Девушка с амбициями
Шрифт:
– Мне звонили из ОВИРа. Они кричали, что я ввязываюсь не в свое дело. Что мне не потянуть!
– А ты что?
– А что я должен был говорить? – заорал он. Я спокойно объяснила.
– Ты должен был давать всем желающим телефон твоего адвоката. А в первую очередь интересоваться у каждого его именем, фамилией, должностью и теми же данными его непосредственного руководителя.
– А-а-а, – протянул он и повесил трубку. Еще через сутки мы встретились на работе. Он был гораздо бодрее и светился энтузиазмом.
– Представляешь, мне кто-то там позвонил и начал грозить.
– Чем?
– Ну, тем, что навечно я увязну в судебном процессе.
– Ну, это понятно, – кивнула я. – Нормальная реакция.
– А я ему: вы кто будете? Он замялся и говорит. Я сотрудник ОВИРа. Я опять: фамилия? Должность?
– А он? – улыбнулась я.
– Трубку бросил. И больше никто не звонил.
– Чудненько! – ответила я и отпросилась у него на пару-тройку часов в суд. Отстояв небольшую очередь, я втолковала с третьего раза судье, чего я от нее хочу. Видимо, такой
– Некислая формулировка, – восхитился Павловский. Я не поленилась и отвезла копию искового заявления в ОВИР. И через сутки Николай взахлеб рассказывал всему посольству о моих ратных подвигах и демонстрировал всем желающим новенький загранпаспорт.
– Представляете, они мне в девять часов вечера позвонили и попросили зайти с утра за паспортом. И отозвать заявление.
– И что, прямо так выдали?
– Еще и с извинениями, – улыбался счастливый Коля и обдумывал, куда бы ему полететь погреться. Я получила с него обещанные триста баксов и про себя взмолилась, чтоб меня перестали теперь дрючить по каждому маломальскому поводу. Примерно так все и произошло. То есть Шаров, конечно, по-прежнему меня ловил и постоянно доставал. Но выговоров мне больше не поступало, даже устных. И меня опять вернули к Зайницкой. Однако вся эта история имела и еще один побочный эффект. Я вдруг вспомнила, что не для того я столько в жизни училась и не за тем, в конце концов, любила Аганесова, чтобы теперь стоять на часах, как кремлевская куранта. Мне дико захотелось практики. Хоть какой-нибудь. Любой. Малюсенькой. И когда ко мне, прославившейся теперь на все посольство, начали тянуться люди, я консультировала всех бесплатно и с воодушевлением серфингиста, поймавшего самую свою любимую волну.
– Как стребовать алименты?
– Как доказать, что ты не виноват в аварии?
– Куда обращаться с жалобой на соседей?
– Как зарегистрировать перепланировку? – На все я отвечала, тратя кучу своего и рабочего времени. С некоторых я даже брала деньги. Когда сами предлагали. Потому что сейчас мне было главное – восстановить квалификацию. Первым делом самолеты, а бабки потом.
– Ты знаешь, Лариса, я ведь почти тебя уволил, – подошел как-то поделиться со мной наболевшим Шаров. Дело шло к новому году, и он, видимо, сожалел, что не смог порадовать себя таким подарком.
– Какая досада. Что ж такое помешало? – саркастически опечалилась я.
– А то ты не знаешь? Кто ж даст уволить халявного адвоката. Ты ж теперь звезда! – сплюнул он.
– Я всегда была звезда. И ты знаешь об этом, – отрезала я.
– Ну конечно. А я был всегда дерьмом из-под ногтей.
– Я не стала бы спать с дерьмом. Мне было хорошо с тобой. И мне жаль, что мы не можем изредка попить чайку в буфете и повспоминать наш чудесный отпуск. – Я заметила, что его лицо окончательно перекосилось.
– Я тебя все равно уберу отсюда. Пусть не сейчас. Страсти улягутся. Так что имей в виду…
– Как страшно! – заохала я. – Ты что, считаешь себя Богом? Или ты думаешь, что свет клином сошелся на этой работе? Кстати, у тебя же новый роман. Очень приятная девушка. Что тебе не живется счастливо? Уж пора бы меня выбросить из головы!
– Лучше я тебя выброшу из посольства.
– Только после вас, – мы проходили сквозь вертушку и я пропустила его вперед. Двусмысленность этой сцены окончательно взбесила голубка и он рванул вглубь здания, не оборачиваясь. А я принялась молить милосердного Боженьку о настоящем деле. О чем-то интересном, на чем бы можно было снова въехать в наш адвокатский рай. О какой-нибудь большой проблеме у человека с деньгами. И мои мольбы были услышаны. Да еще так исчерпывающе, потому что с более интересной проблемой я еще не встречалась.
