Девочка Лида
Шрифт:
– Ау!
– нарочно басил Лева.
– Ау!
– голосила Устюша.
– Гам, гам!
– лаял Жук.
И все были радостно возбуждены; и Жук лаял, заливаясь громче прежнего; то и дело смех и лай раскатывались по лесочку.
Никто не замечал времени, хоть время и шло своим чередом. Устюша повела в такие места, которых не знал даже Лева, - к оврагу, к колдобине. Есть было больше нечего, Левины карманы давно опустели. Они угощались щавелем, анисом, закусывали запоздалою малиной. Устюша откопала сладкие корешки, нарвала
– Эх, жалко, не захватил я крючка и сачка с собой, - пожалел Лева.
– Погляди, Лида, вон малюсенький белый комочек, вон там, на травинке в воде: это кокон водолюба-жука, он туда в паутинку яички свои завернул.
– Тебе надоть, что ль?
– спросила Устюша, и не успел Лева ответить, как она уже влезла босыми ногами в ручей.
– Устя! Зачем, не нужно! Осторожно, не оступись, Устя, - колдобина глубокая.
Но Усте не впервой, видно, приходилось бывать в колдобине, и колдобина была знакома ей, как родимая хата. Она бегала, кружилась в воде.
– И я тоже полезу к ней, - решила Лида.
– Поймала, поймала!
– крикнула вдруг Устюша.
– Гляди-тко, во какого поймала!
– И она показала в пальцах черного большого жука.
– Батюшки! Да это сам водолюб! Он, он самый! Давай его сюда, давай, Устя! Вылезай из воды. А ты, Лида, погляди водолюба, но в воду не лезь.
Все присели на корточки глядеть водолюба.
Лида теперь уже не боялась жуков и букашек и не считала их гадкими. Только лягушек не жаловала, потому что лягушки все лупоглазые, холодные и склизкие. Лида сама словила для Левы жужелицу и даже погладила ее пальцем по черной спинке.
– У, какой большой! И круглый, черный, как чернослив. Где же у него мордочка-то, не видать?
– А вон морда; где усы, там и морда, - пояснила Устюша.
– Это редкий жук, - объявил Лева.
– Такого большого жука редко можно найти, мне еще не случалось. Да и ловить-то их очень трудно: они ведь весь день в воде и выплывают из воды только вечером.
– Вечером!
– повторила Лида.
– А разве теперь вечер?
Все огляделись. Теперь был уже вечер. Солнце закатывалось за горкой; месяц показывал бледные рожки; на поляне было еще светло, но под деревьями уже темнело, и над водой спускался легкий туман.
На минуту все стихли.
– Эко дело-то какое! Пора мне, - вздохнув, сказала Устюша и почесала в затылке.
– Куда пора?
– Восвояси. Время. Хозяйка хватится корову доить.
– Ну что ты, Устя! Рано!
Лида огорчилась. Как же быть! А она только что думала разуться, лезть в воду вместе с Устюшей - ловить плавунца и водолюба. Она уж и туфли стащила.
– Устя, останься, - попросила Лида.
– Говорю, нельзя. Изобьет. Корову надо доить. Ну, прощайте, - повернувшись, сказала
– Зачем прощаться! Нам тоже пора, вместе и пойдем, - предложил Лева.
– Скоро и совсем стемнеет.
У Лиды екнуло сердце. Она застегнула туфли и пошла. "Не потом, значит, не после, а теперь, сейчас. Теперь, сейчас надо толковать с молочницей, советоваться с Устюшей".
– Тут ведь прямо, близехонько в гору, - говорил Лева, показывая дорогу.
– Устя!
– начала Лида.
Но Устя не слушала. Она раздумывала, с какой стороны ловчей подобраться: с огорода ль, будто ни в чем не бывало, или под плетень, по задам да прямо в коровник.
Вышли на капустные огороды. По дороге медленно двигался экипаж. Извозчик шел рядом с лошадью, а рядом с извозчиком шагал человек в долгополой поддевке.
– Лида, ведь это Дмитрий, - приглядевшись, сказал Лева.
– Дмитрий!
– окликнул его Лева.
– Батюшки светы, да никак они!
– вскрикнул Дмитрий.
– Они и взаправду. Ах, радости! Ах ты ж озорница, ну озорница!
– И Дмитрий подхватил Лиду на руки.
Ты за нами приехал, Дмитрий? Да как же ты узнал, тебе кто сказал?
– расспрашивал Лева.
– Кто сказал! Сказал Коля - на Воробьевы горы, а Воробьевы-то горы велики. Ведь с утра целый день езжу. Ах ты ж, бедовая твоя голова!
– сказал Дмитрий и поставил Лиду в пролетку.
Лида вовсе оторопела. Все вышло так нежданно-негаданно. Устюши не стало, откуда-то взялся Дмитрий. Все точно во сне было. Дмитрий влез сам, сел рядом с Левой, а Лиду посадил себе на колени. Жук поместился в ногах.
– Ехать, что ли?
– спросил извозчик.
– Трогай, да поживей. Чай времени-то уж много. Деревней ступай, ближе будет.
Извозчик поехал деревней. По деревне толпился народ, был воскресный праздничный вечер. Сквозь веселые песни заслышался Лиде знакомый голос и плач. Что это?..
Подле крайней избы в открытом хлеве увидали они Устюшу.
– Эх, горемычная!
– пожалел Лева.
Лида вздрогнула, рванулась вперед. Сильная рука крепче прежнего охватила ее.
– Сиди, сиди, матушка. Погуляла денек, теперь будет. Тетенька-то уж как беспокоились, - толковал Дмитрий.
– Так даже больны приключились. Погоди, попадет вот ужо тебе, озорница!
Лида притихла на коленях у Дмитрия. Она не думала, о чем говорил Дмитрий, не думала о тете; она о чем-то совсем другом задумалась крепко.
Измученная лошадь еле плелась по дороге. Все молчали. Темнело. В темноте блеснули освещенные окна.
– Вот и приехали!
– промолвил Дмитрий.
Приехали! Куда приехали? Приехали домой, к тете.
Лида вдруг встрепенулась, будто проснулась. Она только теперь поняла все, что случилось. Что же теперь с нею сделают? Что скажет тетя? Что расскажет тете она, Лида? Лиде вдруг сделалось холодно. Она крепко прижалась к Дмитриевой поддевке.