Девочка-наваждение
Шрифт:
Что мне-то делать? Схватить сыновей и сбежать? Куда? Я в собственную квартиру попасть не могу, а протащить детей мимо Харламова вряд ли он позволит. Да и они не пойдут. После такого заявления.
Сказать, что дядя неудачно пошутил? Что Борис не их отец? Сыновья может мне и поверят. А вот Борис нет. Когда смотришь на них троих, не нужно генетической экспертизы, чтобы сказать, что в их жилах течет одинаковая кровь.
– Я - твой папа, - Боря делает несколько шагов навстречу мальчику и присаживается перед ним на корточки.
– И его тоже.
При этом Харламов кивает в сторону второго сына, который
– А где ты был?
– Артур протягивает ладошку к лицу Бориса и проводит ее по щеке, - Колючий...
Мне же хочется закричать. Нет, завыть в голос. Я помню, как сама так делала. Подходила к отцу и гладила его по щекам. Щетина легонько царапалась. И мне это нравилось.
– Борис!
– одергиваю я его, - Ты что творишь?!
Но он меня не особо слушает. Тянет обе руки к стоящему перед ним ребенку, берет его и поднимает на руки, выпрямляясь. Прижимает к себе осторожно, словно держит что-то настолько хрупкое, что может исчезнуть от одного неловкого движения. Перехватывает ребенка одной рукой, а вторую предлагает Паше.
– Пойдешь ко мне?
Сын вперяет в меня изумленно-вопросительный взгляд, но не найдя в моем лице четкого ответа, как ему поступить, убирает от меня пальчики. И идет к Борису. Который подхватывает и его. Усаживает обоих мальчиков у себя на руках.
Затем обращается ко мне.
– Нам надо поговорить. Я сменил дверь. Ключи в кармане. Достань, пожалуйста. В левом.
Будь мы одни, я не знаю, как повела бы себя. Но мы не одни. И моя главная задача - не травмировать сыновей. Хватит, что на их головы вывалил Боря. Поэтому стискиваю зубы, чтобы не начать орать на Харламова, приближаюсь и запускаю руку к нему в карман. В голове очень много вопросов, на которые нет ответов. Почему у него ключи от моей квартиры? Зачем он менял здесь дверь? Как он вообще оказался здесь одновременно с нами? И много еще каких. Но это все темы для разговора между двумя взрослыми. Сейчас не время для него. Мальчиков надо нормально накормить, искупать и уложить спать. Они с ног валятся от усталости. Паша в такси дремал, А Артур все время тер глаза, чтобы не заснуть. Нащупываю ключи и достаю их.
– Эти?
– демонстрирую их Боре. Мой голос тоже хриплый. Реветь бы еще не начать. Это будет совсем уже ни к чему. Хотя в носу уже свербит и глаза щиплет.
– Да, - отвечает Боря тихо, - Открывай.
Я подчиняюсь то ли просьбе, то ли приказу. Распахиваю дверь. Борис заходит первым. Я - за ним.
Еще один удар под дых. Это моя квартира. И не моя. Современный ремонт, хорошая мебель - это то, что я вижу с порога. Меня так и тянет снова посмотреть номер квартиры на входной двери. Туда ли я попала.
– Я тут живу, когда приезжаю в Москву по делам. Все ждал, что ты вернешься.
– Я и вернулась, - снова хриплю в ответ.
Глава 35
Борис
Перелет прошел легко и быстро. В аэропорту меня встречали люди из компании отца: один из заместителей и водитель. У обоих озабоченные лица. И это не к добру. Скорее всего, ломают головы, что будет дальше. Хотя я до сих пор зол на отца, но ничего плохого ему не желаю. Ни тяжелой болезни, ни тем более смерти. Он - мой отец.
–
– интересуется Юрий Васильевич, один из отцовских замов.
– В больницу, - говорю коротко.
Желание вести длительную беседу у меня нет. Дела в компании подождут. Я с отцом не виделся несколько лет. Испытываю ли угрызения совести? Как ни странно, да. Он поступил чудовищно. Но и я при таком раскладе, который есть, немногим лучше. И причины у меня были, чтобы разорвать все контакты. Но почему мне не сообщили о болезни отца раньше? У матери же была такая возможность. Занятый своими мыслями, не замечаю, как меня привозят к зданию больницы. Звоню матери, она говорит номер палаты. Меня беспрепятственно пропускают. Все стерильно, запахи хлорки и лекарств усиливают ощущение беспомощности.
Мать ждет меня в коридоре. Выглядит не очень, несмотря на макияж.
– Сыночек!
– бросается мне на шею и рыдает, - Приехал.
Глажу ее по спине.
– Мам, не плачь, не надо. Конечно, приехал. Разве я поступил бы по-другому?
– Я перестану. Перестану. Диме нельзя нервничать, - несколько раз глубоко вздыхает, берет себя в руки.
– Что с ним?
– спрашиваю, делая над собой усилие.
– Рак желудка. Но он запустил. Время на врачей тратить не хотел. Я - на минуту, - уходит в сторону туалета.
Возвращается быстро, как будто я могу уйти, не дождавшись.
– Пойдем, - она тянет меня за руку, - Дима хоть и не говорит, но он тебя ждет. Не ругайся с ним, пожалуйста. Ведь он твой отец.
– Не буду, мам. Не волнуйся.
Мы с ней входим в палату. Я готовился морально к тому, что увижу. Но к такому нельзя быть готовым. При виде человека на больничной кровати у меня закололо сердце. Как так? Он же всегда был олицетворением неуязвимости. Силы и уверенности в себя. Для меня так точно. Но не теперь. Передо мной на белом постельном белье лежал призрак. Очень худой и изможденный. Не выкарабкается - была моя первая мысль, которую я тут же отогнал. Нельзя сдаваться раньше времени.
– Дим, - позвала мать осторожно, - Боря приехал.
Отец открыл глаза. Взгляд тоже был уставшим и измученным. Тем не менее в нем мелькнула радость.
– Пап, - произнес я и замолчал, не зная, что говорить.
Уверять его, что все будет хорошо? Он никогда не был дураком. Утешать? Ему никогда не была нужна чужая жалость.
– Я тебя ждал - в голосе нет прежней силы.
И это причиняет почти физическую боль, ставит перед фактом того, что люди не всесильны, что наша жизнь быстротечна и непредсказуема.
– Лик, пойди кофе попей. Я с ним поговорить хочу.
Мама хочет возразить, но передумывает почти сразу, неловко улыбается.
– Ну, ладно, - тянет неуверенно и выходит из палаты, бросив на меня предостерегающий взгляд.
Этого могла бы не делать. Я и сам вижу, в каком он состоянии.
Отец прикрывает глаза на пару минут и молчит. Я жду, что он скажет, сажусь рядом с ним на стул.
Когда он снова смотрит на меня, то взгляд поблекших глаз уже тверже.
– Борь, а ты ведь - молодец, что не прогнулся. Я все ждал, когда вернешься. А ты не стал. Мужик. Хочу, чтобы ты знал, когда слышал о том, что идешь в гору, я тобой гордился. А теперь вот настало время передать тебе то, что твое по праву.