Началось все гораздо раньше. Давным-давно одна прекрасная девушка полбила прекрасного юношу. Девушка не была принцессой, как это принято в сказках. Но красота действительно у нее была, могу подтвердить это лично, так как у нас в посольстве на эту девушку засматривались абсолютно все. Работай она у нас в охране, ей пришлось бы в приказном порядке полюбить весь наш офицерский состав, но поскольку она печатала визы в консульском отделе, эта учесть ее миновала. В консульском отделе соблюдались чистота нравов и права человека. Обо мне она узнала из рассказов моих клиентов – сотрудников самых разнообразных сфер трудовой посольской деятельности. Короче, я даже не знаю толком, кто ей про меня наболтал, однако однажды она набрала мой номер своей царственной ручкой и попросила о встрече после работы. Я согласилась и услышала ее печальную историю. Итак, в свое время она полюбила и вступила в официальный брак с прекрасным принцем, который заделал ей двух детей. Все у них было в меру прекрасно. Юноша придерживался традиционных взглядов на семью и считал, что место женщины на кухне. Сам же подвизался мелкооптовой торговлей. Отдавая жене зарплату, он справедливо считал, что имеет право на самое лучшее.
– Почему ты в халате? – интересовался он. – Чтоб я больше тебя такой не видел.
– Хорошо, дорогой, – отвечала девушка и варила борщ в платье и туфлях на высоком каблуке.
– Ты сварила плохой борщ. Впредь покупай мясо другого сорта. Это не нежное. – Упрекал ее он.
– Конечно, милый, – отвечала она и неслась на рынок, везя перед собой коляску с двумя орущими детками, полутора
Фигура третья
Иголка в стоге сена
Глава 1
На старте всегда тесновато
В детстве мне казалось, что нет ничего проще, чем понять, что за путь тебе уготован в жизни. Во-первых, жизнь покажет сама, во-вторых, надо просто прислушиваться к тому, что душа тебе нашептывает на ухо, в-третьих, что-нибудь более или менее великое. Чтобы на вопросы бывших одноклассников: «чем занимаешься?» было нестыдно отвечать. Я примерно представляла себе, за что стыдно. Стыдно работать продавцом в мясной лавке. Стыдно продавать беспроигрышную лотерею. Стыдно мыть коровники. Не вообще стыдно, потому что кто-то же должен продавать мясо, дарить радостные картонки детям в парках и создавать условия жизни коровам. Так что все мои «стыдно» относились лично ко мне и не к кому более. Потому что я верила, что Господь снабдил меня мозгами, способными с первого раза понять, что такое «конклюдентная сделка» не для того, чтобы я прохлаждалась в тени торговых рядов, обвешивая покупателей на пятьдесят грамм. Позже, уже после истории с Пашей и кризисом (понятие кризиса и образ Паши неизгладимо слились в моей голове и приобрели совместно трактовку «настоящего кошмара»), я несколько пересмотрела свои взгляды, решив, что это отвратительно и непорядочно – так заноситься. Чем я стала хуже, охраняя от баранов свои дальние ворота? Чем хуже меня люди, что вынуждены под грузом тех или иных обстоятельств сидеть на лотках, разносить газеты, мыть полы на лестничных клетках и заниматься прочей неблагодарной копеечной работой. Ведь, в конце концов, в это положение порой ставят даже самых лучших из нас. Самых талантливых, самых красивых, умных, способных. Поди разбери, вдруг перед тобой новый Рубенс или будущая Саган, вынужденные временно принимать в прачечной белье. Или вот я, в свое время подающий надежды молодой адвокат, стою и боюсь, как бы меня не уволили из отвратительной конторы, где карательные порядки умело совмещаются с садистической дисциплиной. Боюсь и молю Бога еще немного дать мне помучиться, дать постоять на этих постах, потому что…Что? Боюсь снова выйти в открытое плавание, где все будет зависеть только от меня. И где от меня теперь буду зависеть не только я, но и еще одно небольшое существо, размером примерно с небольшой комодик. Максим Максимович Лапин, собственной персоной, весьма любимый, уже подросший бутуз полутора лет, стремительно убегающий от няни в вечной надежде успеть стащить с тумбочки у входа что-нибудь запрещенное. Ключи, радиотелефон (это вне комментариев – поскольку самое любимое), мамина сумка (с ней можно тихо отползать и часами копаться, пока не придет кто-то и не обломает весь кайф), дедушкины очки (особенно вкусны при обсасывании).
– Ну куда ты их задевал? – деланно возмущается дед. Деланно, потому что Максимка – король и его сердца. Максим молчит в ответ, затаив дыхание. Он надеется, что дед их не найдет. Но поскольку грубая власть силы всегда торжествует, Максим заливается обиженным ревом и несется ко мне. Говорить он еще толком не научился, но так исчерпывающе обижается всем своим обаятельным маленьким личиком, так льнет ко мне своим трепетным тельцем в памперсе, что я сжимаю его в объятиях и обещаю накупить сто тысяч очков. Благо он еще слишком маленький, чтобы понять, что я вру.