Девяносто третий год (др. перевод)
Шрифт:
Гальмало оказался искусным моряком. Он проявил чудеса ловкости и находчивости; это вынужденное плавание между рифами, волнами и неприятельской эскадрой было поистине образцовым. Впрочем, ветер мало-помалу стих и море успокоилось. Гальмало проскользнул мимо утесов Менкье, обогнул Бычий Брод, выбрал место с тихим течением, чтобы несколько часов отдохнуть, и затем, спустившись к югу, ухитрился проплыть между Гранвилем и Шозейскими островами, не будучи замеченным ни с Шозейского ни с Гранвильского
К вечеру второго дня, приблизительно за час до солнечного захода, он, оставив позади себя гору Сен-Мишель, пристал к берегу в одном почти всегда пустынном месте; пустынно оно было потому, что было очень опасно: здесь нетрудно было завязнуть в песке. К счастью, в то время был прилив. Гальмало, разогнав шлюпку, причалил как можно ближе к берегу, ощупал песок, нашел его достаточно твердым, посадил на него лодку и выпрыгнул на берег. Старик вслед за ним вышел из лодки и стал смотреть на горизонт.
— Ваше сиятельство, — сказал Гальмало, — это — устье речки Куенон. Вон там, с правой стороны, Вовуар, а с левой — Гюин; а эта колокольня, что прямо перед нами, — Ардевон.
Старик нагнулся к лодке, вынул из нее сухарь, сунул его себе в карман и сказал Гальмало:
— Остальное возьми себе!
Гальмало положил в свою котомку остатки говядины и сухарей и взвалил ее себе на плечи. Затем он спросил:
— Ваше сиятельство, как вы прикажете: идти впереди вас или за вами?
— Ни то, ни другое, — ответил старик.
Гальмало взглянул на него с удивлением. Старик продолжал:
— Нам следует расстаться, Гальмало. Оставаться вдвоем — ни к чему. Если не можешь возглавить хотя бы одну тысячу, то лучше всего быть одному.
Тут он вынул из кармана бант из зеленой шелковой материи, похожий на кокарду, посредине которой была вышита золотая лилия, и спросил:
— Ты умеешь читать?
— Нет, не умею, ваше сиятельство.
— Тем лучше. Человек, умеющий читать, часто бывает неудобен. А хорошая у тебя память?
— Да, кажется.
— Отлично! Ну, так слушай же, Гальмало. Ты пойдешь сейчас направо, а я — налево. Я направлюсь к Фужеру, ты — к Базужу. Котомку свою оставь при себе — это придаст тебе вид крестьянина; а оружие свое спрячь. Выдерни себе из изгороди палку и постарайся проползти незамеченным вон через то ржаное поле; затем ты проберешься мимо забора, перелезешь через изгородь и пойдешь полем. Старайся избегать прохожих и не ходи большими дорогами и через мосты. Не входи также в Понторсон. Ах, да! — тебе придется перебраться через реку Куенон! Как ты это сделаешь?
— Я ее переплыву.
— Хорошо! Да, впрочем, на ней есть
— Как же! Между Ансеем и Вьевиеллем.
— Отлично! Сейчас видно, что ты местный уроженец.
— Но уже приближается ночь. Где вы ее проведете, ваше сиятельство?
— Это уже мое дело. А ты где переночуешь?
— По дороге встретятся ямы от выбранного мха. Прежде чем стать матросом, я был крестьянином.
— Брось свою матросскую шапку: она может выдать тебя. Авось, где-нибудь найдешь какой-нибудь картуз.
— О, крестьянскую шапку нетрудно найти! Первый же встречный рыбак продаст мне свою.
— Хорошо! Теперь слушай. Тебе хорошо знакомы леса этой местности?
— Я знаю каждый лесок от Нуармутье и до Лаваля.
— Ты и названия их знаешь?
— Мне известны и леса и их названия, — мне все известно.
— Хорошо! Теперь слушай внимательно, что я скажу тебе, и постарайся хорошенько удержать это в своей памяти. Сколько миль ты можешь пройти в день?
— Десять, пятнадцать, восемнадцать. Если понадобится, — и все двадцать.
— Да, пожалуй, понадобится. Слушай же внимательно. Не пророни ни единого слова из того, что я скажу тебе. Ты направишься к Сент-Обенскому лесу, возле Ламбалля. На краю оврага, который тянется между Сен-Риэлем и Пледелиаком, ты увидишь большое каштановое дерево. Там ты остановишься. Ты никого не увидишь…
— Но это не значит, что там никого не будет. Понимаю.
— Ты подашь сигнал. Знаешь ли, какой нужно подать сигнал?
Гальмало надул щеки, повернулся лицом к морю и закричал по-совиному. Крик этот раздался точно из ночной тьмы; сходство было поразительное.
— Хорошо, — проговорил старик, — я вижу, что ты молодец. Вот, — продолжал он, подавая Гальмало свою зеленую шелковую кокарду, — условный знак. Возьми его. Необходимо, чтобы пока никто не знал моего имени. Но этой кокарды достаточно. Эта лилия вышита ее высочеством, сестрой короля, в Тампльской тюрьме.
Гальмало преклонил одно колено, принял со священным трепетом во всем теле кокарду с лилией из рук старика и уже поднес, было, ее к своим губам, потом, как бы сам испугавшись своей дерзости; он спросил робким голосом:
— Смею ли я приложиться к ней?
— Да, ибо ты целуешь то же распятие.
Гальмало поцеловал вышитую лилию, а старик произнес:
— Теперь встань.
Гальмало поднялся с земли и бережно спрятал кокарду за пазуху.
— Ну, так слушай же хорошо, — продолжал старик. — Вот пароль: «К оружию! Не давать пощады!» Итак, на опушке Сент-Обенского леса ты трижды прокричишь этот пароль. При третьем возгласе ты увидишь человека, выходящего как бы из-под земли.