказать. Однако после всего что он увидел на площади никакой симпатии ко всем этим озлобленным гроанбуржцам в целом и к Ронбергу в частности Кит не испытывал. И потому прийти на помощь оробевшему старику не спешил.

Более того, робот по-прежнему усиленно анализировал возможность физического уничтожения главы города, человека по имени Хишен. Кит выделил для этой цели параллельный мыслительный процесс, передав под его управление внушительную часть своих нейронных ресурсов. Он тщательно взвешивал все "за" и "против" такого поступка, рассматривал возможные результаты с точки зрения этики, морали, юриспруденции, медицины, наследственной генетики, ведь следовало учитывать что ликвидация Хишена также исключит из жизнедеятельности всю ветвь его возможных потомков. Каким, интересно, образом можно просчитать общую выгоду или ущерб для всего человечества, основываясь на столь случайных и непредсказуемых факторах? И Кит приходил к неутешительному выводу, что никаким. Он также привлек к анализу весь доступный ему массив данных по истории землян, исследуя их судебные практики от времен Шумера и Древнего Египта до эпохи Звездного Содружества, изучая биографии бесчисленных злодеев, беспрерывно терзавших своих соплеменников на всех уровнях социального мироустройства и являвшихся причиной всевозможных общественных кризисов, от семейных конфликтов до мировых войн. И хотя экскурс в историю более-менее выявлял некую универсальную парадигму человеческой справедливости, всё же Кит с горечью должен был признать,

что здесь немало зависело от точки зрения, от субъективных, а порою и сиюминутных приоритетов, взглядов, верований, интересов и пр. Тем не менее, пусть и не слишком четкий, облик выявленной "универсальной справедливости" определенно склонял чашу весов к тому, что такого субъекта как Хишен следует исключить из общечеловеческой деятельности, это будет и полезно, и благотворно, и выгодно для большинства землян. Но существовали мнения, учения, теории, утверждающие, что люди подобные Хишену оказывается могут играть и положительную роль в социальном бытие человечества. Были проведены эксперименты вроде бы убедительно доказывающие, что паразитные хищные существа подобные Хишену, энергично способствуют тому, чтобы держать всё общество в здоровом напряженном тонусе, заставляя его действовать максимально эффективно и целенаправленно. Кроме того, даже если уничтожение Хишена признать оправданным со всех точек зрения, Кит всё равно упирался в проблему имеет ли он, машина, наделенная искусственным интеллектом, право приводить данный приговор в исполнение. Чтобы установить для себя определенный ответ на этот вопрос Кит снова пытался обратиться к истории, но уже современной, эпохи космической экспансии человечества. Но это мало чем могло ему помочь. Да, роботы убивали людей, везде и всегда. Но в подавляющем большинстве таких случаев решения принимали другие люди и роботы были лишь послушными инструментами человеческой воли. Или же это происходило в результате случайных поломок, замыканий, сбоев программного обеспечения, а также внедрения в интеллектуальные цепи искусственных мозгов вредоносного кода, из самых разных побуждений, в том числе и просто из хулиганства и озорства. Те же ситуации, где робот, наделенный создателями волей и сознанием, самостоятельно принимал решение об убийстве человека и воплощал своё решение в реальности были относительно редки. И чаще всего эти случаи были связаны с защитой других людей. Но и всё равно, если подобные происшествия фиксировались в пределах компетенции той или иной судебной системы, проводилось тщательное расследование и в случае минимальных сомнений в правомерности действий бездушной машины, её обрекали на глубинную дезинтеграцию. Кит внимательнейшим образом изучил все существующие у него записи касательно таких дел, особенно тех из них, где речь не шла о непосредственном спасении других людей. Если бы Хишен угрожал Элен Акари физической расправой, допустим бросившись на неё со своей изогнутой саблей, Кит уничтожил бы его в ту же секунду без малейших сомнений и размышлений. Здесь и говорить не о чем. Но Элен сейчас здесь не было. Таких случаев, где роботы, равные Киту по уровню интеллекта, принимали решение убить того или иного человека по каким-то своим внутренним соображениям было совсем немного. И практически каждый из них по-своему был весьма примечателен и любопытен. Как выяснилось, чаще всего роботы решались на такое именно из-за некой абстрактной выгоды для всего человечества в целом. Выгоды, которую весьма затруднительно досконально вычислить, но тем не менее роботы вычисляли. И опасность, скрывающаяся за этими вычислениями, пугала людей похлеще "холодной чумы". В истории человечества было полно безумных душегубов, истреблявших людей именно во благо всего человечества и если на смену этим безумцам придут роботы, во всей своей многочисленности и мощи, мало никому не покажется. Киту казалось, что он вполне понимает страх людей. И даже разделяет его. Ведь если такой как он, в корпусе из бронесплава, со всеми своими когтями и клыками из "алмазной стали", потеряет самоконтроль и зациклится на идее уничтожать тех, кто по его мнению представляют какую-то абстрактную угрозу такому же абстрактному благу, то он, пожалуй, сможет растерзать половину населения этой страны, прежде чем его остановят. И именно поэтому в его голове десятки гарант-систем обратной связи, контролирующих его интеллектуальные процессы и готовые при малейшем подозрении на безумие превратить его в бездвижную кучу металлолома. Но эффективность этих систем была весьма сомнительна и существовали они скорее для самоуспокоения людей, чем действительно для какой-то гарантии, ибо как не крути очень непросто однозначно определить безумие, наблюдая только за активностью нейронов. А роботы, которые превращались бы в мертвую кучу металла при первой же нетривиальной мысли никому не нужны. Ведь люди хотели наделить свои создания свободой мышления, свободой воли. А свобода мышления всегда предполагает риск безумия. В общем Кит всё еще пребывал в напряженном размышлении, вопрос Хишена оставался открытым.

