Девочка с куклами
Шрифт:
– Значит, я угадал, предложив тебе покопаться в Кожухове.
– Что значит «угадал»? – не понял Феликс.
– Я говорил с Дарьей, она приезжала в Москву на совещание. – Анзоров покрутил по столу кружку, но пить не стал. – Помнишь её?
Дарью, следователя из Иркутска, с которой они прошлым летом взяли серийного убийцу, Феликс не просто помнил, а подружился. И когда она приезжала в Москву, накормил обедом в «Грязных небесах». Вернувшись в Иркутск, Дарья написала Феликсу, что Анзоров о нём расспрашивал, на что Вербин ответил, что всё в порядке и он уже не раз работал с Анзоровым. И стал ждать, во что расспросы выльются. И вот дождался.
Но ответил коротко:
– Конечно, помню.
– Дарья рассказала о деталях твоего… гм… отпуска. Плодотворного отпуска, прямо скажем. – Анзоров покрутил в руке чайную ложку. – И её рассказ в очередной раз подтвердил твоё умение видеть то, чего никто не видит. Ты улавливаешь связи, которых нет на виду и которые становятся очевидными после того, как ты на них указываешь. Надеюсь, ты не воспринимаешь мои слова как лесть?
– Я не настолько наивен.
– Правильнее сказать – не настолько глуп.
– И это тоже.
– И это тоже, – эхом повторил Анзоров. И усмехнулся. То ли задумчиво, то ли с грустью. – Мы все замотаны повседневностью. Я не жалуюсь и не оправдываюсь, я говорю, как есть, и ты знаешь, что я говорю правду – так есть. Мы стараемся делать хорошо, но мы всё равно замотанные люди, а искусственный интеллект пока не научился бегать по «полю» в поисках улик. Мы ошибаемся. Я сейчас не стану говорить, что иногда мы ошибаемся намеренно – это ты тоже знаешь. Но чаще мы просто ошибаемся или, из-за всё той же замотанности, в упор не видим очевидных улик. И ты ошибаешься, но реже, потому что у тебя есть отличный нюх. В Иркутске ты пошёл по следу, которого никто не видел и в который никто не верил, и нашёл «серийника»… Сколько девушек он убил? Двадцать пять?
– Двадцать семь.
– Ты его нашёл. Ты, такой же вымотанный и затраханный, как все мы, его нашёл. Поехал, мать твою, в отпуск, и взял «серийника», который убивал на протяжении десяти лет. Поэтому я и попросил тебя послушать Крылова: твой нюх должен был подсказать, есть в смерти Рыковой криминал или нет… – И резко: – Что ты нашёл?
– Крылов отличный парень, – медленно произнёс Феликс. – Он первым унюхал криминал в деле Рыковой. Он цепкий и может вырасти в хорошего опера.
А может и не вырасти, если замотанность и повседневность превратят его в циничного сотрудника, которому будет плевать на всё, кроме показателя раскрываемости.
– Он упрямый и ради мёртвой девочки поругался со своими, – сообщил Анзоров то, о чём Вербин уже догадался. – Есть ощущение, что Крылова нужно будет забрать с той «земли», потому что работать ему не дадут.
Циничным сотрудникам не нравится, когда кто-то проявляет энтузиазм. Пусть даже юношеский.
– Это намёк?
– Посмотри на парня ещё и с этой точки зрения, – предложил Анзоров.
– Шиповнику скажи.
– Обязательно. – Следователь бросил взгляд на часы. – А теперь давай по делу, а то времени у меня не так много.
Ну, по делу, значит, по делу.
Кофе почти остыл, но его оставалось больше половины кружки, и Феликс решил не заказывать новый. Да и отвлекаться сейчас было бы неправильным.
– В общем, изначально меня смутило то же, что Крылова: Вика подробно описала в дневнике обстоятельства своей смерти – как она будет выглядеть, отчего умрёт, а главное – когда её найдут. То есть в какой день. И совпало, как ты знаешь, абсолютно всё. Возникает вопрос: имеем мы дело с мистикой, с чем-то непознанным, благодаря чему предсказание девчонки сбылось с невероятной точностью, или же с преступным умыслом.
– Или… суицид?
Вербин понял, что в первую очередь Анзорова интересует опровержение так сильно понравившейся ребятам с «земли» версии самоубийства, однако в этом вопросе пока ясности не было.
– Вчера у меня была встреча с… – Феликс на мгновение сбился, не желая называть Нарцисс ведьмой, но подумав, решил ничего от следователя не скрывать. – Встреча с дипломированным психиатром, выдающей себя за потомственную ведьму.
– Да ей, наверное, самой нужна помощь, – пробормотал Анзоров.
– Об этом не скажу – не специалист, – улыбнулся Вербин. – Но Нарцисс – это её фамилия – допускает, что Виктория так сильно страдала от видений, что у неё могли возникнуть мысли о самоубийстве.
– Так себе факт, – кислым тоном прокомментировал услышанное Анзоров.
Настолько кислым, что Феликс поспешил его приободрить:
– От ошибок никто не застрахован. К тому же Нарцисс выдаёт себя за ведьму, что можно использовать для дискредитации её показаний. А на сегодня у меня назначена встреча с психотерапевтом, которая выдаёт себя за психотерапевта. Послушаем, что скажет она.
– А если она скажет то же самое?
– Амир, давай не будем забегать вперёд? – предложил Вербин.
– Давай, – согласился следователь, но всё с той же кислой миной. – И теперь давай разгребать твою кучу косвенных. Что ты считаешь основным?
– Дневник, – твёрдо ответил Феликс. – Почему дневник, из которого мы узнали о психических проблемах Виктории, лежал на видном месте, с закладкой на нужной странице?
– Может, Рыкова его заполняла?
– Последняя запись сделана за день до смерти. Авторучки рядом не было.
– Рыкова могла перечитывать дневник.
– Вместо написания прощального письма? Представь картину: девочка перечитывает дневник, сентиментально вспоминает детали своей жизни, утирает платочком слёзы и убивает себя.
Анзоров пожал плечами:
– Я воссоздаю вопросы, которые нам обязательно зададут.
– Я понимаю, – кивнул Феликс. – И вижу только одну причину, по которой дневник оказался на видном месте: убийца хотел направить нас по ложному следу и решил, что, прочитав дневник, мы узнаем о психических проблемах Виктории и придём к выводу, что она покончила с собой.