Девочка с куклами
Шрифт:
– А вышло наоборот – вы ему не поверили?
– Ребята с «земли» наживку проглотили. А Крылов не поверил, что человек захочет убить себя точно так, как ему постоянно снилось в кошмарах, решил, что Виктория должна была от этих образов бежать подальше, а не воспроизводить их. И я с Ваней согласен. К тому же мне не понравилось, что дневник лежал на видном месте. Если бы мы нашли его при обыске, в тумбочке стола, под подушкой, в шкафу, я бы, возможно, стал склоняться к версии самоубийства: дверь заперта, следов борьбы нет, душевное расстройство есть – суицид. Но убийца испугался,
– Перестарался.
– Именно. Следующий факт: за несколько часов до якобы суицида у Виктории был секс. Трудно поверить, что после этого девушка решилась убить себя.
– Смотря каким был секс, – не удержался Анзоров.
Вербин замолчал, после чего спросил:
– Тут я должен засмеяться?
– Нет, – смутился следователь. – Тут ты должен продолжать.
– Спасибо. – Феликс выдержал ещё одну паузу, после чего продолжил: – В личной жизни Виктории есть подозрение на любовный треугольник: некоторое время назад девушка рассталась со своим молодым человеком, причём разрыв был болезненным, затем у неё завязались отношения с другим мужчиной, но прежний ухажёр недавно вновь появился на горизонте.
– Просто появился?
– Перед смертью Виктория была именно с ним.
– Это очень интересно, – прищурился Анзоров. – Это уже мотив.
– И этот молодой человек, его зовут Наиль Зарипов, отказывается от встречи, мотивируя отказ тем, что обо всём рассказал Крылову.
– Он что, тебя знает? – пошутил следователь. На этот раз – удачно пошутил.
– Возможно, – хмыкнул в ответ Феликс.
– Подозрительное поведение.
– Трудно не согласиться. – Вербин помолчал. – Если Наиль действительно имеет какое-то отношение к смерти Виктории, то его нынешнее поведение может свидетельствовать о панике, возникшей из-за того, что мы отказались от версии самоубийства.
– Или он идиот, решивший, что мы узнали о любовном треугольнике и захотели повесить преступление на него.
– Но для этого Зарипов должен знать о существовании треугольника. – Феликс допил кофе. – Например, из дневника.
– Ага… – Следователь понял, куда клонит Вербин, и одобрительно кивнул: – Ловко ты его обкладываешь.
– Работа такая.
– То есть с главным подозреваемым определились?
– То есть дело открываем?
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего следователь кивнул:
– Думаю, имеет смысл.
– Хорошо.
Анзоров счёл встречу оконченной и, даже не глядя на часы, чуть откинулся назад, явно намереваясь встать из-за стола, но Феликс остановил его движение негромким вопросом:
– Амир, зачем тебе это нужно?
– Что значит «зачем»? – нахмурился следователь.
– Почему ты заинтересовался этим делом? – объяснил Вербин.
– Мы с тобой иногда встречаемся в здании, на котором висит табличка: «Следственный комитет»? – язвительно произнёс Анзоров. – Я там работаю. И я обязан интересоваться теми случаями, в которых есть подозрение на совершение преступления.
Вербин ответил долгим взглядом, после чего повторил:
– Зачем тебе это?
Анзоров понял, что «соскочить» с вопроса не получится, и прищурился:
– Почему спрашиваешь?
– Потому что поговорил с Крыловым.
– Я мог бы догадаться, что ты выудишь из него всё, что связано с делом, – усмехнулся следователь.
– Крылов подтвердил мои подозрения, – пожал плечами Вербин. – Ну, естественно, сам того не желая.
– Сомневаюсь, что он вообще понял, что ты его допрашиваешь.
Эту реплику Феликс комментировать не стал.
– Ты мог сам открыть дело, косвенных вполне достаточно, чтобы поковыряться, но ты обратился к нам. Почему обратился – понятно, не люблю хвастаться, но мы хороши, мы умеем распутывать головоломки, и ты обратился к нам. Почему?
– Уверен, что тебе нужна правда?
Ещё один долгий взгляд.
– Иначе ты скажешь Шиповнику, что дела там нет? – догадался следователь.
– Дело там есть, но я скажу, что лучше не связываться.
– Не скажешь, – буркнул Анзоров. – Раз там есть дело, ты уже в нём. И теперь не отступишь.
– Но тебе с нами ещё работать, – обронил Феликс, намекая, что доверие, возникшее между следователем и командой Шиповника за последние месяцы, может быть безнадёжно утрачено. И вряд ли когда-нибудь восстановится.
– Я не собирался тебя подставлять, – проворчал Анзоров.
Вербин вновь промолчал.
– Ладно, ладно… – Следователь погонял по столу пустую кружку и посмотрел Феликсу в глаза. – У меня с самого начала было ощущение, что с делом Рыковой – с возможным делом Рыковой – что-то не так, а потом мне намекнули… только намекнули, не более, очень вскользь что всем будет хорошо, если смерть Рыковой окажется самоубийством. И сразу говорю: никаких предложений сделано не было. Прозвучал намёк – и только.
– А ты?
– А я… – Кружка сделала ещё несколько коротких заездов между рук Анзорова. – А я, идиот, неожиданно понял, что родители заберут тело, уедут, какое-то время будут писать, что их дочь не принимала наркотики и не собиралась совершать самоубийство, мне будут задавать вопросы, я буду ссылаться на дневник и отсутствие следов, и примерно через год всё затихнет. Останется только надгробный камень, к которому будут приходить стареющие люди. И добиться для девочки справедливости можем только мы: я, ты, Шиповник и этот мальчишка Крылов, с которого всё началось. И всё. Но вы в стороне. А я не хочу оказаться тем человеком, который будет отвечать родителям Виктории, что их дочь умерла от передоза, но не будет в этом уверен. – Пауза. – И будет чувствовать, что врёт.
– С такими мыслями ты генералом не станешь, – заметил Вербин. – Ты ведь это знаешь?
– Может, и стану, – хмыкнул в ответ Анзоров. – Вдруг у них покладистые кандидаты закончатся?
Мужчины коротко рассмеялись. После чего Феликс тихо начал:
– Знаешь, когда приезжаешь на чужую землю…
– Только не начинай, – поморщился следователь.
– Амир, выслушай меня, пожалуйста, – попросил Вербин. – Если не понравится, я извинюсь.
– Хорошо, – сказал, после паузы, Анзоров. – Продолжай.