Девочка Лида
Шрифт:
– Ну что?
– Ах, папа, мне бы так хотелось тоже поехать! Я все время только и думала что о даче. Я придумала...
– Ты бы больше думала о своих уроках и придумала бы поскорей, как получше вести себя, - перебила ее тетя.
– Тогда про тебя бы подумали - на дачу тебя взяли. А пока оставайся, да не забудь повторить старые гаммы.
Лида повесила голову.
В комнату вошел Коля, веселый, в новой шапочке, в любимой поддевке. Все вышли на крыльцо, а через минуту стало слышно, как задребезжали по мостовой колеса пролетки.
– Счастливые!
– вздохнув, проговорила Лида и бросилась
– Ничего, Лида! Они теперь поедут и найдут дачу, а там и мы переедем. Все сейчас же и переедем! Не огорчайся!
– утешала ее Любочка.
– Ты, Люба, ничего не понимаешь. Они ведь дачу-то не сразу наймут, они сперва будут осматривать, в дома заходить.
– Да, ну так что же?
– Ну так это и есть самое лучшее, самое интересное посмотреть всякие дома, как они устроены, какие комнаты, что в них наставлено. Помнишь, в прошлом году? Ах, это мое самое любимое!
Лида от большого огорчения не садилась за фортепиано, как приказывала тетя, а ходила по зале скучная и лениво вертела в руках все, что попадалось на глаза, и чуть не свалила за окно горшки с цветами - то и дело высовывалась поглядеть, не едут ли папа и тетя. Однако гаммы надо же было вытвердить. Тетя сама напомнила, значит, ни за что не забудет, заставит играть непременно.
Лида присела к роялю, но за урок все-таки не принялась.
Ей вдруг вспомнилось, как уже много времени прошло с тех пор, как уехала мама, - много дней, целая неделя... Нет, больше, больше двух недель. Такие сделались долгие скучные дни! Даже играть скучно без няни. А спать-то!.. Эта Матрена такая ленивая, никогда не заправит хорошенько лампадку: она погорит, погорит с вечера, да и погаснет. Лида просыпается, и ей делается страшно в потемках. Лида знает, что бояться нечего; она и не боится, как немножко, подумает, увидит, что кругом все тихо, все спят спокойно. Но только она не любит лежать в потемках. У лампадки такой тоненький, малюсенький огонечек; он так славно выглядывает из-за красного стеклышка и озаряет все кругом таким тихим сиянием. Няня никогда не забывала заправить лампадку!
Что-то они теперь делают?.. Вот она, Лида, сидит за роялем и сейчас гаммы играть будет. А они что делают? Мама, верно, лежит с книжкою на подушках, а няня сидит с чулком где-нибудь в уголке и мурлычет себе втихомолку под нос. Как бы Лиде хотелось увидеть теперь и маму, и няню, и Милу! Лида никак не может припомнить маму. Задумается, зажмурит глаза и все-таки не вспомнит никак. Ей хочется увидеть всю маму, - всю, как она есть, а ей вдруг вместо того вспомнятся мамины новые серьги в ушах под зачесанными волосами, или черная родинка на щеке, или мамина белая рука с зеленым колечком, с голубыми нежными жилками.
А вместо няниного лица Лиде все вспоминаются кончики няниного платка, который она так потешно повязывает рожками кверху. Только зажмурит глаза крепко-прекрепко, думает, вот увидит сейчас нянин портрет, и, как назло, сейчас приходят на ум эти смешные, досадные кончики-рожки, болтаются перед глазами и мешают припомнить нянино старое, похожее на печеное яблоко, милое, милое лицо... А сестра? Мила, верно, теперь чему-нибудь учится. Может быть, на фортепиано играет. Лида тоже сейчас будет учиться играть. Тетя задала ей целую страницу из коричневой
Лида положила на пюпитр старую коричневую тетрадку с ободранным корешком, влезла на табурет, расставила по клавишам, как учила тетя, пальчики и хотела уже ударить первую ноту, как вдруг ей пришла новая мысль в голову: отчего это верхние черненькие клавиши такие худенькие, а нижние, белые, напротив, толстые? Отчего направо все ноты так жалобно поют, а на левом конце гудят, будто сердятся? Если поднять крышку рояля, так, верно, все будет видно. Лида видела раз, как настройщик настраивал рояль, только ей хотелось самой, одной посмотреть. Тетя не велела... Ну ничего! Один разик-то можно. Она теперь посмотрит и никогда, никогда больше не будет.
Лида отвинтила и с трудом подняла тяжелую крышку. Она стала смотреть, как каждый раз, когда она прижимала клавишу пальцем, снизу под струнами выскакивала какая-то маленькая беленькая штучка. Вот одна, вот две! Вот она взяла несколько нот рядом, и выскочило несколько белых фигурок. Это было очень забавно! Лида добралась до струн, увидала ключ и хотела было уже приняться за него, как вдруг на часах пробило половину.
Половина которого?
Она подбежала к стене и взглянула на часы. "Батюшки мои! Половина восьмого. Как же быть теперь? Они сию секунду приедут".
Лида захлопнула крышку, влезла на табурет, поскорей развернула тетрадку и принялась разыгрывать гаммы.
Не прошло и четверти часа, как Любочка закричала из другой комнаты: "Едут, едут! Наши приехали!"
Обе девочки выбежали в переднюю встречать.
– Ну что, наняли?
– Наняли. Да еще какую прелесть наняли, Лида!
– говорил Коля, скидывая свою поддевку.
– Где же?
– Ты этого места не знаешь. В Нескучном.
– В Нескучном?.. Хорошее имечко. А там есть лес?
– Нет, леса нет, а есть сад большой, большой парк.
– Что же это такое, леса нет! Как же это так, леса нет!
– рассердилась и разворчалась Лида; но вдруг просияла.
Папа разговаривал с тетей о том, что недалеко от Нескучного - Воробьевы горы, что можно будет иногда ходить гулять на Воробьевы горы.
Воробьевы горы! Лида никогда не видала никаких гор. Ей всё обещали поездку на Воробьевы горы, но откладывали исполнение обещания, и вот теперь она будет жить близко от них. Лида примирилась даже с тем, что не было леса.
День вышел совсем счастливый. Папа с тетей порешили переехать как можно скорее, как только управятся с укладыванием, а укладываться думали начать завтра же. Тетя устала от поездки, наутро ей предстояло много хлопот, и она сказала Лиде, что прослушает ее гаммы уже на даче.
Лида не ожидала такой удачи. Против всякого обыкновения, она аккуратно сложила старую коричневую тетрадку, бережно опустила нотный пюпитр и даже улыбнулась, поворачивая в замке ключ. Она готова была поцеловать этот ключик при мысли, что пройдет целых три, а может быть, и четыре, пять дней, прежде чем она снова подойдет к роялю, повернет ключик в другую сторону, развернет старую коричневую тетрадку и снова заиграет эти длинные-длинные, похожие одна на другую, несносные гаммы.