Девушки из Шанхая
Шрифт:
Председатель Пламб открывает досье Сэма и показывает мне фотографию мальчика лет семи:
— Это ваш муж?
Я изучаю фотографию. На ней изображен маленький мальчик. Это может быть Сэм во время его поездки с родителями в Китай в 1920 году. Это может быть кто угодно.
— Да, это мой муж.
Протоколист продолжает печатать, наши досье продолжают расти. Попутно я выясняю новые подробности о моем свекре, Сэме, Верноне и о семье Лу.
— Здесь говорится, что ваш свекор родился в Сан-Франциско в 1871 году, — говорит председатель Пламб, пролистывая
Я запомнила все, что было написано в инструкции, кроме года рождения Старого Лу.
— Да, — наугад отвечаю я.
— Здесь говорится, что в 1904 году в Сан-Франциско он женился на женщине с неперебинтованными ступнями.
— Я с ней еще не встречалась, но слышала, что ступни у нее не перебинтованы.
— В 1907 году они отправились в Китай, где родился их первый сын. Перед тем как привезти его сюда, его на одиннадцать лет оставили в их родной деревне.
Мистер Уайт наклоняется к своему начальнику и что-то ему шепчет. Они перебирают досье. Мистер Уайт показывает на одну из страниц. Председатель Пламб кивает и спрашивает:
— Ваша предполагаемая свекровь имеет пятерых сыновей. Почему у нее рождались только сыновья? Почему они все были рождены в Китае? Вам это не кажется подозрительным?
— Вообще-то младший родился в Лос-Анджелесе, — любезно напоминаю я.
Председатель Пламб смотрит на меня:
— Почему они оставляли детей в Китае, прежде чем привезти их сюда?
Меня это тоже интересует, но я пересказываю то, что запомнила из инструкции:
— Братья моего мужа выросли в деревне Вахун, потому что там жизнь дешевле, чем в Лос-Анджелесе. Моего мужа послали обратно в Китай, чтобы он познакомился со своими дедушкой и бабушкой, выучил родной язык и от имени своего отца сделал приношения предкам семьи Лу.
— Вы знакомы с его братьями?
— Только с одним, по имени Вернон. С остальными — нет.
— Если ваши свекор и свекровь вместе жили в Лос-Анджелесе, почему они ждали одиннадцать лет, прежде чем родить последнего сына? — спрашивает председатель Пламб.
Этого я не знаю, но отвечаю, поглаживая живот:
— Некоторые женщины не пьют настои нужных трав, неправильно питаются и не выполняют правила, необходимые, чтобы их циприняло сыновей от их мужей.
Этот старомодно-деревенский ответ удовлетворяет моих собеседников, но неделю спустя они интересуются работой моего свекра, пытаясь выяснить, не принадлежит ли он к запрещенному рабочему классу. За последние двадцать лет Старый Лу открыл несколько предприятий в Лос-Анджелесе. В настоящее время он владеет одним магазином.
— Как называется магазин и что там продается? — спрашивает председатель Пламб.
Я покорно повторяю заученный текст:
— Он называется «Золотой фонарь». Там продаются китайские и японские товары — мебель, шелк, ковры, туфли, фарфор. Общая стоимость — пятьдесят тысяч долларов.
Называть подобные суммы сладко, как облизывать сахарный тростник.
—
Они с мистером Уайтом вновь склоняются друг к другу, на этот раз для того, чтобы поговорить об охватившей страну тяжелой депрессии. Я притворяюсь, что не слушаю. Они заглядывают в досье Старого Лу и говорят, что в этом году он планирует перенести свой магазин в другое место и открыть еще две лавки, пункт найма рикш для туристов и ресторан. Я поглаживаю свой фальшивый живот и изображаю скуку, пока мистер Уайт рассказывает о положении семьи Лу.
— Наши коллеги в Лос-Анджелесе навещают их каждые полгода, — говорит он. — Они утверждают, что ваш свекор никак не связан с прачечными, лотереями, меблированными комнатами, парикмахерскими, тотализаторами, игорными домами или чем-нибудь столь же сомнительным. Другими словами, он похож на торговца с солидной репутацией.
На следующем допросе мистер Уайт зачитывает отрывки из протоколов допросов Сэма и его отца. Очередной переводчик переводит их на сэйяп, и то, что я слышу, меня поражает. Старый Лу сообщил инспекторам, что с 1930 по 1933 год его предприятия теряли по две тысячи долларов в год. Для Шанхая это огромная сумма. Две тысячи долларов могли спасти мою семью, дело моего отца, наш дом и наши с Мэй сбережения. Однако Старый Лу смог приехать в Китай и купить жен своим сыновьям.
— У этой семьи, должно быть, куча денег, — говорит Мэй вечером.
Однако все это по-прежнему кажется мне неясным и загадочным. А может, Старый Лу, чье досье после многократного прохождения этой станции всего лишь немногим больше наших с Мэй, такой же лжец, как и мы?
Однажды председатель Пламб окончательно теряет терпение, стучит кулаком по столу и кричит:
— Как вы можете утверждать, что ваш муж — коммерсант, имеющий вид на жительство, и в то же время гражданин Америки! Это разные вещи, а требуется только одно!
За последние месяцы я много раз думала о том же, но ответа так и не нашла.
Сестры по крови
Пару недель спустя я просыпаюсь посреди ночи от очередного кошмара. Обычно в такие моменты Мэй утешает меня, но сейчас ее рядом нет. Я переворачиваюсь на другой бок, ожидая увидеть ее на соседней койке. Но ее нет и там. Я прислушиваюсь. Никто не плачет, не шепчет защитные заговоры, никто не шлепает по полу спальни — значит, уже очень поздно. Где же Мэй?
В последнее время она так же плохо спит, как и я.
— Как только я ложусь, твой сын начинает пинаться, ему не хватает места внутри меня. Мне приходится все время бегать в туалет, — призналась она неделю назад с таким умилением, как будто умение писать — это бесценный дар. Я так люблю ее и ребенка, которого она для меня вынашивает. Однако мы обещали друг другу не ходить в туалет поодиночке. Я тянусь за своей одеждой и за своим подушечным ребенком. Даже в такой поздний час я не могу рисковать, никто не должен видеть меня без живота. Я застегиваю куртку и встаю.