Девочка с самокатом
Шрифт:
Самое смешное, что на новую одежду можно заработать, всего лишь несколько месяцев вкалывая без выходных, а вот на нового лучшего друга…
– Добрый день, я Лилит, одна из организаторов гонок. – Одной рукой взявшись за дверную ручку, другую Лилит протягивает Вику. – Мы, кажется, ещё незнакомы.
Он отрицательно трясёт головой, невольно отвлекаясь от Эмбер.
– Вик…
Лилит продолжает:
– Я знаю, кто ты. Собственно, я ехала за тобой. Меня успели опередить, но я в любом случае не из тех, кто возвращается с пустыми руками. – Её голос становится жёстким, а губы сжимаются в тонкую линию, и по этим губам можно прочитать, что Лилит не потерпит здесь беспорядков. – Нам нужно идти. –
Эмбер неловко обходит дверь, ударяясь о неё рулём самоката.
– Милая футболка, – презрительно бросает Вик в спину.
Она не оборачивается и не реагирует. Она уж тем более не объясняет, что предыдущего владельца этой футболки сожрали зомби, и, конечно, даже не думает о том, что, возможно, ей было бы легче, раздели она его участь.
Когда Лилит наконец-то подводит её к нужной двери, Эмбер чувствует себя совершенно разбитой. Она почти не слышит ни радушного «чувствуй себя как дома», ни встревоженного «располагайся, увидимся за ужином», ни «вот только скандалов мне здесь не хватало». Прийти в себя получается только тогда, когда Лилит выходит из комнаты, оставляя её наедине с собственными мыслями и светом заходящего солнца, заливающим помещение.
Поставив сумку на пол, Эмбер несколько секунд смотрит по сторонам, а потом, с размаху опустившись на заправленную синим пледом кровать, обхватывает голову руками и отчаянно пытается успокоиться.
– 4-
Об ужине объявляют по громкой связи, и Эмбер вздрагивает от неожиданности.
– Надеюсь, вы не забыли об ужине? – со смехом раздаётся откуда-то из коридора. – Хотя стоп. Разумеется, вы не забыли! А если и забыли, то я вам напомнил. Ждём всех в столовой.
Она успевает пристроить самокат между продавленным креслом и обшарпанной тумбочкой, разложить вещи в шкафу – места на полках так много, а вещей у Эмбер так мало, что приходится творчески подходить к процессу: буквально по две вещи на полку, а куртку с жилеткой – на плечики, иначе здесь пусто и одиноко, – и кое-как привести свои мысли в порядок. Приводить свои мысли в порядок приходится после каждой встречи с Виком (в большинстве случаев он не здоровается, и от этого легче, потому что слышать его голос – даже сейчас, даже четыре года спустя, – это совсем другая история), и у Эмбер, в общем-то, достаточно опыта.
К тому моменту, как дверь за её спиной закрывается, а ключ от комнаты оказывается в заднем кармане джинсовых шорт, Эмбер в порядке.
Следуя за Лилит, она не успела запомнить дорогу, но ни на минуту не сомневается в том, что сумеет её отыскать. Специально для таких невнимательных, как она, стены на поворотах испещрены подсказками-наклейками, так что на пути в столовую Эмбер почти не плутает.
Лилит машет ей от углового столика, и кроме сына рядом с ней Эмбер замечает худого парня в инвалидной коляске. Его волосы рыжие, такие же рыжие, как ржавчина на колёсах его средства передвижения. Тощие запястья выглядывают из-под закатанных рукавов клетчатой рубашки, и чем-то он напоминает ей Эндрю. Парень громко смеётся, и Эмбер без труда узнаёт тот самый смех, что звучал из громкоговорителя в коридоре. Он особенный: дробный и звонкий, такой искренний даже сквозь помехи и шум, похожий на смех маленького ребёнка… Губы Эмбер сами по себе растягиваются, она машет в ответ Лилит, но не подходит к ней. За тем столиком заняты все места, так что ей, взяв поднос с едой, придётся искать себе что-то другое.
В конечном итоге она садится к единственному, если не считать Вика, знакомому человеку в этой столовой.