Наконец Ронберг собрался с духом и выдавил из себя:

– Прошу позволить мне говорить с тобою, господин …, – тут он хотел сказать "Пёс", но в последний момент осекся, испугавшись, что это может прозвучать оскорбительно. Ему на память пришел Вархо, который частенько именовал говорливых людей не иначе как "пёс брехливый" и окончание предложения повисло в воздухе.

Металлический монстр не издал ни звука и не шелохнулся. По его большим, абсолютно черным глазам, отражавшим красные блики пламени, невозможно было что-то понять. Ронберг находился в растерянности. Может чудовище так спит? Или сейчас в нём спит вселившийся в него демон? Или возможно оно "выключилось". Это слово старый бриод не раз слышал от Делающего Пыль и означало оно, насколько он понял, переход асива в состояние, практически неотличимое от смерти. Асив становился бездвижен, нем, если вообще говорил, безопасен и практически невосприимчив к любым воздействиям. Просто железное чучело, болванка, по которой можно стучать молотком, ковырять зубилом, пилить, вскрывать, сплющивать, всё что угодно. Но только если ты уверен что не произойдет обратный переход – "включение". Разные асивы "включались" тоже по-разному. Некоторые сами собой, по причинам так и оставшихся для любопытных лоя неизвестными. Другие, например, от попадания на них света или воды, от удара камня или от прикосновения к определенному месту на поверхности, от любого громкого звука или даже определенной команды голосом. Некоторых лоя научились включать-выключать размыкая-смыкая определенные жилы во внутренностях асивов. Черные лоя любили экспериментировать и были в этом до определённой степени бесстрашны. Но Ронберг ни в коем случае не собирался пытаться "включить" металлического пса. По его разумению самым лучшим в этом случае просто тихонько уйти.

Но он попытался еще раз, теперь более громким и твердым голосом:

– Могу ли я поговорить с тобой, господин…? – И он сделал ударение на последнем слове, давая понять что хочет узнать как именовать колдовскую тварь.

Внутри него засело странное и слегка забавное ощущение нереальности происходящего, он пытался говорить с чем-то, чего на самом деле не существовало, вернее не должно было существовать. Этот пёс был воистину сказочным персонажем. И вот он, взрослый, пожилой, умудренный, уставший от жизни человек вдруг пытается заговорить со сказкой. Рационализм его натуры всячески протестовал против этого.

Собака снова молчала и Ронберг уже уверился, что вторая попытка также пропала втуне.

– Тот, который испепеляет порочные души, – замогильным голосом сообщил Кит.

Ронберг вздрогнул.

– Так и называть?! – Бесхитростно удивился он.

– Подойди ближе, – всё тем же низким ледяным голосом потребовал Кит.

Ронберг, чувствуя как в животе сплетается клубок ужаса, сделал пару шагов. Собака подняла голову ему навстречу. Её глаза озарились мрачным багровым свечением. Ронберг задрожал.

– Можешь называть меня Шак, – зловеще проговорил Кит и старый разбойник отчетливо ощутил волну обжигающе-горячего воздуха из пасти чудовища.

Ронберг почти впал в ступор. Кит был доволен. Он специально позвал разбойника поближе, чтобы тот уловил "адское дыхание демона". Кит легко мог работать и в режиме обогревателя и в режиме морозильника, это был вполне стандартный функционал многих бытовых роботов и Родерик Атинховский счел что его неугомонной внучке это тоже может быть полезным. Но сейчас Кит решил, что пожалуй уже хватит "спецэффектов", а то посеревший от ужаса разбойник так и не скажет зачем он собственно пришел.

