Девушка на качелях
Шрифт:
И все повторилось. Тело Агнии опять пластали, сворачивали и скручивали. Несколько раз она позволила себе вскрикнуть – не от наслаждения, нет – от боли, от страха (а ну как хрупнут сейчас все ее косточки!). Но Эдуард воспринял эти звуки как призыв к усилению атаки, и стало еще хуже…
В общем, Агния возвращалась домой в полном смятении, измученная и разбитая. С одной стороны, ей признались в любви, ею восхищались, но с другой…
«Надо поговорить с Эдуардом, – подумала Агния, поворачивая в замке ключ. – Чтобы он как-то… тише, что ли… Чтобы он не ломал меня так!»
Она
Отец выглянул в коридор, посмотрел на Агнию без всякого выражения, сказал:
– Не беспокоить, у меня важные гости! – и снова скрылся за дверью.
…На следующее утро Агния проснулась непривычно поздно для себя, в одиннадцатом часу.
Открыла глаза, долго изучала потолок. Очень хотелось еще раз пересмотреть «Призрак Оперы», но Агния усилием воли заставила себя не включать проигрыватель.
Она вылезла из теплой постели, вышла в коридор, прислушалась.
Никого. Отец давно ушел. Она одна.
Агния открыла дверь в кабинет отца. Легкий беспорядок, грязные чашки из-под кофе, пыль на полу. Она должна все это убрать – так было заведено испокон веку. Отец никогда не просил ее специально: «Агуша, приберись, мне некогда…» Нет. Она в любом случае должна была прибраться, это ее обязанность. Без всяких просьб и напоминаний. Это женская доля. Так надо. Мужчина зарабатывает деньги, женщина создает в доме уют.
Агния дрожащими руками переставила грязные чашки на поднос, отнесла все на кухню. Вернулась со шваброй, чтобы протереть пол – на лаковом паркете так отчетливо была заметна пыль! – но вместо этого уселась за стол, в глубокое кожаное кресло отца. Швабру оставила прислоненной к стене.
Где-то здесь отец хранил документы…
Агния принялась выдвигать один за другим ящики стола. Кипы бумаг – образцы доверенностей, заявления… Но это по работе, где же личное?
В сейфе?
Агния вскочила, подбежала к противоположной стене – там, за картиной, на которой был изображен цветущий луг (подлинник, кто-то там из передвижников рисовал), прятался сейф. Нет, шифра-то она не знает…
Агния от сейфа метнулась к книжному шкафу. Где-то здесь тоже прятался тайник – помнится, совсем ребенком, лет в семь, Агния видела, как отец выдвигает какую-то хитрую полочку сбоку…
Пытаясь так и эдак повернуть резные загогулины, украшавшие старинный антикварный шкаф, Агния все-таки добилась своего – сбоку в шкафу что-то скрипнуло, и с треском выдвинулся потайной ящик.
Агния не позволяла себе лазить по шкафам и ящикам в кабинете отца, перебирать его бумаги. Отец никогда не говорил, что этого делать нельзя – это и так подразумевалось. Если хоть какая-то вещь была сдвинута со своего привычного места, отец впадал в ярость… Агния прибиралась, стараясь не тронуть ничего лишнего. Чтобы переложить папки на столе, хотя бы поменять их местами при уборке – да никогда! И отец знал, чувствовал, изначально привык к тому, что Агния никогда и нигде не шарила, не подглядывала и не заглядывала никуда…
Этот порядок, эти неписаные правила соблюдались
Но не сейчас.
Агния лихорадочно перебирала бумаги, лежавшие в потайном ящике. Она хорошо понимала, что совершает сейчас нечто ужасное, из-за чего отец может впасть в самое настоящее бешенство – если узнает. Чего не простит ей никогда. Но не могла остановиться…
Если рассуждать логически, то в сейфе должны лежать деньги, драгоценности, очень важные документы. В этом же тайничке – просто важные документы. Свидетельство о смерти матери отец вряд ли станет прятать в сейф – слишком много чести. Но и на виду не оставит. Если оно не уничтожено, то хранится именно здесь.
Итак, что обнаружила Агния в тайнике? Аттестат зрелости – отца. Копию его диплома. Какие-то чеки, письма… Свидетельства о смерти бабушки и дедушки. Когда Агния наткнулась на них, то у нее задрожали руки. Значит, она на правильном пути! Где-то здесь, где-то здесь…
Вот! Вот оно!
Свидетельство о смерти Марии Степановны Морозовой.
Агния от волнения почти ничего не соображала, сердце билось как сумасшедшее, буквы прыгали перед глазами. «…Смерть наступила в результате перелома шейного отдела позвоночника…» Что это? Какой такой шейный отдел позвоночника?! Мама же умерла от болезни сердца!
– Господи, господи, господи… – в ужасе прошептала Агния. – Мама. Мамочка!
Под свидетельством о смерти лежала еще одна бумажка – довольно большой лист, формата А4, что-то вроде таблицы… Агния принялась изучать его, перепрыгивая взглядом с одной клеточки на другую. Это был документ сугубо медицинского характера… Перед глазами Агнии мелькнули два слова – «суицид» и «повешение».
И она вдруг поняла.
Тогда, восемнадцать лет назад, мама повесилась.
Не было никакого сердечного приступа. Ее родная мать наложила на себя руки. Повесилась! У мамы хрупнули шейные позвонки, и она умерла…
«Ты это искала? Ты это хотела знать? Ну и получай!» – услышала Агния голос отца у себя в голове.
Она ахнула и опустилась на пол – ноги вдруг перестали ее держать.
В голове снова зазвучал голос отца:
«Тебе стало бы легче от этого прощания? А мне каково?.. Я и так весь на нервах, тебя еще утешать! А так лишних три недели покоя… Я тебе три недели нормальной жизни подарил! Господи, как ты не понимаешь… Ты маму мертвой не видела, ты весь этот тягомотный кошмар с похоронами не знала! Ты мне спасибо должна сказать!»
Он сказал это восемнадцать лет назад, когда Агния вернулась из летнего лагеря. И узнала, что маму похоронили за три недели до того.
А недавно что было? Отец недавно обронил еще что-то такое, что Агния, как всегда, пропустила мимо своего сознания…
«…А она, маменька твоя, – не знала, за кого замуж выходила? Какие ж бабы дуры… Я, Агния, неплохой человек. Но я такой, какой есть. И меня не переделать. И Маша это знала. И все страдала, страдала… Ушла бы, да и дело с концом! Я ее не держал! Нашла бы себе еще кого… Твоя мамаша – идиотка, истеричка… Жить ей, видите ли, не хотелось… А мне с ней каково было?!»