Девушка из Хиросимы
Шрифт:
— С тех пор как оккупанты соорудили полигон, даже наши старики заволновались. Оккупанты уже протянули колючую проволоку на Большом мысе; вдоль берега днем и ночью рыщут миноносцы и сторожевые катера, а с полигона палят по красным вымпелам, привязанным к самолетам. Ну и вся рыба удрала. Наши старики пошли к господину Цукино, чтобы по
— советоваться насчет петиции на имя правительства, а Цукино наорал на них и пригрозил, что не 0удет давать им в аренду лодки и снасти. А потом мы узнали, что Цукино уже снюхался с иностранцами и сколотил артель грузчиков и водолазов для работы на базе. И тогда мы собрались и учредили молодежную группу. А недавно к нам приезжала
— Как будете печатать? — спросил студент.
Пока что будем писать от руки штук пять–шесть и пускать вкруговую. Сейчас собираем деньги на бумагу, а потом…
Слушай, Матао, — перебил его Цумото. — Писать от руки и выпускать пять–шесть экземпляров — это не дело. — Он повернулся к студенту. — Икетани, надо устроить им гарибан и бумагу.
Икетани кивнул и записал что–то в книжечке.
За окном послышался шум проезжающих машин. Все замолчали.
— «Джипы» шныряют, наверно, с пеленгаторами, — произнес Сугино. — На дамбу полиция уже трижды налетала. Все ищет радиопередатчики…
Дедушка усмехнулся:
— И «лимонадные бомбы» ищут.
Цумото поднял руку:
— Разрешите мне… Вот в буржуазных газетах все время пишут о лимонадных бомбах. Пишут, что их изготовляют коммунисты. Это обычное провокационное вранье. И если говорить об оружии, то у японской молодежи есть более грозное оружие, чем лимонадные бомбы. Это бомбы из бумаги. Это сотни и сотни вот таких написанных от руки или размноженных с помощью гектографов журнальчиков, которые выходят во всех уголках нашей родины — в городах и деревнях, на шахтах и рыбацких поселках. Всюду, всюду, как побеги бамбука после дождя, возникают кружки любителей литературы. И те, кто до сих пор умел орудовать только киркой, мотыгой или веслом, начинают приучаться орудовать и кисточкой, чтобы изображать на бумаге то, что накипело у них внутри. Их кисточки смочены потом и кровью, в их писаньях слышно биение сердца. И вот эта массовая литературная самодеятельность превратилась в мощное движение трудовой молодежи Японии. Эти сотни и сотни журнальчиков — бумажных бомб — зажигают сердца всех честных людей. И каждый такой журнальчик, выпускаемый даже в двадцати–тридцати экземплярах, является опорным пунктом для молодых патриотов. Около каждого журнальчика собираются юноши и девушки, умеющие писать, рисовать, печатать.
И умеющие собирать материалы, — сказал учитель, — и желающие помогать журнальчику, распространять его, собирать деньги…
Словом, собирается самая активная часть молодежи, — продолжал Цумото. — И нам поэтому нужно создать как можно больше опорных пунктов. Каждый журнальчик является боевым отрядом на фронте борьбы за нашу свободу и независимость и за всеобщий мир. В городах и на заводах по части журналов дело обстоит неплохо, но деревня еще сильно отстает, в том числе и наш район. И мы должны энергично приняться за дело. Дедушка и учитель Акаги здорово нас ругали на–днях в городе. И мы решили сегодня собраться здесь вместе и поговорить обо
Дедушка обвел всех взглядом и улыбнулся.
— В городе Кацу Гэнго работает не так уж плохо, у него там достаточно помощников. Теперь ему нужны помощники в деревне. Так что вы должны помочь ему. Он хороший парень…
Дедушка поклонился. Все захлопали в ладоши.
— Значит, в нашем районе созданы два опорных пункта, — оказал Кандзи. — «Наша земля» и журнальчик рыбаков. Начнем с этого. И постараемся как можно скорее подготовить новых помощников Кацу Гэнго.
Он объявил собрание закрытым, попросив остаться членов инициативной комиссии.
8
Сумико и Инэко вышли последними. Яэко ушла вперед с Марико, девушкой из города. Накрапывал теплый дождик. Пришлось итти в полной темноте вдоль плетней. Вскоре девушек нагнали Рюкити и Ясаку. Инэко пошепталась с Ясаку, и они быстро пошли вперед и скрылись в темноте.
— Ну как, страшно было? — тихо спросил Рюкити.
Учитель Акаги постарел… Мне очень понравился этот лысый старичок. Такой веселый, живой.
Дедушка — старый коммунист, он пятнадцать лет отсидел в тюрьме на Хоккайдо, у него нет одного легкого, отбили. И после войны уже сидел два раза… за то, что писал против аме.
А этот парень, который ехал с нами в грузовике… Цумото… он очень хорошо говорил. Студент?
Нет, он был мотористом на городской электростанции, но его уволили как красного, а сейчас он на цементном заводе. Он член городского комитета Демократического союза молодежи.
Из нашего поселка были только Ясаку и Хэйскэ, а остальные все чужие…
Я привел ребят с нашей горы, были с Монастырской горы, с дамбы и из поселка Куротани. У нас на горе теперь будет гарибанная типография. Будем печатать журнал «Наша земля».
После недолгого молчания он спросил:
— Сумитян будет помогать нам?
А что делать?
Работать на гарибане. Это такая печатная машина. Яэтян сказала, что Сумитян хорошо рисовала в школе.
У меня т олько журавли хорошо получались… и самолеты.
Вот это–то и нужно нам. Будешь рисовать заставки. Попробуй. Придешь?
Дядя не пустит. И я не знаю, куда итти.
Мы будем печатать по вечерам, после работы. Скажи дяде, что идешь к подругам. Яэтян зайдет за тобой.
Дойдя до калитки своего дома, Сумико остановилась.
— Страшно все–таки… но я приду, — шепнула она и, коснувшись рукава Рюкити, проскользнула во двор. — Уходи скорей.
Дверь была приоткрыта. Дядя уже спал. Сумико ощупью разостлала постель у окна и легла. Дождь пошел сильнее. Дядя застонал во сне и вдруг заплакал тонким, жалобным голосом. Сумико подсела к нему и стала растирать ему плечи.
— Вернулась? — спросил он сонным голосом. — Что так поздно?
Собрание было… — Она запнулась, потом быстро добавила: — У доктора собрались эти… больные и читали журналы… о разных болезнях.
Дал лекарство?
Нет, только осмотрел и сказал, что надо побольше ходить… полезно для здоровья. Сказал, чтобы я хо–дила к нему лечиться. Но только по вечерам, потому что днем надо платить, а если вечером, то бесплатно.
Дядя сердито пробормотал что–то и повернулся на другой бок.
Сумико никак не могла заснуть. Начало болеть плечо, потом появился зуд. И шея тоже болела, исщипанная до синяков. Сумико выпила воды, разыскала–в кастрюльке печеную картофелину и съела. Через некоторое время дождь прекратился. Лягушки сегодня почти не квакали. Колотушка сторожа тоже не была слышна.