– Привет.
– Девочка с самокатом, – кивает Калани.
Эмбер
– А где, в таком случае, самокат? – мелодично интересуется парень, сидящий напротив.
– Сказал, что не хочет ужинать. – Эмбер пожимает плечами.
Раздаётся смешок. Это реагирует девушка, сидящая по правую руку от спросившего парня. Эмбер улыбается ей, отмечая выбеленные (и где она только сумела взять краску?) волосы и губы в тёмной помаде (тот же вопрос).
– Дженни, – представляется незнакомка, поймав её взгляд. Голос у неё хриплый, но приятный, похожий на вокал в старых песнях, которые Хавьер крутил у себя в магазине. – А это Джонни, мой брат. Мы двойняшки, – добавляет она после недолгих раздумий.
Двойняшки, насколько Эмбер помнит, не всегда выглядят одинаково, в отличие от близнецов, но Дженни и Джонни похожи как две капли воды. Если, конечно, умудриться разглядеть это через ту разницу, которую Дженни создаёт между ними с помощью косметики. Её волосы спускаются чуть ниже плеч – совсем светлые, некоторые пряди чуть отдают розоватым, в то время как каштановые волосы Джонни едва достают до линии скул. Щёки и подбородок Джонни покрыты щетиной, на щеках Дженни – искусственные пятна румянца, чрезмерно яркие, почти болезненные, похожие на неаккуратные мазки краски. Её глаза густо подведены, голубая радужка кажется почти прозрачной на контрасте с широкими полосами чёрных теней. У Джонни тоже голубые глаза, но они кажутся темнее и теплее одновременно.
На брате и сестре, на обоих, надеты потёртые джинсовые рубашки, только у Джонни под джинсой мятая футболка, а у Дженни – лиловое кружево, выставляющее напоказ острые ключицы и бледный живот.
Эмбер делает глоток некрепкого тёплого чая.
– Ну, как настроение? – спрашивает Джонни. – Ты только сегодня приехала?
– Да, с Лилит, – зачем-то уточняет она.
– И с самокатом, – напоминает Калани.
Эмбер почти готова вскинуться, она уже прокручивает в голове что-нибудь резкое, чтобы раз и навсегда отбить охоту над ней издеваться, но запоздало понимает, что в голосе Калани не сквозила издёвка. Издёвки нет ни в его позе (он сидит спокойно, уверенно, опираясь локтями о стол), ни в его взгляде – изучающем, заинтересованном и приветливом.
– Ты, – говорит Дженни, – похоже, запал на этот самокат. Хочешь такой же?
В багаже Эмбер – несколько лет ответов на набивший оскомину вопрос «Дай прокатиться?» – от соседских детишек до подпитых громил, мимоходом проезжающих их Городок, так что, когда она открывает рот, этот багаж говорит за неё.
– Мой самокат на такой вес не рассчитан, – отвечает она не задумываясь.
Калани давится чаем.
Он в прекрасной форме: сплошные мышцы (белая майка даёт это понять, ничего не скрывая), и эти сплошные мышцы весят явно больше, чем семьдесят кило, о которых было написано на внутренней стороне деки её верного друга. Это всегда было только сухой констатацией факта, вот только подвыпившие громилы чертовски на неё обижались. С воплями «считаешь меня толстым?» и «не нравлюсь тебе, да?» они наседали на неё, обдавая запахами алкоголя и пота, и Эмбер приходилось, вскочив на самокат, гнать что есть мочи.
Если Калани отреагирует так же, ей не на что будет вскочить, да и убегать из столовой, так и не притронувшись к ужину, Эмбер не хочется. На всякий случай она берётся за вилку и сжимает её поудобнее.
– Ясно? – спрашивает Калани у Дженни и усмехается. Он, очевидно, не злится.
– Калани у нас гоняет на мотоцикле, – поясняет Джонни для Эмбер. – На огромном чёрном мотоцикле. Ну, знаешь, хром и чёрная кожа…
Дженни закатывает глаза и сообщает доверительным шёпотом:
– Если бы мне нравились мальчики, я бы запала.