Девушка с пробегом
Шрифт:
— Это — моя женщина, — хладнокровно выдыхает Давид, а смотрит не на Макса, смотрит прямо в лицо Соболевской. Просто потому что должно же до неё наконец дойти. А она лишь задирает свои чертовы брови повыше, будто оспаривая его слова.
Желание придушить обострилось еще сильнее. Как Давид сейчас понимал Отелло — никакими словами не передать.
— Твоя женщина, Дэйв? — с интересом уточняет Вознесенский. — А мне показалось…
И ведь хватает же наглости еще и свойским прозвищем пользоваться.
— Тебе показалось, Вознесенский, — ровно произносит
Их столкновение взглядов как встреча двух клинков в воздухе. Пробное. Кажется, в воздухе даже вибрирует звон столкнувшихся друг с другом стальных лезвий.
И с пару минут Макс и Давид просто глядят друг на друга, будто прикидывая уровень угрозы.
Готов ли Макс “пойти-выйти”, сцепиться до последней капли крови и приезда ментов, которых кто-нибудь непременно да вызовет?
Ради малознакомой женщины?
Давид — да.
Для него изначально уровень угрозы — красный, он в любом случае будет драться до последнего.
Макс пожимает плечами, убирает руки в карманы и делает шаг назад. Отступает. Он не готов воевать дальше.
Ну вот и хорошо.
Давид оборачивается к Наде, и видит отчетливое разочарование на её лице. Она так хотела, чтобы Макс сцепился с Давидом? Или она так хотела Макса?
От последнего предположения дышать становится и вовсе невозможно.
— Ты, кажется, хотела потанцевать. Потанцуем, — опуская ладонь на Надину талию выдыхает Давид.
Потанцуем. И поговорим.
И нет, он не спрашивает.
Надя смотрит на Давида так, будто у неё в зрачки встроен сканер, весы и скальпель одновременно. Просканировала, взвесила, расчленила на составляющие. Признала негодным — снова. Диагноз ясен по одному только выражению прищуренных глаз.
Боже, как же бесит, даже эта насмешка на её губах. Вот только поди-ка оторви от неё собственные руки, кажется, намертво приросли.
А потом Надя переводит глаза куда-то за плечо Давида и что-то в её лице неуловимо меняется.
И ладони свои она ему на плечи все-таки опускает.
— Только ради твоей мамы, которая сейчас на нас смотрит, малыш, — прохладно откликается Надя, и это очередной удар поддых.
— А что еще ты делаешь со мной ради мамы, богиня?
— А если все, то что? — скучающе переспрашивает Надя, по прежнему не глядя на него.
Да какого же черта, а?
Пальцы сжимаются на талии девушки только крепче, будто он хочет сломать её пополам.
Давид толком не замечает музыки, и это не танец даже, это ходьба двух разозленных врагов внутри незримого круга. Молча. В напряжении ожидая удара каждую секунду. Еще вчера все было хорошо, а сегодня — уже хуже некуда. Никаких пикировок, никакой эйфории, даже лишней улыбки она ему не дарит.
Даже смотрит не на него. Куда-то за его покачивающееся плечо.
И молчит.
Лучше бы открыла свой дивный рот и попробовала бы его ужалить.
Ей богу, это было бы привычней.
— Может, уже на меня посмотришь? — раздраженно спрашивает Огудалов. Некая часть его сознания понимает,
— Ну, раз ты просишь, — Надя все-таки поднимает глаза. Ледяные яростные глаза. Она могла бы этим взглядом уделать профессионального рестлера.
Давид смутно ощущает, что чего-то не догоняет. Что все-таки где-то он что-то сделал не так, но что конкретно? Все-таки утром осадил её слишком резко? Ну так и ей надо было понять, что её шантаж — это что-то запредельно некрасивое. Не хотела с ним работать — сказала бы вслух, нет, надо было выпендриться.
— Надя, какого черта ты все это устроила? С Максом, — прямой ответ на этот вопрос даст на самом деле многое.
— Ох, малыш, — Надя драматично вздыхает, — вот скажи мне, как можно было родиться таким красивым и таким дураком? Неужели ты так ничего и не понял? А подавал такие надежды…
— Может, ответишь все-таки? — на самом деле это было удивительно. Терпение он потерял, кажется, еще позавчера, а голос все равно звучит только настойчиво и спокойно. Так сразу и не скажешь, что Давиду очень хочется придушить женщину, с которой он сейчас танцует.
— Я просто хотела выбесить тебя до ручки, — пожимает плечами Надя. — Потому что пока я говорила по-хорошему, ты меня совершенно не понимал. Даже более того, ты зарвался куда дальше, чем тебе следовало.
Она будто парирует выпады Давида сухо, технично. Эта беседа все больше походит на урок фехтования. Осталось только понять, кто из них был в роли учителя.
Ну, вот он ответ, легче не стало. Нет, все-таки сегодня явно не день Давида Огудалова. Давненько он не ощущал себя настолько идиотом. И что там до него не доходило? Её бесконечное “мы только трахаемся”? То самое, которое чешет у Огудалова желание купить своей очаровательной мегере кляп?
— Я могу повторить для тебя лично, — пытаясь звучать невозмутимо, замечает Давид, — ты — моя женщина. Если ты пытаешься оспорить это утверждение — я тебя понимать не буду. И не хочу.
А память тем временем услужливо напоминает Давиду про Монику. Впрочем, нет, это не серьезно, ладно бы Моника Огудалову женой приходилась, так ведь нет же. Всего лишь невестой. Хотя, конечно, разобраться с ней и стоит. Просто потому, что если уж Давида выбросило так далеко от его колеи — это что-то да значит.
— Не смеши, малыш, — Надя лишь досадливо кривит губы, — я для тебя не женщина, я для тебя шлюха. Ну так и какой тебе с меня спрос? Шлюха же может сама определиться, с кем ей спать. Так вот, раз ты еще не понял, я тоже тебе скажу — твое время вышло.
И вот это нокдаун, который еще приходится пережить и прожевать.
Шлюха? Она? Для него? Ох, если бы все так просто объяснялось…
— С чего ты вообще это… — Давид замолкает, потому что до него внезапно доходит ответ на этот неоконченный вопрос. Доходит, насколько криво Надя поняла его утренний выбор. Интересно, из той ситуации вообще можно было выйти не проигравшим?