Девятая директива
Шрифт:
Я сказал:
— Ты говори, говори. Не останавливайся. Раз уж решил меня просветить, сделай это полностью. Угроза уже появилась, верно?
— Естественно.
—. Почему же тогда его не отменят?
— Визит? Да все по той же причине, по которой никак нельзя было отменить поездку Ее Величества в Канаду. Англо-саксонская кровь панике не поддается.
А кроме всего прочего, я говорил уже, Бангкок — это лишь один из пунктов маршрута. Не приехать сюда невозможно, потому что хотя это только остановка по пути, но остановка самая важная. А из-за возникшей в одном месте угрозы нельзя отменить весь тур по Юго-Восточной Азии. Даже если правительство и пойдет на попятную, я сомневаюсь, что Персона согласится с таким решением, он не из тех людей. Итак, деваться некуда, мы все в игре. — Он допил сок и, опустив
— О дьявол, да прекрати же ты ходить вокруг да около! Выкладывай скорее детали, и тогда я решу. Я ведь пока знаю не больше одной десятой доли того, что намечается. Если не меньше.
Но, честно говоря, я уже в тот момент кривил душой. Я знал больше. Я знал, почему Ломан прибыл в Бангкок, почему его нервы натянуты как струны. Подобного рода дела — не его профиль. Он — классный специалист по проведению коротких операций, осуществляемых при поддержке отлаженной как часы команды, с отработанными подходами, с отличной связью и взаимодействием. В своем направлении он — ас, лучший из лучших: пять нейтрализованных вражеских агентов в пределах Европы и двое на своей территории, обреченные на вынужденное бездействие в течение четырнадцати лет (сеть Кингстона), и все это за последние полтора года. Солидно.
Но почему такую вроде бы безделицу Центр поручил именно Ломану?
Он по-прежнему спокойно и уравновешенно улыбался. Он знал, что завел меня: видел, что я заинтересовался, а значит, опасаюсь, что на меня могут оказать давление, принуждая к выполнению этого задания. Очевидно, кто-то в той комнате с Лоури на стене сказал: «На такое дело он легко не клюнет. А чтобы клюнул, ужальте его, пошлите человека, которого он не переносит, который его достанет».
Да, выбрав Ломана, они не ошиблись.
— А сейчас разреши довести до тебя остальные девять десятых, — ровным голосом продолжил он. — Такая работа, естественно, требует активного участия службы безопасности. Сюда без лишнего шума уже прилетели несколько их лучших людей. Их задача — помочь справиться с угрозой покушения. Министерство внутренних дел Таиланда тоже откликнулось, работа ведется совместно…
— Стоп. Минуту. Конкретнее, что это была за угроза?
— Обычное письмо, посланное в Лондон по почте, написанное по-английски. В нем говорилось открытым текстом, что если Персона посетит этот город, то живым он из Бангкока не уедет. Скотланд-Ярд, разумеется, подверг письмо всевозможным экспертизам. Их люди посланы сюда, чтобы сопоставить результаты с тем, что скажет местный уголовный розыск. Они работают над этим в поте лица прямо сейчас.
— Понял. Дальше.
— Как я уже успел заметить, их МВД оказывает нам существенную помощь — они взяли на себя то, что отнимает больше всего сил и времени: работа с населением, обыски и так далее. Объединенное Королевство, неофициально, конечно, представлено весьма внушительно.
— Кто же тогда втянул в дело Бюро?
— Бюро не втягивали, — высокомерно оборвал меня Ломан. — После поступления определенного рода информации было решено, что необходимо переходить к действию. Прежде чем приняли такое решение, были разработаны и рассмотрены со всех сторон, как минимум, восемь директив. Эта —: девятая. И сейчас она обрела форму конкретного задания. Дело в том, что Бюро полагает — я надеюсь, и ты с этим согласишься, — что нам необходимо принять меры, чтобы в назначенный день ничего не произошло. Они считают, что Персона… э-э… как бы получше выразиться… является довольно ценной личностью.
Я проклял в уме и Ломана и его девятую директиву, взял чистый стакан и налил себе виски. Ломан преднамеренно выбрал такой подход. При одной лишь мысли о том, что с нашей Ценной Персоной может что-то случиться, я, по их расчетам, должен был задохнуться от ярости, ибо мне грозило тяжкое моральное бремя: всю оставшуюся жизнь терзаться сознанием собственной непатриотичности в решающий для Великобритании момент. Впрочем, в Бюро могли бы на минутку трезво задуматься и о моих интересах. Я люблю работать на просторе, когда передо мной никого нет, один. Ну а уж если они озадачили меня работенкой там, где Объединенное Королевство «представлено весьма внушительно», то поставили себя этим самым в рискованное положение, потому что, вмешиваясь в ход операции, я могу все испортить.
