Девочка Прасковья
Шрифт:
Пятница…
— А я и не умирала! —
усмехнулась Прасковья.
— Но кто же… кто же
там?! — я махнул рукой в сторону гроба.
— А это все твои грехи и
дурные привычки! Они такие желанные и сладкие, но ты уже простился с ними…
Пускай они уходят навсегда! У тебя теперь начинается новая жизнь! Как и у
меня… Пойдем отсюда. Нас ведь ждут дома! — и она протянула мне свою руку.
Я осторожно взял ее за
ладонь, а Пашка вдруг быстро поднесла
раза:
— Спасибо тебе, Жорка,
ты снова спас меня!..
Пробуждаясь от такого
странного сна, я, однако, реально почувствовал, что кто-то действительно целует
мою руку в тыльную сторону ладони, в предплечье, в голое плечо! Я дернулся и, открыв глаза, обнаружил себя лежащим на левом боку в траве у подножия могучей
сосны. Уже было совсем светло. Весело щебетали птахи. Мягкий ветерок шевелил
былинки… Наступало на редкость теплое и спокойное утро. Кто-то стоял у меня
за спиной или, скорее всего, сидел на корточках, так как я чувствовал его
горячее дыхание на своей щеке, на ухе, волосах… Рука, покрытая нежными
поцелуями, еще отдавала свежестью от прикосновения чьих-то влажных губ.
— Паша… — прошептал я.
Мне никто не ответил. И
тут я спохватился: «О, Господи! Пашка! Ведь уже утро!» От этой мысли я
вздрогнул, но подняться так и не решился. Моя дрожь, видимо, спугнула того, кто
был рядом. Неизвестный встал и отошел. Я услышал, как сильно щелкнула сломанная
его шагами ветка. Какой-то холодок пробежал по моей спине. И тогда я лег на
живот,
а затем резко перекатился на правый бок. И тут я увидел его — странного
незнакомца, потревожившего мой сон. Это был довольно крупный лосенок. Он
выглядел таким несуразным: длинные ноги, неуверенная походка, большие уши и
огромные любопытные глаза. Я встал на колени и протянул ему руку: — Привет! — тихо сказал
я.
Лосенок повел ушами и
подошел ко мне. Осторожно дотронулся губами до пальцев. Я попытался погладить
его по носу, но тут вдали что-то зашелестело, и лесной гость резко отпрянул. А
потом и вовсе побежал прочь. Я встал на ноги и увидел вышедшую из зарослей
лосиху. Она с каким-то недоверием взглянула на меня и несколько раз махнула
головой сверху вниз, будто здороваясь. И я, поддаваясь этому странному
приветствию, тоже махнул головой и почему-то даже сказал: «Здрасьте!» Лосенок
подбежал к своей могучей мамке. Они мило поцеловались и, уже не обращая на меня
никакого внимания, не спеша двинулись по лесу. А у меня в мозгу вновь
промелькнула обжигающая мысль: «Пашка, там же Пашка… уже ведь утро…» И я
кинулся к заимке. Однако последние метры дались мне с большим трудом. Ноги
отказывались слушаться и предательски дрожали. Трясло все тело. Избушка
встретила меня гробовым молчанием. Серая, покосившаяся, как-то враз ставшая
такой печальной и старой заимка превратилась как бы в темную гробницу для
прекрасной лесной нимфы. Я подошел к крылечку в две ступеньки и замер. Там, за
тонкой, покрытой мхом стенкой была моя Пашка… Вернее, только ее тело, измученное тяжелой и такой быстрой болезнью… А душа ее, прекрасная светлая
душа, давно уже была высоко, в недосягаемой для нас вышине, именуемой Царствием
Божиим. А значит, я остался здесь совершенно один… Видеть мертвую Пашку я не
хотел ни за что на свете! Пусть она останется в моей памяти всегда такой живой, такой красивой, такой доброй и нежной, какой я познал ее за эти дни нашего
незапланированного путешествия, где столько дней были только мы и тайга да еще
наши невидимые небесные покровители… Такой дикий холод пронзил все мое
существо, что все ледяные залы внутри горы не шли ни в какое сравнение.
Я застонал и сел у
двери. Нет, я не смогу войти туда. И не пойду… Пусть Пашка будет для меня
всегда живой! Ведь она сейчас сидит где-нибудь на легком белом облачке и, видя
меня здесь, как крошечную былинку Мироздания, весело посмеивается, ибо ее уже
больше никто и ничто не сможет обидеть, унизить, заставить страдать…
Счастливая! Я невольно взглянул на небо. По бархатной синеве спокойно плыли
четыре нежных облачка… Солнце уже вот-вот должно было подняться над деревьями.
Его лучи струились по лесу, покрывая позолотой замшелые стволы сосен. Какое
чудное утро! Как хочется жить и радоваться, и как же больно и холодно у меня в
груди… Все стало сразу ненужным, серым, чужим… Я больше не хочу ничего
делать, не собираюсь идти расчищать поляну для вертолета, не желаю разводить
костер-маяк… Я просто сидел и неизвестно чего ждал. Я никак не мог смириться
с дикой мыслью, что я один, что Паша уже никогда не появится рядом и что я
никогда (представляете, никогда!) не услышу ее голоса, смеха, не увижу ее
всепроникающего взгляда, не дотронусь до шелка ее озорных косичек.
— Пашка-Пашка… девочка
Прасковья… Как же так все получилось… почему произошел такой жуткий финал в
нашем походе… Нет же! Нет! Ты — жива! Я не отдам тебя никому, моя Пятница! —Я вскочил и бросился к двери.