Девочка с красками
Шрифт:
— Садитесь! — приказал парень. — Живее!
Секунда — и Саша уже сидел за спиной мотоциклиста и уже протягивал Тане руку, чтобы и она могла побыстрее сесть.
— Скорей, скорей! — Саша был просто счастлив.
Он уже подался вперёд, готовый рвануться навстречу ветру вместе с машиной. А Таня страшно испугалась; она никогда не ездила на мотоцикле, но часто видела, как ездят другие, и всегда боялась за них. Страшно! Машина тарахтит, скорость сумасшедшая, а всего два колеса... Но сейчас раздумывать было нельзя, спорить было нельзя. Это всё делалось для неё. И этот мотор ревел для неё, и этот фонарь светил для неё. Таня шагнула вперёд,
— Поехали! — крикнул Саша.
Его губы оказались у самого её уха, и он крепко обнял её, а она крепко обняла руками парня-мотоциклиста. И теперь они были все трое как один человек. Но только каждый делал своё дело: парень вёл машину и помалкивал, Саша радовался и кричал: «Вот здорово! Вот это скорость!»
Ну, а Таня? Таня боялась. Правда, не всю дорогу. Потихоньку она освоилась и даже разжмурила глаза. Всё неслось вокруг. Чёрная земля по сторонам машины превратилась в чёрный, несущийся поток. Огни впереди, у станции, то вспыхивали, то исчезали, то принимались кружиться. Сиденье под Таней рвалось вперёд, ноги её судорожно подскакивали, не находя опоры. Только спина парня и была сейчас Таниным спасением. Широченная, крепкая, добрая такая спина. Таня шепнула, прижимаясь носом к этой спине:
— Спасибо вам, дяденька.
— Проснулась? — весело повёл на неё глазами парень. — А ты ничего, смелая.
— Нет, я испугалась.
— Для первого раза, я говорю, смелая. Другая бы пищать начала. А ты прыг — и всё тут.
— Спасибо вам, дяденька, — сказала Таня.
— Чего там!
Машина вынеслась на асфальт, и Тане показалось, что они теперь плывут. Потом машина резко накренилась, и Тане снова стало страшно. Но машина тут же выпрямилась, вздрогнула всем телом, как конь какой-нибудь, и вдруг стало тихо, и чёрный поток вокруг вдруг остановился и стал землёй, полем, деревьями, что росли неподалёку от станции, и самой станцией — шумным этим, многолюдным домом с тяжеленными дверями. А за станцией, там, где тя нулись рельсы, тяжко отдуваясь после долгого пути, тормозил паровоз московского поезда.
— Мы его обогнали! Обогнали! — ликуя, крикнул Саша, соскакивая на землю.
— Ну, теперь живо бегите к вашему папочке, — сказал парень и снял Таню с мотоцикла. — Устоишь?
Парень поставил Таню на землю и ненадолго придержал её плечи в своих руках, зная, что она не сразу твёрдо встанет на ноги. Верно, странно как — ноги отказывались Тане служить. И перед глазами всё кружилось, кружилось. Отчего это? От радости — ведь приезжает отец или, может быть, от страха — ведь приезжает отец, которого она не видела три года и с которым она не знает, как говорить? Но вот ноги стали держать Таню чуть покрепче, да и Саша уже потянул её за руку, и надо было бежать, опять бежать. Таня глянула на парня-мотоциклиста, улыбнулась ему и сказала:
— Вы хороший, спасибо вам. И, пожалуйста, не утекайте очень быстро из нашего города. У вас тут постоянная текучесть, но вы не утекайте. Обещаете?
Саша сильно потащил её за руку, и Таня побежала следом за ним, так и не услышав ответных слов парня-мотоциклиста.