Ничего, однако, не оставалось, кроме как дать Ломану договорить и, получив полную картину, ответить — да или нет.
Спокойнее, чем прежде, он сказал:
— Конечно, ты будешь работать один. Совершенно один.
Да, следует отдать им должное, послали того, кого нужно. А что удивляться — знают меня досконально.
— Как видишь, это не совместная операция. Совместная? С кем? Бюро не существует. И никогда не существовало. Идея в целом гениально проста — подразделения Безопасности сделают все от них зависящее, чтобы во время визита ничего не случилось; разве что им очень, ну просто оч-чень не повезет. Все мыслимые и немыслимые меры предосторожности разрабатываются и будут приняты. Вероятность того, что противная сторона сумеет что-то организовать, оценивается как ничтожно малая — один шанс из тысячи. Это должен быть план настолько хитроумный и эффективный, что никакие контрмеры невозможны; план — как я доложил Центру, — который только ты в состоянии придумать и осуществить.
Он начал мерить комнату шагами и говорил не переставая, словно пытался убедить себя, что механические действия могут возыметь эффект и я соглашусь на предлагаемую мне затею.
— И никакая это не лесть, не думай. Твоя работа в Египте, на Кубе и в, Берлине доказала, что если в горячей и щекотливой ситуации тебя оставить в покое и не мешать тебе, то ты способен провернуть свою, исключительно для тебя характерную операцию, с которой не справились бы десять, а то и сто наших людей, превосходящих тебя во многих отношениях. И это потому лишь, что данная операция требует участия только одного человека и человек этот должен быть из тех, кто лучших, наивысших результатов всегда добивается в одиночку. Выбор был сделан, и вот я здесь. — Ломан остановился перед выставленными на сейфе самоцветами, уставился на лунный камень и долго смотрел на него, затем снова приблизился ко мне. — Большего добавить не могу, пока не поступит следующая информация из нашего МИДа. А тем временем ты будешь приходить, на все совещания в посольстве, и мы…
— Но Ломан, это же не твой профиль. — Неожиданно мне надоело слушать его и молчать. — И не мой тоже. Ничего не выйдет.
— Тебе дается время подумать.
— Я подумал. Это — дело полиции. Я — агент по внедрению и…
— Не ожидал, что ты займешься толкованием терминологии.
— Ничего не выйдет. Скажи, что они допустили ошибку…
— Не думаю, что они ошиблись. Я сам тебя выбрал и…
— Тогда признай, что ошибся ты.
— Сомневаюсь, чтобы…
— Пусть отзовут Стайлза с Явы.
— Нет. Для этого дела мне нужен ты, Квиллер. Ты и больше никто.
Ломан уже не улыбался, зато глаза его сверкали как никогда.
— Давай заканчивать, — сказал он. — Если ты хочешь сказать все, что ты думаешь обо мне, — на это уйдет слишком много времени, да и положение вещей ни в коей мере не изменится; потому что я в этом плане мало уязвим. На своем горестном опыте я имел несчастье убедиться, что как агент ты упрям, недисциплинирован, нелогичен и непредсказуем. Ты одержим навязчивыми идеями, тщеславен и вообще чем-то напоминаешь дикую кошку — тебя так же трудно контролировать в ходе операции. В деле от тебя одни неприятности, а в те периоды, когда бываешь в Лондоне собственной персоной, ты не приносишь с собой ничего, кроме помех и затруднений. Если ты примешь это задание, а ты его все равно примешь, я стану твоим направляющим директором и буду нести ответственность за каждое твое действие. Для меня это означает — от момента начала операции и до ее окончания — грязную, сопряженную с гнусностью и мерзостью работу, но я решаюсь на нее здесь и сейчас. Такова моя позиция. Теперь о твоей: тебе только что передана информация, что человек, высоко почитаемый у себя в стране и уважаемый за границей, готов проявить достойную своей репутации храбрость перед лицом смертельной угрозы, ибо так ему диктует долг и честь. До твоего сведения также доведено, что если тщательно продуманная система обеспечения безопасности этого человека не сработает и если его жизнь, ценность которой столь высока, оборвется из-за твоей поганой мелочной неприязни ко мне, то вся вина ляжет на тебя — только на тебя, целиком. Жить с этой виной ты не сможешь.