Девушка с серебряной кровью
Шрифт:
– А кто его слышит?
– Август. После того случая с ожившим механизмом то ли слышит, то ли чувствует что-то. И на остров его как раз после этого и потянуло. Идеи стали приходить в голову странные.
– Значит, позвал. Некоторые особо тонкие натуры его чувствуют. Чаще, конечно, юродивые да душевнобольные, но, видно, не зря Евдокия Августа блаженным называет. От гениальности до помешательства один шаг. И никто тебе не скажет, где проходит граница. Если Августа тянет на Стражевой Камень, его уже никакие запреты не остановят, упало, значит, какое-то зерно в его душу, а вот
Аким Петрович взял со стола кружку с отваром, сказал шепотом:
– Теперь можешь быть спокоен, Август не умрет. Его позвали, а тех, кто нужен, не убивают. По крайней мере, не сразу.
Эти слова были одновременно успокаивающими и пугающими. Федор знал: от Желтоглазого добра ждать не приходится, а если и случится что-то, что на первый взгляд покажется добром, то и плату за него потребует немалую. Ему вдруг невыносимо сильно захотелось к Айви, чтобы самому убедиться, что с ней все в порядке, что ее сон – это всего лишь сон. Но как попросить о таком Акима Петровича, он не знал. Старик все понял сам.
– Не трогай ее, не буди. Все равно не добудишься. Придет время, она сама вернется.
Он так и сказал, не «проснется», а «вернется», и это было правильно. Они оба это понимали. Вот только на душе от такого знания становилось все горше.
А за окном бушевала метель. Ветер выл в трубе, изо всех сил налегал на стекла, пытаясь выдавить и впустить в дом снег и стужу. Но дом был сложен на совесть и удары стихии выдерживал стойко. Утром, когда солнце уже должно было вскарабкаться на небосвод, в комнате все еще оставалось темно из-за снега, завалившего окна. К тому времени Август перестал хрипеть и кашлять и провалился в беспокойный сон. О том, что сон тревожный, говорили его стоны и всхлипывания. И Федору вдруг подумалось, то Желтоглазому ничего не стоит утянуть Берга на дно Нижнего мира.
Айви спала спокойно. Все-таки Федор не выдержал, заглянул в ее комнату. В полумраке не спешащей уходить ночи он не видел ее лица, но слышал ровное дыхание. Нельзя сказать, что он совсем успокоился, но сжимающие душу тиски слегка разжались, позволяя дышать без боли. Когда он вышел из комнаты, Аким Петрович уже натягивал тулуп.
– Пойду разгребать снег, – сказал он, надевая волчью шапку. – И скотину надо покормить.
– Можно мне с вами?
– Идем, вдвоем веселее.
Они работали несколько часов: отгребали от окон снег, прорывали в сугробах узкие тоннели. Никогда раньше Федор не видел столько снега. Он и подумать не мог, что такое вообще возможно. А когда спросил у Акима Петровича, часто ли в здешних краях приключаются такие сильные снегопады, тот лишь пожал плечами, голодная скотина интересовала его сейчас гораздо сильнее, чем Федор с его вопросами.
Когда по проделанному тоннелю они возвращались к дому, оказалось, что окна уже снова заметены почти до половины, и Аким Петрович лишь раздраженно махнул рукой и, стряхнув снег с шапки и тулупа, шагнул в сени. А Федор остался расчищать снег. Этим ненастным, больше похожим на ночь днем ему
– Волки, – сказал Аким Петрович, и, словно в подтверждение его слов, испуганно заржал в хлеву жеребец. – Приходят по льду из леса. За коня не волнуйся, до него им не добраться, запоры в хлеву крепкие. Но во двор теперь без лишней нужды не выходи. Раньше они близко к дому никогда не подходили, но кто знает… Я и бури такой не припомню.
Короткий зимний день пролетел в хлопотах и заботах. Управившись с хозяйством и приготовив еду на следующий день, они уселись за стол у керосиновой лампы, Аким Петрович с книгой, а Федор с набросками Айви и чертежами Августа.
Как и обещал Аким Петрович, Август пошел на поправку. Жар, державшийся весь день, к ночи спал, но дыхание все еще оставалось тяжелым. Берг спал, просыпался лишь, когда Аким Петрович пытался напоить его отваром, да и то ненадолго. Айви тоже спала, не выходила даже к столу, но Аким Петрович из-за этого, казалось, не тревожился. К ночи вернулись волки, завыли где-то совсем близко.
– Спи здесь, – предложил Аким Петрович.
Но Федор отказался. Ему думалось, Айви придет в его сон быстрее, если он будет ночевать не в доме, а в бане.
– Присмотрю за скотиной, – сказал он, сам до конца не понимая, как станет присматривать.
Старик ничего не ответил, покачал головой, а потом спросил:
– С ружьем управляться умеешь?
Федор не умел, и отчего-то признаваться в этом было неловко.
– Плохо, – заметил старик. – Придется научиться. В наших краях такая наука не помешает.
Аким Петрович сунул ноги в валенки, накинул тулуп, снял со стены ружье:
– Пойдем, провожу. Заодно посмотрю, как там животинка. Держись рядом.
За сутки буря не утихла, наоборот, кажется, стала еще злее. Прорытые утром тоннели почти полностью занесло снегом, и короткий путь до хлева и бани занял долгих десять минут. В вой метели вплетались далекие волчьи голоса.
– Стая ушла, – прокричал Аким Петрович, пытаясь перекричать ветер. – Волки не любят долго оставаться на острове. Боятся.
Федор не стал уточнять, чего боятся волки, вслед за стариком ввалился в хлев, перевел дыхание, стер с лица снег. Жеребец вел себя смирно, и это было лишним подтверждением того, что волки уже далеко.
– Дров хватит? – спросил Аким Петрович перед тем, как уйти, и вместо ответа Федор кивнул. Он обошелся бы и без огня, только бы Айви пришла.
Айви не пришла. Всю ночь он бродил по мертвому дну мертвого озера, пытаясь самостоятельно найти дорогу в грот, но так и не нашел. Мертвецы волновались, словно чувствовали отголоски терзающей Верхний мир бури. Желтые огни в пещере горели ровным холодным светом, и Федор уже почти было решился войти туда, как проснулся.
Дрова в печи почти прогорели, сквозь заваленное снегом окошко не проникало ни лучика, но снаружи было тихо. Метель прекратилась. За ночь снега намело столько, что для того, чтобы добраться до дома, пришлось изрядно попотеть, а потом еще долго разгребать сугробы, расчищая дорожки.