10
Тяжёлая дверь, распахнутая Сашей, погналась было за Таней, но она прыгнула вперёд, и дверь, несолоно хлебавши, лязгнула пружиной. Ещё одна тяжёлая дверь — ещё один прыжок, и Таня очутилась на тихом, вовсе не людном ночном перроне, к которому, шипя и пыхтя, подползал московский поезд. «Сейчас! Сейчас!»
— Ладно, не робей! — глянул на неё Саша.
Но Тане почему-то показалось, что он и сам вдруг притих и напрягся.
Паровоз, обдав жаром, прошёл мимо Тани, машинист улыбнулся ей из своего окошка, будто угадал что-то про неё. Вдруг лязгнули длинно, по всему составу, буфера, и вагоны следом за паровозом остановились.
На перроне почти не было встречающих и было темновато: фонари горели только у станционных дверей, где стоял сейчас начальник станции в красной, нарядной фуражке.
— Хорошо быть начальником станции, но только не такой, как у нас, а большой, в большом городе, — наклонившись к Тане, шепнул Саша.
— Лучше чем геологом? — улыбнулась девочка.
— Нет, не лучше, конечно, но тоже хорошо.
— Хорошо быть дома, — вдруг сказала Таня. — Лежать на своей кровати и засыпать, слушая, как за стенкой разговаривают между собой папа и мама.
Она быстро шагнула вперёд. Ещё шаг, ещё — и она замерла, судорожно поднеся к затрясшимся губам руки.
— Папа!
Высокий человек с небольшим чемоданчиком в руке и с туристским рюкзаком, небрежно повисшем у него на плече, будто споткнувшись, задержал шаг и стал всматриваться в Таню.
— Дочка? — неуверенно, не то спросил, не то окликнул он её.
А через секунду они уже обнимали друг друга, и Таня снова боялась говорить, чтобы не выплеснулись из её глаз слёзы. Но они всё равно выплеснулись. Отец поднял её на руки, высоко-высоко, вровень со своим лицом, и Таня теперь смогла внимательно всмотреться в это почти незнакомое ей, едва узнаваемое ею родное отцово лицо. Ей почудилось, что у него тоже навернулись на глаза слёзы. И это сразу помирило её с ним, и все сразу стало проще, и Таню уже не пугали вопросы отца, если он и станет её о чем-нибудь спрашивать. Этот человек с усталым лицом, с трепетно сощуренными глазами — Таня тоже знала этот способ и тоже прищуривалась, чтобы слёзы не лезли из глаз, — этот человек с жёсткими щеками, даже колючими, и с такими мягкими, тёплыми губами был её отец, её родной отец.
Он поставил её на землю, обнял за плечи одной рукой, в другую взял свой чемоданчик, и они пошли по перрону к выходу в город. И только тут Таня вспомнила про Сашу.
— Саша! — останавливаясь, позвала она. — Саша!
А когда он подошёл, она взяла тяжёлую отцовскую руку и протянула её навстречу Саше.
— Это мой друг, мой самый большой друг, — сказала она, глядя то на отца, то на Сашу. — Это он помог мне тебя встретить
Что-то промелькнуло в глазах отца. Он крепко пожал Саше руку и добро улыбнулся ему, но что-то, что промелькнуло в его глазах, так и осталось в них. Тревога? Горечь? Усталость? Таня не могла понять и назвать того, что зажило сейчас в глазах отца. Она поняла только, что он думает сейчас о чём-то далёком отсюда и, кажется, очень грустном для него.
— Да, я и не спросил, зачем ты надумала меня встречать? — сказал он, когда они снова тронулись в путь. — Ведь я же так и телеграмму нарочно давал, чтобы никого не беспокоить. Ведь поезд приходит очень поздно.
— Нет, летом он приходит пораньше, — сказал Саша.
— Всё равно поздно.
«Ну спроси, — подумала-помолила Таня. — Папочка, ну хоть что-нибудь спроси про маму!»
Они вышли на привокзальную площадь, отец поставил к ногам Саши чемодан, опустил на землю рюкзак и сказал: