Девочка. Книга третья
Шрифт:
— Простите, мистер Браун, мы выедем на Темзу? — осторожно поинтересовалась я, как только мы въехали на кольцо Трафальгарской площади.
Водитель на секунду задумался и коротко ответил:
— Да, мисс Харт.
После чего перестроился, сделал круг по кольцу, и мы через пять минут выехали на Темзу. Я рассматривала современную архитектуру каменной набережной, курсирующие по реке небольшие суда и фотографировала в своем сознании увиденное. Подъезжая к мосту Ватерлоо, я улыбнулась — со времен Моне и Писсарро мегаполис очень сильно изменился, но все равно здесь
— Все-таки Моне, Тиссо и Писсарро не зря писали Темзу. Она вдохновляла художников, — непроизвольно произнесла я.
Льюис бросил на меня внимательный взгляд в зеркало заднего вида и промолчал, но я и не ждала от него ответа. Как сказал Генрих Гейне, молчание есть английский способ беседовать.
Как оказалось, для меня был забронирован один из люксов в "Savoy". Ступая на мраморный пол отеля, чувствуя роскошь во всем — от натертых до блеска табличек, до вышколенного персонала, я в очередной раз наморщила нос — "Без пафоса никак".
Я рассмотрела шикарный номер, но не впечатлилась ни богатыми коврами, ни гобеленовой обивкой роскошных диванов в стиле ампир, ни тяжелой, сшитой из дорогой тафты драпировкой на окнах — на роскошь у меня всегда был иммунитет. Но впечатлило другое — от вида из окна на простирающуюся Темзу перехватывало дыхание. Я чувствовала себя Моне, который, так же как и я сейчас, любовался мостом Ватерлоо, восхваляя гений Лондона в своих картинах. И я влюбилась в этот шумный странный Мегаполис окончательно и бесповоротно, как некогда в него влюбились французские импрессионисты-эмигранты.
В ожидании Макса я разложила вещи в "Your Personal Dressing Room", как назвал ее беллбой, приняла душ, и пока переодевалась в джинсы и любимую белую льняную блузку, поймала себя на мысли, что немного нервничаю.
Вытащив из чемодана своего плюшевого медведя Тедди, которого захватила с собой из Сиэтла на удачу, я подошла к окну спальни и, как это бывало в детстве, спросила у игрушки:
— Тебе нравится?
Медведь на это ничего не ответил, а я поцеловала его в нос, и воспоминания унесли меня в вечер празднования дня рождения Джулии.
Так как именинница немного не подрассчитала с вином, равно как и ее кавалер Энди, Макс доставил всех домой и помог Джулии подняться в квартиру.
Я попросила Макса подождать у меня в комнате, пока Джулия пыталась стащить с себя лишнюю одежду прямо в гостиной, и как только я уложила подругу спать, зашла в свою комнату.
Макс стоял у моего стола и держал в руке рамку с фотографией моих родителей.
— Ты будешь чай или кофе? — предложила я.
— Нет, — коротко ответил он и констатировал, как в свое время Эльза: — Ты похожа на маму.
— Да, многие так говорят.
Он опустил взгляд сначала на мой письменный стол, где рядом с моим стареньким лэптопом были сложены конспекты, а затем обратил внимание на раму покрытой простыней картины, вплотную задвинутой столом.
— Что это? — он присмотрелся более внимательно к раме и добавил: — Похоже на картину.
— Это и есть картина.
— Ты рисуешь?
— Нет.
Макс бросил внимательный взгляд на меня и произнес:
— Судя по тому, что ты ее спрятала от всех и даже от себя, что-то очень личное.
— Твоя логика, как обычно, совершенна, — грустно улыбнулась я и добавила: — Это мое прошлое, которое осталось в прошлом. Я не хочу и не планирую его ворошить.
Макс на это ничего не ответил и сделал шаг ко мне, а я нервно вздохнула, но не отошла — если я планировала идти вперед, рано или поздно мы должны были хотя бы обняться.
Но Макс остановился и констатировал:
— Ты нервничаешь.
— Да, я нервничаю, — честно призналась я.
Максу не нужно было ничего объяснять, он сразу все понял и, сделав еще один шаг ко мне, спокойно произнес:
— Когда я учил тебе крав-мага, тебе было неприятно, что мы находимся в очень тесном контакте?
— Нет, — честно ответила я. — Но в тот момент ты для меня был учителем.
— Понимаю, — кивнул он, — но ты бы любого учителя в школе или в университете впустила в свое личное пространство?
Вопрос был хороший, вернее, правильный, и я, задумавшись, поняла, что, например, своего учителя по физкультуре или ту же Кэтрин я бы никогда не впустила свое личное пространство — мне хотелось держаться от них подальше.
— Нет, далеко не каждого, — честно призналась я и, осознавая к чему он клонит, грустно улыбнулась: — Твоя логика неоспорима.
— Так и есть, — улыбнулся он и, уверенно протянув руку, спокойно произнес:
— Дай мне руку.
Я положила пальцы в его большую теплую ладонь, а он их крепко сжал и посмотрел на меня.
— Тебе неприятно?
— Нет, — честно призналась я.
Он сильнее сжал мою руку и неожиданно притянул меня к себе, объединив наше личное пространство.
Я нервничала, и мое состояние было сродни натянутой струне, но я не сопротивлялась осознанно — я должна была почувствовать наше с ним взаимодействие. Именно в этой точке был мой нулевой километр — если меня сейчас отвернет от Макса, значит и в Лондон ехать даже на один день не было никакого смысла.
Я уперлась предплечьями в его грудь и закрыла глаза. Макс не давил и ничего не предпринимал, он лишь молча стоял и позволял мне исследовать мои ощущения.
А они были странными — я чувствовала, как меня укутывает теплая энергетика Макса, и в этих ощущениях не было ни отвращения, ни отчужденности. Его объятия были похожи на мой теплый плед, которым я обычно укрывалась, когда мне было очень плохо. Его объятия не сковывали, словно металл, но крепко удерживали. Это совершенно не походило на то, что я испытывала ранее. Как другое направление в музыке — если раньше я слушала только рок с его многогранными басами, акцентом на сильных долях и выбивкой из ритма в синкопы, то теперь мне дали возможность послушать космическую музыку — атмосферную, обволакивающую, со своей особой синусоидой и эффектами наложения одного звука на другой. Эта музыка была не хуже и не лучше предыдущего направления — она просто была другой.