Девочки из первого "Г"
Шрифт:
– Квартирные!
– А мы то – домовые!!
И маленькое сонное окошечко напротив моего рабочего стола, со старыми, ободранными ставенками, чуть наискосок глядит на нас, серьёзно отражая в двойных дымчатых глазах (заполненных на зиму толстым слоем ваты) весь тёмный ближний дворик, тень скрипучей яблони, неверный лунный свет, и двух счастливых маленьких девчонок, склонивших свои славные пушистые головки над исписанными тонкими тетрадками…Так вот и прижились у нас эти забавные словечки… Завидуя удобствам обитающих в многоэтажках одноклассников, мы долго-долго называли их презрительно «квартирными». Попозже к ним добавились и «банники», и
– Как думаешь, Оксан, у ванников есть шерсть?
– Зачем им шерсть?! В квартирах-то тепло, они же голые, как пупсы, должны быть!
– Да-а…голенькие пупсики…ха-ха! Смешные голыши…ой, не могу, сейчас умру со смеху! Куда уж им до страшных, волосатых наших банников!
– Да они сами, если вдруг увидят банника, с ума сойдут от страха!
– Сойдут с ума и будут сумасшедшие и голенькие ванники!! Смешают все шампуни, кремы и духи… напьются, и устроят им потоп!!
И тут же, из последнего отдела письменного шкафа извлекается та самая заветная тетрадка с зарисовками, сюжетами и разными стишками; и я быстренько набрасываю ручкой несколько рисунков банников и ванников, увидевших друг друга ненароком, а также и последствия – вот тут пузатый ванник в ужасе закрылся круглым тазом от оскала страшного мохнатого «братишки»…а вот он пьёт из горлышка шампунь… Смешные были зарисовки…жаль, не сохранились – улетели, закружились вместе с листопадом наших детских лет, смешались с прелою, усталою землёй под корявой старой яблоней далёкого, любимого двора…
Про «настоящих» же, «нечистых» домовых ходило среди нас достаточно загадочных легенд, которые рассказывались шёпотом, закрывшись зимним вечером в тепле только натопленных домов:
– А, знаете, что, девочки! Недавно бабушка рассказывала мне, как тёть-Маруся домового с собой в город из деревни позвала… Вы слышали об этом?
Подружки смотрят широко раскрытыми глазами: в глубине Оксанкиных лукавых тёмных вишен пляшет огонёк зажженной нами на столе свечи, и взгляд её мне кажется насмешливым и дерзким. Софины бездонно-синие озёра в полутьме закрыло дымкой, они выглядят стальными… безоговорочно-доверчиво внимают каждому придуманному слову, и ледяная гладь туманится вдруг подступившим первобытным страхом… Итак, мой занавес открыт, и зрители готовы, начинается спектакль!
– Так вот, – я ещё ниже беру тон, – Тот домовой за печкой у них жил…ну – как обычно…а ночами вылезал и пил из блюдца молоко. А если вдруг забудут молока-то ему вечером налить – то жди беды! Нахулиганит, разобьёт горшки, рассыплет крупы и муку…и воду приготовленную выльет… А может, и ещё чего похуже! Но, в основном, они не забывали домового покормить, и за это он не трогал ничего, а только по хозяйству помогал.
– Как помогал? – вдруг деловито-недоверчиво осведомляется Оксана.
– А вот как: мусор подметал, щепил лучинами дрова, и тесту за ночь опуститься не давал, чтобы утром напекли отменных пирогов…ну, или там, блинов…Так жили они долго, душа в душу, много лет. Но никогда он не показывался им. А стали в город собираться, чтобы уезжать – тётя Маруся ночью встала, и затеплила свечу…по виду прямо как у нас, такую же совсем! Но свечка эта была очень непростая…
– А какая?!
– Узнаете попозже! – делаю свирепое лицо – мол, не перебивай рассказчика! И убедительно машу рукой по направлению горящей на столе
И пламя враз послушно наклоняется, трещит, рождает на стене ползущую загадочную тень… Девчонки ёжатся, и, озираясь, зябко кутаются в старенький, колючей клеткой вымощенный плед, лежащий рядышком, как реквизит для зимних посиделок. А я использую минутку, чтоб построить свои мысли по порядку – ведь все мои рассказы есть экспромт чистой воды!
– И вот, при свете этой свечки, тёть-Маруся увидала…будто волосатый буренький клубок скатился из корзинки и лежит себе у печки… Присмотрелась – а клубок-то вовсе не из пряжи, а живой! Как будто дышит, и тихонечко ворчит… Едва она уразумела это, как он стал расти, расти, и вырос уж размером больше кошки…у неё внутри всё аж похолодело… А большенький клубочек вдруг тихо-оонько повернулся половиной тела своего… ну, знаете, как совы – что умеют голову крутить вокруг себя…и смотрит на неё такими же огромными, янтарными глазами… и светятся глазищи в темноте… Ну, а тёть-Маруся не из робкого десяточка была, она поближе подошла, потом ещё поближе, и ещё, а…
Софочка испуганно вздрагивает, услыхав какой-то дальний скрип… Но я, не дав ни шанса вставить реплику подругам, быстро говорю:
– А он ка-а-ак прыг!!! Да и шмыгнёт под лавку! И сидит там тихо-тихо…Тёть-Маруся тут ему и говорит:
– Хозяин домовой, пойдём скорей со мной!
Мы тут жили – не тужили, но пора нам уходить.
И с тобой всегда дружили, будешь снова с нами жить!
– Уф! – выпалив скороговоркой, я перевожу дыхание… Воспользовавшись наступившей паузой, Оксанка заинтересованно спрашивает:
– А откуда она знала, что вот так всё нужно говорить?
– Ей соседка старенькая объяснила.
– А соседка откуда знала? – в настойчивости Окси не откажешь!
– Тут самое интересное! Помните, я сказала, что свечка у тёть-Маруси была не простая?
– Помним…
– Ну да!
– Даже и не свечка, а огарочек от свечки-то на самом деле был… Когда-то, много лет назад, эту свечу дала соседке тёть-Марусиной одна старуха… – совершенно понижая голос, сообщаю я, – Жила она у них в деревне, на краю, у леса на опушке…и молва ходила, что старуха эта…самая что ни на есть проверенная…ведьма!
– Ах! – не выдерживает Софочка, и жмурится от страха.
– И в своей избушке она – старая, косматая, седая, и с огромным носом – варила зелья разные, сушила травы… по окрестностям лягушек собирала и летучих новорожденных мышей. И ещё пауков всяких.
– Зачем? – в ужасе пищит Софочка.
– Как зачем? Зелья разные как раз из них варила – приворотные, отворотные, лечебные и не очень… Все ведьмы так делают, ты что, не знала? Тёмной, безлунной ночью, когда все вокруг спят, она кипятила огромный котёл, бросала туда мышей, ящериц, пауков…
– А про ящериц ты не говорила, – замечает внимательная Оксана.
– Ну конечно, и ящериц – разве я не сказала? Может, и ещё чего! Мало ли что ведьмы собирают…Так вот…и у неё было три чёрных – чёрных, преогромнейших кота! Злющие, глаза как золотые блюдца! Охраняли домик ведьмы лучше всяческих собак. Но, как-то раз, один из них пропал…
– А домовой? – Оксанка не даёт моей сюжетной линии уехать в дальние запутанные дебри.
– Домовой…он ей потом спать не давал недели две…
– Кому, ведьме?