Девочка с самокатом
Шрифт:
– Нет. У нас просто все друг друга знали, а незнакомые обычно не совались дальше пивнушки.
Со смехом Лилит открывает дверь, и они возвращаются внутрь.
В гостинице всё уже затихает: после ужина большинство расходится по своим комнатам, люди забиваются туда, словно в норы, и остаются там до утра. Может быть, в Столице и безопасно, но почти все участники будущих гонок привезены бог весть откуда, а значит, прятаться с наступлением темноты – это рефлекс, который у них в крови. Эмбер всю жизнь жила именно так, но почему-то сейчас ей вовсе не хочется забиваться к себе: прогулка по ночным улицам будоражит её, и единственное, чего ей по-настоящему хочется, это повторить тот же
– Гонки начнутся через три дня, – говорит Лилит ей на прощание, и невысказанное «Можно?» замирает у Эмбер на губах.
«Нельзя, – сама себе отвечает она. – Ты приехала сюда не для того, чтобы наслаждаться свободой».
– 5-
Три дня спустя голос Кристофера, разносящийся по громкой связи, заставляет её открыть глаза, но совсем не помогает проснуться.
Несколько минут она просто изучает потолок, тяжёлый и сыроватый, а потом поворачивается навстречу пробивающимся через шторы лучам пока ещё неяркого солнца и жмурится, наслаждаясь теплом. Со сна или почему-то ещё всё происходящее кажется ей ирреальным, происходящим не здесь, не сейчас и не с ней.
Эмбер перебирает воспоминания, как покупатели в магазине Хавьера перебирают товар: вот Лилит, строго оглядывающая зал в одну секунду и радостно улыбающаяся Давиду в следующую (и королева – в любую секунду), вот Дженни и Джонни в одинаково мятых рубашках, вот Стефан – мальчишка из Столицы, совсем молодой, с пушистой светлой чёлкой и угольно-чёрными ресницами, вот широкоплечая Кэт с восточными глазами и стрижкой, короче которой просто не существует. Вот Лисса, выверенным жестом откидывающая волосы. Вот Вик, то отводящий от Эмбер глаза, то вызывающе толкающий её плечом в коридоре. Вот Калани, вытирающий испачканные машинным маслом руки прямо о белую майку.
Вот Эмбер, которой давным-давно пора было подняться с кровати и спуститься на завтрак, и которая теперь, резко вскочив, торопливо носится по комнате, хватаясь то за ботинки, то за джинсы, то за ручку двери в полутёмную ванную. Лампочка там перегорела позавчера, и Эмбер приходится оставить дверь открытой, чтобы хоть что-то увидеть. Она быстро плещет в лицо холодной водой и кривится от слишком мятного привкуса пасты.
Кое-как стянув волосы в пучок на самой макушке (они слишком короткие, и б'oльшая часть, выпав из резинки, всё равно спадает на шею), Эмбер даже не смотрится в зеркало перед тем, как броситься вниз. Она помнит, как выглядит, и сомневается, что за ночь что-нибудь изменилось в её тёмной коже, или в россыпи ещё более тёмных веснушек на широком, чуть вздёрнутом кверху носу с болтающейся крупной серёжкой, или в обветренных пухлых губах, или в карих глазах с золотистыми крапинками (Хавьер говорил, что когда она злится, эти крапинки превращаются в искры и грозятся всё на хрен поджечь).
Когда Эмбер кажется, будто она теряет себя, она смотрит на своё отражение так долго, что глаза начинают болеть. Но сейчас у неё нет на это времени. Сейчас она опаздывает на завтрак.
Когда она спускается, в столовой уже нет ни Калани, ни Дженни и Джонни, и ей приходится в полном одиночестве усесться за «их» столик – теперь бесконечно пустой. Но он пустует недолго. Не успевает Эмбер сделать первый глоток крепкого чая, как к ней подсаживается та, кого она меньше всего ожидает увидеть.