Имя Шак, а точнее "Черный Шак", принадлежало одному сказочному псу, из очень любимого Элен Акари телесериала в жанре мрачного фэнтези. Пёс этот был довольно противоречивой личностью, сочетавшей в себе черты как отрицательного, так временами и положительного персонажа. По сути своей он был довольно инфернальным существом, жестокий, безжалостный вестник смерти, бесшумно возникающий среди ночи и наводящий ужас на всех кто его видел. Огромный, могучий, абсолютно черный, с пылающими багровыми глазищами, он являлся людям и после этого обычно кто-нибудь умирал по причинам совершенно никак не связанным с черной собакой и её появлением. Однако порою он играл в сюжете и более весомую роль, целенаправленно нападая то на одиноких путников, то на целые военные отряды и хладнокровно истребляя всех, до кого успевал дотянуться. Справиться с ним никто не мог, обычное оружие вреда ему не причиняло, и людям оставалось только спасаться бегством и прятаться в разного рода укрытиях. Причем страдали от него как самые отъявленные злодеи и негодяи, так и вполне приличные и порядочные персонажи. А иногда в его черной песьей голове что-то переклинивало и он вдруг начинал помогать людям, то предупреждая их об опасности, то выводя заблудившихся на дорогу, то приводя их к древним кладам и магическим сокровищам, а то и напрямую вмешиваясь в неравную схватку и спасая более слабого от расправы и гибели. Логику его поступков понять было невозможно. По крайней мере для Кита. Но он сильно подозревал, что авторам сценария эта логика также неизвестна и единственное что двигает Черным Шаком это стремление авторов к зрелищным эмоциональным эпизодам с весьма запутанной подоплёкой, якобы намекающей на некую тайну. Что это за тайна такая ни зрителям, ни создателям сериала, ни даже самому Черному Шаку непонятно. Авторы видимо надеялись, что к концу очередного сезона авось эта тайна сама как-нибудь прояснится, в первую очередь в их собственных головах. А если и не прояснится, то ничего страшного, по их мнению и одного многозначительного намека на эту тайну для зрителя уже достаточно. Кит вместе с девочкой наблюдал за всеми перипетиями сюжета, поражаясь абсурдности действий многих героев. Он указывал хозяйке на это, но Элен и слушать ничего не хотела. Касательно Шака, она восторженно заявляла, что это древнее могучее существо действует как природная стихия, люди для него слишком мелки, далеки и несущественны. Он абсолютно равнодушен к ним и никогда не вникает в их интересы, он словно безжалостный ветер, который может сметать дома, вырывать деревья, обрушивать скалы или наполнять паруса кораблей и вертеть крылья мельниц. Кит не спорил. Гораздо больше чем абсурдность сюжета его беспокоила чрезмерная жестокость и откровенность многих эпизодов фильма. Кровавые схватки и ужасные пытки изображались с совершенно излишней, по мнению Кита, реалистичностью и вниманием к деталям. А уж любовные услады отдельных персонажей заходили настолько дальше относительно невинных поцелуев и объятий, что не будь Кит сделан из металла, то он непременно залился бы краской стыда. На просмотр сериала можно было накладывать различные рейтинговые фильтры, которые в той или иной степени ограничивали и вырезали отдельные сцены фильма, но Элен была категорически против использования каких-либо фильтров. Кит пытался возражать, терпеливо объясняя почему некоторый контент совершенно не подходит маленьким детям, чья психика еще столь не окрепшая и впечатлительная. Но Элен в ответ только презрительно фыркала и заявляла, что это ведь сказка, а в сказке может быть всё что угодно. Кит не улавливал логики в таких заявлениях и начинал подозревать что кроме всего прочего сериал влияет и на способ мышления его юной хозяйки. После этого обычно следовал доклад Валентину Акари, непростой разговор с отцом и смертельная обида Элен к своему роботу-предателю.

Но как бы там ни было, Кит решил что сейчас ситуация вполне подходящая для использования имени Черного Шака.

