Девяностые
Шрифт:
– Ладно, пошли! – Юра Пикулин затушил в переполненной пепельнице окурок, поднялся. – Пора поработать.
Возвращались в галерею бодрые, ловили состоятельных знакомых, беседовали о том, о сём, а затем:
– Ну, что вам приглянулось, Борис Петрович?
– Федотько, конечно… «За что воевали»…
– Да-да… Ее галерея приобретает. Сильная вещь… А еще?
– Вот это. Гм… Николай Головин. Вот – «Древний путь» ничего, есть в нем что-то такое…
– Действительно, очень даже ничего! Молодой парень, но бесспорно далеко пойдет. Этот пейзаж
– Н-ну, есть что-то, что-то и в нем есть…
– «Древний путь», конечно, сильнее. И по цвету, и вот менгиры как выписаны… Кстати, приобрести ее не желаете, Борис Петрович? Рамку сделать багетную, совсем конфеткой станет, кабинету лучшего украшения не придумаешь – и строгость, и мудрость прошлого…
– М-можно бы, в общем-то… Вещь неплоха…
И тут же подталкивали к Борису Петровичу неопытного Колю, начинались конкретные переговоры… Молодой художник быстро сбавлял цену до приемлемой для Бориса Петровича; рамку Борис Петрович закажет сам; так, сейчас аванс, а через месяц картина и остальная сумма…
Таким образом в первый же день десяток картин были проданы. И Сергею тоже повезло. Незнакомый ему (но знакомый, конечно, Олегу Девятову) представительный мужчина заинтересовался «Старыми ивами», а Олег профессионально убедил его, что эту вещь обязательно нужно купить.
– Какой контраст, а! – восхищался Олег. – А свет! Взгляните только, как лучи разбиваются об этот хлам… Такую ржавчину я в жизни бы не сумел передать!
Потенциальный покупатель соглашался, качал головой… рука его медленно лезла во внутренний карман пиджака за бумажником.
– Ну и куда теперь? – спросил Девятов, которому не терпелось после удачного дня хорошенько выпить. – Решето, к тебе?
– Мать еще в больнице. Давайте, – пожал плечами тот, замученный многочисленными вопросами, почему он в этот раз не выставлялся.
– Поехали, чего тянуть!
– Я, ребятки, домой, – вздохнул Федотько. – Устал совсем…
– Я тоже, пожалуй. – Витя Минц торопливо пожал на прощание всем руки и направился в свою хибарку, где ждала его жена-красавица, и он, почти трезвый, обрадует ее, сообщив, что одну из его композиций приобретают, отдаст пятьдесят тысяч аванса.
Остальные пошли провожать Михаила Феофановича на абаканский автобус, по пути купили в ларьке несколько бутылок водки, пили из горлa.
– Ну, Феофаныч, давай!
– Наезжай, не забывай Минусинск!
– Вы приезжайте, ребятишки, куда уж мне особо…
Вроде бы попрощались, и тут же решившие пьянствовать на квартире Решетова влезли в тот же автобус – он довезет их до новой части города. По дороге шумели, долго рассчитывались с кондукторшей, объясняли ей, кто едет в Абакан, а кому выходить на Торгушке; просили довезти Федотько – «самого главного среди нас гения» – в целости и сохранности.
– Всё, Феофаныч, счастливо! Вытряхиваемся, эй! Аверьян, не спи!..
Уже почти ночь, но многие ларьки в Торговом центре работают круглосуточно.
…Седьмое мая. Сергей сидит на скамейке в маленьком сквере рядом с автовокзалом. В руках измятый рулончик папиросной бумаги… Вчера и сегодня уже не пили, валялись в квартире Сани Решетова, пытались пережить похмелье. «Вот это выхлоп! – сжав голову в ладонях, удивлялся. – Ох, только бы с ума не сойти!..» Позавчера Юра Балташов принес пятилитровую канистру неизвестно какого спирта, и это стало финалом недельного запоя. Осушили канистру вшестером за ночь. Пятеро и сейчас валяются, а Сергей сумел доплестись до автовокзала… Надо бежать…
В маловместительном «ПАЗе» все сиденья заняты, а уезжающих вдвое больше. Контролерша стоит в дверях, отбивается от тех, кому не хватило билетов.
– Никого не пущу! Вам что, неясно?!
– Мне очень надо! – просит женщина с двумя большими сумками в руках. – Дети ждут. Я стоя…
– Да мне хоть лёжа, – отвечает контролерша, злая и уставшая от просьб, стычек, толкотни, сопровождающих каждую посадку. – Я, что ли, это выдумала? Идите вон к начальнику и требуйте дополнительный. А у меня приказ: ни одного лишнего! Дорога скользкая, мне за вас отвечать, что ли?
– Ну как же?..
Сергей позади просящих. Не пустят – останется здесь ночевать на скамейке или пешком пойдет…
– Не волнуйтесь, – прошелестело в толпе безбилетных, – всех возьмут. Пошли вон туда, к повороту, шофер сказал – подберет.
Вслед за всеми Сергей поплелся к этому самому повороту, сдерживая тошноту, боясь, что в автобусе может вырвать, а у него с собой и пакета нет…
Люди ругались:
– Вот каждый раз так! Автобус дают самый маленький, а ведь на четыре села!
– Сегодня приехала на утреннем, сразу в кассу – и уже билетов не было…
– Да уж ясно – выходные впереди, праздники, все едут.
– Из любой мелочи прям такие проблемы раздувают! Хоть не живи…
– Вот здесь, да, сказал?
– Зде-есь… Вона, катит уже.
– Ой, не дай бог не возьмет!..
Подъехал автобус. Остановился. Люди скорее стали забираться внутрь.
– Сразу рассчитываемся! – грубо выкрикивал водитель. – Эй, ты куда лезешь?! Говорю же: платим сразу… А, жена заплатит… Ты жена? До куда? Малая Коя – шесть двести…
Глава шестая
Пробирался переулками, вдоль огородов, стараясь не встретить знакомых, чтоб не увидели его таким – разбитым и больным, дрожащим, еле волочащим ноги. Но, как часто бывает, именно там, на узкой тропинке, летом почти непроходимой из-за бурно разрастающейся слева и справа у изгородей крапивы, столкнулся он с Ириной Антоновной, директором школы.
– Здравствуйте, Сергей Андреевич! В город ездили?
– Да… Здравствуйте… – пряча опухшее, серое лицо, ответил Сергей.