Звезда. Такая же холодная, красивая и недосягаемая. Лисса.
Какое-то время они обе молчат. Эмбер старается не думать о том, как всё это странно. Ей просто нужно поесть, чтобы не свалиться без сил прямо посреди трассы – на радость живым мертвецам. Или зрителям.
– Тебе их не жалко? – неожиданно
Или наполовину полная, это как посмотреть.
– Кого? – Эмбер пытается сообразить, почему ей должно быть жалко тех, кто приходит посмотреть на их гонки.
Лисса кривится.
– Зомби, конечно. – Она облизывает ложку и, подмигнув Эмбер, с невинным видом пожимает плечами. – Когда-то они были такими, как мы.
Улыбка у Лиссы сладкая, словно неразмешанный сахар, оставшийся на дне кружки. Она такая сладкая, что от неё сводит скулы, и Эмбер чувствует навязшую тяжесть в зубах. Самое паршивое в этой улыбке – глаза. Потрясающе красивые глаза Лиссы, опушённые тёмными ресницами и широко распахнутые, абсолютно холодные и абсолютно равнодушные, абсолютно пустые глаза.
– Я не думала об этом, – отвечает Эмбер.
Она действительно никогда раньше об этом не думала, но думает теперь – практически до самого старта. Точнее, до того момента, как они все отправляются к стадиону: жребий делит их на четыре группы по четыре человека, и пообщаться всем вместе теперь удастся только после того, как всё закончится. Участники первого заезда после своей гонки окажутся в изоляции, потом к ним присоединятся участники второго и третьего, и ни один из тех, кто уже прошёл по трассе, не сможет перекинуться ни единым словом ни с одним из тех, кто туда ещё не выходил.
«Необходимые меры», – говорит Кристофер, пожимая плечами. «Таковы правила», – подчёркивает Антонио, ещё один организатор, сдвигая на затылок широкополую шляпу.
Все только молча кивают.
«Всё просто», – прокручивает Эмбер в голове слова Лилит. Или Калани. Или, может быть, Дженни и Джонни – близнецы говорят быстро, сбивчиво, почти хором, так, что в конце концов их голоса становятся совершенно неразличимыми.
«Всё просто, – повторяет она, – всё очень просто». Ничего неожиданного, ничего такого, к чему она не была бы готова (кроме того, что ей нужно выйти на трассу и от начала до конца проехать эту трассу на своём самокате, не отвлекаясь на зомби). Живых мертвецов на каждую дорожку выпускают одинаковое количество – Эмбер старается не думать ни о том, где их берут, ни о том, какие конкретно цифры скрываются за безликим «их будет поровну», – но где и как ты столкнёшься с ними в действительности, можно только гадать. Вариантов бесконечное множество: зомби могут сгруппироваться в самом начале, а могут растянуться по всей трассе или, например, устроить засаду на финише…
Нет, конечно, они не настолько умны, чтобы устроить засаду.
Эмбер оглядывается по сторонам и видит побелевшие лица других участников. Она узнаёт того парня, о котором ей рассказывал Калани, и неожиданно понимает, что не знает его имени, вообще ничего о нём не знает, и даже не помнит – кроме той красной футболки, в которой он был, когда она его впервые увидела. Сейчас он в другой, в тёмно-синей.
Все остальные кажутся просто разноцветными пятнами, вовсе без лиц.
В самом центре стадиона Эмбер замечает площадку, на которой собраны все средства передвижения. Она видит оранжевый пляжный внедорожник без верха (остатки потрёпанного тента полощутся на ветру), и два потрёпанных квадроцикла, и несколько блестящих хромированных мотоциклов, на ручке одного из которых болтается кислотно-розовый шлем, и несколько мотоциклов попроще, и огромного железного зверя с люлькой, выкрашенной в глубокий фиолетовый цвет. Свой самокат она замечает не сразу: он выглядит здесь маленьким, совсем игрушечным, как будто ребёнок, случайно оказавшийся в толпе сосредоточенных взрослых.