Девушка с хутора

Яковлев Полиен Николаевич

— Я знаю лучше.

— Вот это так, деточка!—тетка всплеснула руками.—Вот это так научилась в школе уму-разуму. Бессовестная! Не я тебе мать, я б с тебя шкуру за такие слова спустила.

— Этому я не в школе выучилась. Таисия Афанасьевна нас дому не учила.

— Вот на том свете тебя научат! Будешь ты в кипящей смоле вариться и огненные слезы лить.

— Вы такого наговорите!—усмехнулась Нюра.—Вы бы сами меня поджаривали, да не придется вам теперь меня поджаривать. Глядите,—показала она в окно.

— Чужой беде радуешься, да?

— А

они не радовались? А Герасименчиху под орудие кто бросил? А деду Захару вчера голову кто разрубил? А на толоке шесть казаков кто расстрелял? А им, значит, не будет смоляного котла?

— Замолчи! И слушать тебя не хочу.

— И не надо.

За окном повисла огромная серая туча. На гладком вороном коне в полном боевом вооружении, сумрачно поглядывая по сторонам, проехал Иван Макарович.

— Небось, Мишка теперь присмирел, — улыбнулась Нюра.

Оглянулась. Тетки уже не было в хате. Вдруг спохватилась. «Как же это я забыла? Ведь еще вчера с вечера думала...»

Подбежала к дверям, приоткрыла их, прислушалась. Тихо... «Куда ж она ушла? Надолго или ненадолго?» Выглянула в сени, выглянула во двор. Тихонько позвала: <ТГетя!» Никто не от--кликнулся. Быстро вернулась в хату, прикрыла дверь на крючок и бросилась к образам. Там, за увитой бумажными розами богородицей, тетка обычно клала свои ключи. Просунула руку, проворно нащупала связку с большими и маленькими ключиками и побежала к скрыне. Поминутно оглядываясь, открыла замок, подняла тяжелую крышку и не успела пошарить руками как сразу нащупала то, что ей было нужно. Удивилась: «Ведь это всегда лежало на дне...» Вытащила завернутый в тряпку наган. «Наверное, заржавел...» Развернула. Наган был хорошо смазан.

«Для кого ж она его мазала?»—невольно пронеслось в голове. «Если приготовила, чтобы выбросить, чтобы красные не нашли, зачем же смазывать?..»

Но размышлять было некогда. Быстро привела все в порядок, прикрыла скрыню сползшим с нее рядном, сбросила с дверей крючок и побежала к коровнику. Там сунула сверток в угол под сено, сверху положила старую проржавленную цыбар-ку и, отряхнувшись, пошла к калитке. Посмотрела направо, налево. Тетки еще не было. Ящерицей скользнула за сарай, перемахнула через плетень и забежала в хату к Даше.

— Что обещала, то сделала!

Даша не поняла.

— Револьвер теткин уже у нас. И заряженный, — пояснила Нюра.—Ничего не знаешь? Ничего не слыхала? ,

— Наши, говорят, ?же в Медведовской. Только что-то сегодня орудия не гремят.

— Смотри же, если что — кликни.

Она вернулась домой. А в тот же час из своей квартиры вышел Скубецкий. Ему не сиделось дома. Вчера за ужином он поспорил со своей хозяйкой Клавдией Владимировной.

— Жизнь,—сказал он, — должна быть полна сильных переживаний. Побеждать или лежать под пятою врага, — и то и другое заставляет дьявольски волноваться. Хуже всего, если ни то, ни другое.

— Вы, Скубецкий, нахватались чужих и вредных мыслей,— осторожно заметила ему Клавдия Владимировна, — и к тому же, простите, вы еще совсем юнец. Побеждать — это хорошее, сильное чувство, но ведь не всякой победе мы рады. Я никогда не приходила в восторг от хозяйничанья здесь белых, а вот ско-ро,—может быть, завтра, придут красные, и я буду рада.

—? Вы меня не понимаете, — кипятился Скубецкий, — я, разумеется, не за белых, но я завидую даже каждому белому офицеру — рваному, растерзанному, раненому, в страхе бегущему от настигающего его врага. Поймите —он в этот миг сильно

переживает, он весь трепещет. А я что? Я брожу, как тень, мне скучно даже смотреть на себя.

«— Странный вы юноша. Ну, и боролись бы против белых.

— А если меня красные к себе не принимают?

— Чепуху несете! Красные всегда сочтут своим товарищем того, кто не на словах, а на деле доказывает свою преданность революции.

— Значит, надо доказать? /

— Да. А как же?

... Скубецкий шел по улице, и слова Клавдии Владимировны не выходили у него из головы.

«Доказать... Легко это сказать... И почему это именно я должен доказывать? Чем это им Нюрочка, например, доказала? Своею безграмотностью? Смуглыми щечками? Чем? А Федька? — презрительно усмехнулся Скубецкий. — Тем, что все выболтал мне о комсомольцах?»

Он остановился, заметив группу юнкеров. Шедший впереди офицер мельком взглянул на Скубецкого и равнодушно отвернулся. Скубецкого и это обидело. Он прошел еще полквартала и, поровнявшись с крыльцом отца Афанасия, решил вернуться домой, но в ту же минуту к крыльцу на всем скаку подлетел Юрченко. Спрыгивая с коня, он крикнул раздраженно:

— Эй, как вас там? Что вы бродите в такое время? Сидели бы дома или шли добровольцем. Стыдно гимназисту так шляться. В каком классе?

— В седьмом, — растерянно ответил Скубецкий и тут же в душе выругал себя: «Чего ради я ему докладываю?»

— Вот в том-то и дело, что не в приготовительном, —• привязывая к дереву коня, проворчал Юрченко. — Убирайтесь с улицы. Не понимаете, что стрельба» может вот-вот начаться?

Гремя шашкой, он вбежал на крыльцо и не успел позвонить, как ему открыли двери, и он исчез за ними.

— Подумаешь!—бросил ему вслед Скубецкий, повернулся, и его взгляд упал на коня.

«Так вот она, эта самая знаменитая Ласточка...» — догадался он и вспомнил разговор с Федей. «А что если и в самом деле украсть коня?.. Загнать в чей-нибудь двор, а самому спрятаться... А потом комсомольцам — дулю. Что? Не верили мне?»

Эта мысль, как огнем, обожгла его. Он быстро оглянулся по сторонам. «Решиться или не решиться?.. А что если только отвязать ее? Сама она не уйдет?.. Это не опасно... Отвязать и стегнуть хорошенько чем-нибудь...»

Он еще раз оглянулся, скинул с себя пояс, подкрался к дереву и дрожащими руками стал быстро отвязывать Ласточку.

— Но! Но! — он стегнул ее ремнем и, к своему ужасу, увидел, что Ласточка тронулась с места и пошла.

— Но! — он побежал с ней рядом, злясь, что она так медленно переступает ногами. — Но, проклятая!