Девять десятых судьбы
Шрифт:
Матрос, с размаху влетевший в комнату, где сидел Шахов, сам хорошо не знал, что он делает.
– Арестованный? Освободить!
– закричал он казакам, хотя те и без этого ничем не препятствовали освобождению Шахова. Тут же он бросился к Шахову, схватил его за руку и потащил в коридор.
– Взяли Гатчину? Гатчину взяли, что ли?
– торопливо спрашивал Шахов.
– Сама взялась!
– весело прокричал матрос, - перемирие, что ли! Пленными меняемся!
И хотя ясно было, что матрос сам хорошо не знал, заключено ли в самом деле перемирие, и будут ли меняться пленными, Шахов ему тотчас же поверил.
– Где тебя взяли?
– закричал матрос.
(Кричал он также без особенной причины, - в коридоре хотя и сильно шумели, но говорить можно было, не повышая голоса.)
– Под Пулковом в плен взяли!
– ответил, тоже крича, Шахов.
Матрос радостно завыл и хлопнул его по плечу.
– Спирька Голубков, комендор второго Балтийского экипажа! Как звать?
– Шахов.
– Какого полка?
– Смольнинского красногвардейского отряда.
– А где тут еще пленные?
Шахов не успел ответить, - толпа матросов хлынула снизу и разом оттеснила его в один из круговых коридоров. Дворец кишел, как муравейник. Солдаты местного гарнизона бродили туда и назад по всем трем этажам. В каждой комнате был митинг. Матросы и красногвардейцы, согласно плана Военно-Революционного Комитета, "говорили с казаками через головы генералов".
Шахов, потеряв из виду матроса, пошел дальше один. С трудом пробираясь через толпу, он бродил по дворцу, пытаясь отыскать кого-нибудь из красногвардейцев своего отряда. Наконец, устав искать, он снова спустился вниз и, незаметно пройдя лишний пролет лестницы, вдруг попал в узкий коридор, в котором гулко отдавались шаги, а свет электрических ламп становился все более тусклым.
Он хотел уже повернуть обратно, когда за беспорядочной грудой оружия, которою пересечен был коридор, услышал голос, показавшийся ему знакомым.
– Тринадцать карабинов, - говорил хмурый мужской голос, - один, два, три, четыре...
– Кто вам позволил здесь распоряжаться, во дворце?
– крикнул другой голос.
– Зачем вы считаете оружие?
– Как зачем? Надо же его по счету сдать, или как?
– Да чорт побери, поймите же вы, наконец, что это не ваше, а наше оружие!
– Чье это ваше?
– Наше, третьего конного корпуса!
– Идите вы к матери с вашим корпусом, - хмуро сказал первый голос; он продолжал считать: - семь, восемь, девять, десять...
– Согласно условиям перемирия, - раздраженно закричал второй, - все оружие остается в распоряжении третьего конного корпуса! Если вы сейчас же не уйдете отсюда, я...
– Ладно, ладно. Вам оружие не нужно ни к чортовой матери. Зачем вам оружие? Вы только и знаете по своим стрелять.
– Согласно условиям перемирия...
Хмурый голос окончил подсчет карабинов и принялся за винтовки.
– Вот сосчитаю, да как к вечеру чего не хватит, так тебя же, как начальника арсенальной части, расстреляю.
Над грудой винтовок, сваленных в кучу поперек коридора, Шахов мельком увидел лицо человека, с таким хладнокровием производившего подсчет чужого оружия.
Оно за последние три дня не очень изменилось, это лицо, только седая щетина выросла еще больше да глаза провалились еще глубже под нависшими старческими бровями.
– Кривенко!
Шахов разбросал оружие, подбежал к нему, едва не опрокинул столик, на котором красногвардеец записывал по счету казачьи карабины.
– Кто это? Ты? Шахов? Вот так-так? Тебя, значит не ухлопали?
Он стиснул Шахову руку.
– Вот это дело! Вот это дело!
Оба они промолчали несколько мгновений, неловко улыбаясь и глядя друг на друга с нежностью. Красногвардеец, открыв рот, переводил глаза с одного на другого.
– Ты, может-быть, этого, - пробормотал Кривенко, - может-быть, не ел давно? Я тебя сейчас...
Шахов и в самом деле давно ничего не ел; но сейчас ему не до того было.
– Послушай-ка, - спросил он торопливо, - ты мое письмо получил?
– Получил.
– И то тоже?
– И то получил.
– И отправил?
– Отправил.
Шахов вдруг усмехнулся невесело.
– Так, может-быть, она... А впрочем, так оно и лучше!
Он замолчал.
Кривенко проворчал что-то, участливо посмотрел на него, хлопнул по плечу и тут же с затруднением почесал голову.
– Ну, и что ж такого? Еще раз напиши.
– Нет, ничего. Ты с отрядом?
– Отряд здесь, в Кирасирских казармах.
– Ладно, так я к отряду.
Кривенко присел на опрокинутый табурет и задумался.
– Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, путаница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить!
– Он с досадой посмотрел на груду еще не просчитанного оружия.
– Поднимись в третий этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока...
...............
На третьем этаже стояли матросские караулы.
Было уже четыре часа дня, в Военно-Революционный Комитет давно уже была послана телеграмма о том, что "Гатчина занята Финляндским полком, казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством", а капитан пущенного ко дну корабля под защитой матросской шинели и синих консервов уже более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.
– Турбин? Да ведь это должно быть тот самый прапорщик Турбин! Это к нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так его и не нашел тогда...