Девять девяностых
Шрифт:
— Что такое гелотология в теории — вы знаете. Зачем она нужна на практике? А бес ее понимает.
Высокая девочка в черном свитерке — без халата, без колпачка — недовольно цокнула языком.
— Нам сказали, вы покажете случай!
Олег Игоревич подошел к девочке так близко, что она отвернула от него лицо. Испугалась, как поцелуя.
— Как звать?
— Наталья.
— Такого случая, Наташенька, ты еще точно не видела.
Доктор махнул рукой, и студенты потекли за ним белой рекой, в которой мелькало черное пятно — Наташкин свитерок. Она была еще и в модельных туфельках на каблучках —
В палате сидел на койке молодой мужчина. Он смеялся и рисовал, рисовал и смеялся. Смех его был похож сразу и на нервный девичий хохот, и на грубый гогот подростков, и на усталое женское хмыканье. Смех звучал, как будто в записи, которую прокручивали снова и снова. А рисовал он красным фломастером коней и голых женщин с грудями, похожими на совиную морду.
Или на пончики с кремом.
Наташка вытянула шею — как черепаха за одуванчиком.
— Максим Перов, — представил больного Олег Игоревич. — Человек, который смеется. Иногда он еще и рассказывает интересные вещи — будто бы его зовут Макс Рокатански и он недавно ездил в Цюрих. Не бывала в Швейцарии, Наташенька?
Студентка не слышала профессора. Она подошла к Максу ближе, чем разрешалось на инструктаже, наклонилась так, что из сумки у нее выпал баллончик с дезодорантом «Юлия» и прокатился через комнату, словно граната. Максим схватил Наташку за руку и красным фломастером нарисовал ей на запястье, рядом с часиками, букву w.
— Роли дублировали Александр Новиков, Ольга Сирина, Игорь Тарадайкин, — сказал он.
И засмеялся.
Без фокусов
Никто не мог вспомнить, как их занесло в этот, с позволения сказать, клуб.
Начало вечера — классика, пиво у Гореловых. Потом девочкам стало скучно, и Горелов, который хотел сразу и Машу, и Лену (лишь бы не свою Оксану), потащился за ними следом. Оксана была, по мнению друзей Горелова, «мудрой женщиной» — так обычно называют тех несчастных, которым супруг изменяет с открытым забралом, но они стоически терпят, потому что у них — любовь, дети и страх остаться одной навсегда.
Вот поэтому она и побежала за Гореловым — на ходу наказала дочке смотреть за сыном, а сына просто — наказала. Без мультиков на четыре дня, раз он отказывается немедленно лечь спать. Захлопнула дверь, там рев на весь дом.
Часом раньше Маша стащила у Витечки таблетку циклодола, и Горелов волновался, как это на нее подействует. Пока что она вела себя тихо, улыбалась куда-то внутрь себя. Витечка — у него бабье тело и розовые безволосые ноги, мстительно вспомнила Оксана, — сопел, пытаясь успеть за быстрым Гореловым. Витечка у них часто ночевал — насмотрелись в разных видах.
Лена пела что-то из репертуара общеобразовательного хора:
— Плещутся звезды в мерцающих далях, светится снег, хоть в ладони бери-и-и!
— Хорошие стихи, кстати, — льстился Горелов.
Лена запела ту же строчку, с начала:
— Плещутся зве…
— …зды! — басом поддержал Витечка.
Препотешная у них была компания. Образовалась сама по себе — как опухоль. Причем злокачественная, думала Оксана, злая на весь свет, что опять не выспится. Ей-то с утра на работу, это остальные могут, как выражается Витечка, мочить
Лена похожа на актрису Анну Самохину, и это, к несчастью, было горькой правдой.
Сам Горелов напоминал писателя Сент-Экзюпери.
Оксана, как он раньше утверждал, — просто вылитая Кейт Буш. К сожалению, слово «вылитая» теперь воспринималось иначе — вылили воду из чашки, и нет ее. Забыта. Кто помнит про воду, которую вылил? Или даже — выпил?
Ну и плевать.
Прополоскать — и сплюнуть, как она велит пациентам.
Оксана второй год работает в стоматологическом кабинете на заводе. Не врачом, как мечтала, — всего лишь ассистентом. Опустить кресло, включить лампу, подать салфетку, убрать салфетку. Прополощите хорошо и сплюньте.
Детские мечты о медицине — пусть и подшлифованные мамой, но всё равно искренние, — после встречи с Гореловым исчезли, как боль после анестезии. Это было на первом курсе. Оксана готовилась к зимней сессии, когда одногруппница пригласила ее на концерт. Она честно отказывалась — но эта девочка, Эля, была такой настойчивой! Проще было согласиться.
Вот так — всего один концерт, и вся жизнь изменилась. Между рядами в зале, куда Эля вытащила Оксану танцевать, стоял неподвижный Горелов. Все танцевали, махали шарфами, а он позволял себя «обтекать», как скала — волнам. Профиль у него был совершенно нездешний — ни пить ни есть француз.
В итоге Эля успешно сдала первую сессию, тогда как Оксана перешла через дорогу — и перевелась в медулище, как называют медицинское училище презрительно настроенные люди. Потянуть одновременно институт и Горелова оказалось немыслимо, это были противники равной силы.
Строго говоря, Оксана не могла обвинить Горелова в том, что он загубил ее судьбу, не дал учиться, забрал лучшие годы жизни и так далее. Она сама так отчаянно захотела быть с ним вместе, что не раздумывая бросила всё, что у нее было, к его ногам. Горелов регулярно напоминал ей этот факт — без лишнего злорадства, но и без сочувствия.
Было у Оксаны не так уж и много. Институт, мечта стать врачом. Репутация ответственного человека. Гордость, пусть и сомнительной закваски.
Мама так плакала, когда узнала про медулище! Как будто Оксана с собой покончила, а не с высшим образованием.
— Стоматолог — такая верная профессия! — причитала мама. — И деньги хорошие получают, а кем ты будешь после медучилища?
Оксана поклялась, что снова подаст документы в институт — вообще она так и хотела, но у них родилась Юля, а через два года — Миша. Какой там институт, она училище-то окончила с грехом пополам в три подхода.