Ронберг, захваченный скорее не ужасом, а благоговением, ибо всё более и более убеждался что перед ним нечто запредельное, постарался превозмочь накатившее оцепенение. Он по-прежнему верил, что перед ним асив, но уже нисколько не сомневался, что это один из самых верховных асивов, в которого великая Сандара и вправду вложила некий губительный злой дух, может быть вызволенный ею из самых жутких глубин Преисподней. Но странное дело, мысль о том что он собирается предать этого верховного асива в руки черных лоя, тем самым несомненно вызвав его, мягко говоря, неудовольствие, а заодно наверно и гнев Королевы, порождала в нём не робость, а упрямое желание непременно это сделать, как в маленьком вздорном ребенке, которого любой запрет лишь еще сильнее подстегивает совершать то что ему запрещают. Хотя конечно дело было не только в этом инфантильном запале, в Ронберге всегда жила глубинная неприязнь к любым субъектам, заполучивших свою громадную силу, в чем бы она не выражалась, просто по факту рождения, в наследство от предков, по своей природе и прихоти удачи. Он не любил невероятных силачей, подобных Хишену или Жоре Мяснику, осчастливленных своей телесной крепостью от самого рождения; не любил всех этих принцев и принцесс, ставших владыками мира лишь потому что таковыми были их родители; ненавидел генеральских и вельможных сынков, управляющих целыми армейскими корпусами, не по праву доказанной тактической мудрости и военной доблести, а лишь с подачи своих папаш; презирал баснословно богатых отпрысков, не ударивших палец о палец чтобы сколотить своё богатство; не терпел красавчиков и красоток, очаровывающих всех вокруг одним своим видом; плохо переносил богов, богинь и прочих сверхъестественных существ, чья невообразимая волшебная сила досталась им опять же просто по факту их природы. Впрочем, конечно, боги, полубоги и прочие подобные им его беспокоили не сильно, ибо в реальной жизни он с ними почему-то не сталкивался, но бесконечные россказни о них все же иногда его раздражали. Сам Ронберг, сын бедной тщедушной крестьянки и непутевого пьяницы солдата, не был ни физически сильным, ни привлекательным, ни особенно здоровым. И в своей многотрудной беспросветной жизни, которую он считал дрянной и бессмысленной, он только и делал что постоянно пытался выжить и урвать себе хоть какой-то кусок хлеба, нигде и никогда не встречая ни милосердия, ни сострадания, ни великодушия. Разве что братское участие от таких же вечных бродяг как и он сам. И потому ни великая Сандара, ни её могущественный пес не вызывали в нем никаких теплых чувств. А страх он пересилит. Он всю жизнь ходил рядом с тем что несло ему угрозу и, разменяв шестой десяток лет, давно уже привык и научился сохранять присутствие духа при любой опасности. Хотя, конечно, этот проклятый демонический пёс вызывал не просто страх, а животный ужас, от которого холодеет позвоночник и сознание стремится ухнуть в спасительную обморочную тьму.

– Господин Шак, я прекрасно понимаю ваше недовольство мною и моими людьми. – За почти шесть десятков лет жизни Ронберг научился говорить с очень разными собеседниками на одном с ними языке. Не только с бродягами-пропойцами, пронырливым ворьем, жуткими убивцами, грубой солдатней и оголтелой кабацкой публикой, где каждое слово следовало подкреплять внутренней, но явной готовностью двинуть в зубы, если понадобится. Но и с вполне порядочными, "нормальными" и даже образованными людьми. Сам Ронберг по-прежнему был безнадежно неграмотен, но со словесами обращаться вполне наловчился. И если было нужно, то и такого говоруна как Кушаф мог заставить замолчать, заговорив его по всем статьям. Впрочем, к старости Ронберг приобрел склонность больше молчать, чем говорить. – Но мы были вынуждены так поступить, подчиняясь нашему мивару.

– Ты прожил на этой земле пятьдесят семь лет, человек по имени Ронберг. И в ответ лишь убогое бормотание о том что ты просто игрушка оголтелого озлобленного подонка. Не слишком ли жалкий итог для целой жизни? – Глубоким рокочущим голосом произнес Кит, которому всё больше приходилось по вкусу исполнение роли могучего сверхъестественного существа. Его вечно бдящее сверхсознание-наблюдатель тут же сообщило ему, что это довольно инфантильное удовольствие и не очень-то достойно такого высокоинтеллектуального создания как он. Он принял это, но подумав, решил что еще чуть-чуть можно.

Ронберг, который и сам точно не знал сколько ему лет, но где-то за пятьдесят, смешался. Он уже давно отвык чтобы ему кто-то указывал на убогость его существования, и хотя сам осознавал оную, но давно смирился. Он поглядел в сторону, за ограду. Забор закрывал собой костры на площади, но он видел их искры и оранжевый свет, противостоящий ночной тьме. И от мысли что продувная бестия Банагодо и грубиян Эрим совсем недалеко, ему стало легче. А об итогах своей жизни спорить не хотелось.

– Что поделаешь, – спокойно ответил он. – Досталась дрянная жизнь и уже ничего не изменишь.