Девочка Лида
Шрифт:
Папа закрыл лицо рукой и сделал вид, будто плачет.
Люба смотрела на него с улыбкой и полными слез глазами, как бы не зная, что делать: смеяться или плакать. Но вдруг взглянула на Лиду и разразилась горькими рыданиями. Жени держался все время за ее юбку, увидал слезы и тоже заревел.
Няня с укоризной махнула на папу рукой, сделала знак Матрене, чтоб она утешила Жени, и повела скорее маму под руку из комнаты.
Сели на извозчиков. В маминой пролетке подняли верх, и маминого, лица уже не видно - видны только ноги да низ юбки. Папа
С крыльца сходит няня с озабоченным, строгим лицом. Она уже заносит на подножку большую ногу в резиновой калоше, чтобы сесть, но вдруг оглядывается на дом, спускается, подходит к маме и говорит ей что-то. У пролетки опускают верх. Мама поднимается и, опираясь одной рукой на плечо няни, другой крестит детей, собравшихся с Матреной у открытого окна. Видно, что она насилу стоит; слезы текут у нее по бледному лицу и капают на белый башлык. Няня тоже подозрительно моргает, сжимает губы, а ветерок относит ей на глаза концы черной шелковой косыночки, повязанной поверх белого чепца.
Сели. Поехали. На повороте видна еще маленькая ручка Милочки в перчатке; она машет носовым платком. Но вот завернули за угол, ничего не видать...
– Ах мама, милая мама! Ах няня, нянечка, сердце мое!
Лида не плакала, она спрыгнула с окна и, не слушаясь Матрены, побежала одна наверх, в детскую.
Глава V
– Ах, как скучно! Просто сил нет. Ну что это за тоска за такая! Все уехали. Право, я не знаю, что делать от скуки!
– И Любаша зевала так, как будто было по крайней мере десять часов вечера.
А было всего только семь, и вечер был прелестный: солнышко садилось, дневной жар уменьшился, повеял ветерок.
– Матрена, поведи нас гулять, пожалуйста, - сказала вдруг Лида.
– Ну куда это еще!
– с неудовольствием отозвалась Матрена.
– Погуляли поутру - и будет.
– Да что поутру! Поутру гораздо хуже, а теперь... Ты погляди только, как чудно теперь! Пойдем, пожалуйста, Матрена.
– А в самом деле, на улице теперь хорошо, должно быть. Вот бы пойти, - сказал Коля, перевешиваясь в окно.
– Матрена, что ж ты ничего не отвечаешь? Пойдешь ты?
– продолжала просительным голосом Лида.
– Ах, да отвяжитесь вы от меня! Куда это еще идти? Темно скоро станет, сейчас спать пора. Вон уж Жени и то спит.
– И не думает он спать!
– Все равно, сказано - не пойду. Нашли время гулять!
Матрена уселась поплотней в свое кресло, сложила руки на животе и закрыла глаза. Видно было, что, если бы не Жени, она бы с удовольствием заснула.
– Няня пошла бы, я знаю, непременно пошла бы!
– заговорила нервным голосом Лида. Щеки у нее покраснели; она хотела что-то прибавить еще, но удержалась.
– Ах, какая скука!
– снова вздохнула Любочка.
– Лида, расскажи нам что-нибудь. Сказочку...
– Что тут рассказывать! Кто теперь сказки сказывает!.. Зимой сказки сказывают, а теперь надо бегать, гулять.
– Да что же делать, когда не хочет она! Ничего, Лида, ведь мы скоро на дачу поедем, там нагуляемся. А теперь расскажи что-нибудь. Голубонька, душечка!
Лида покачала головой.
– Расскажи, Лидуся, расскажи, - приставала Люба.
– Ты так отлично рассказываешь, лучше всех.
– Лучше всех, правда, - горячо подтвердил Коля.
– Чем так-то сидеть, расскажи, Лида, - прибавил он.
Странная, довольная улыбка мелькнула на губах Лиды.
– Нет, рассказывать я не стану. Я сегодня ничего хорошего не придумаю, я уж знаю. А хотите вот что?.. Хотите, я вам почитаю?
– предложила Лида.
– Ну хорошо, почитай. Что же ты почитаешь?
– А вот новую книжку. Здесь одна сказочка есть, такая сказка... Только ты, Коля, уж я знаю, наверное скажешь: "Все глупости".
– Конечно, все сказки - глупости, выдумки, - заметил Коля.
– Ну так что же, что выдумки?! А все-таки чудо как хорошо, - сказала, зажмурившись, Лида.
– Сядем к окошку - светлей будет, и солнышко будет видно. Ну слушайте.
– Как называется сказка-то твоя?
– спросил Коля.
– "Маруся". Ну, слушайте же!
– Ну слушаем.
Лида вскарабкалась в высокое креслице; дети подсели поближе к ней, поближе к окошку. И Лида начала звонким, неровным голосом.
МАРУСЯ
Сказка
Жил-был на белом свете - только не здесь, а далеко-далеко отсюда, в хорошей, привольной стороне, что Украиной зовется, - жил-был казак по прозванию Невтугай. Хорошо было жить казаку: дал ему Бог жену пригожую, добрую, дал и утеху под старость - малую дочку. Дочку Марусей назвали, и не чаяли в ней души отец с матерью.
Жили все ладно, счастливо. Только, сказывают умные старые люди, не бывает долго никому счастья на свете. Пошла под вечер к озеру за водой молодица, пошла да так и не вернулась домой. Куда сгинула, пропала, никто дознаться не мог. Сказывали, будто нашли в осоке алую ленту, но больше того, как ни искали, ничего не нашли. И осталась сиротою малая дочка, и вдовым остался казак Невтугай.
Погоревал, потужил, да и женился на другой; взял за себя старый жену молодую. Красавица была молодая жена: косы до пят, соболиные брови, карие очи. Гордо и вольно смотрела она этими очами из-под соболиных бровей, и так в первый же день на Марусю взглянула, что у бедной девочки вся душа в пятки ушла.
Невзлюбила красавица-мачеха падчерицу. За что про что, того не сказала, а только так невзлюбила, что всю жизнь ей отравила. Стала бить-колотить, золотую косу ей остригла, всякие платья-наряды отняла. Не было той черной работы, какую бы не сработала Маруся, такого тяжелого труда, что бы не велела ей мачеха делать.