Девятая рота (сборник)

Коротков Юрий Марксович

Пустой пакет валялся на полу. Мэлс, растопырив руки, растерянно смотрел на себя в зеркало – в огромных башмаках сорок восьмого размера, в пиджаке с висящими ниже колен рукавами…

Очкарик-стиляга свернул в арку, сослепу наткнулся на преградившего ему дорогу Мэлса и бросился обратно. Мэлс догнал его и прижал к стене.

– Пустите меня! Вы не имеете права! – барахтался очкарик, пытаясь освободиться.

– Тихо! Не шуми! Да не бойся ты!..

Оба замерли, дожидаясь,

пока через арку пройдет женщина. Как только она скрылась за углом, очкарик снова рванулся, но Мэлс цепко держал его.

– Тебя как зовут?

– Боб… Борис Моисеевич Тойтер…

– Меня Мэлс, – он взял его безвольно опущенную руку и энергично тряхнул. – Слушай, Боб, у меня к тебе просьба – просто, по-дружески. Научи стилем танцевать!

– Что? – Боб изумленно глянул на него сквозь очки с толстыми стеклами. – Да иди ты! – оттолкнул он Мэлса и пошел в свою сторону.

Мэлс догнал его.

– Ну ты пойми, у меня, кроме тебя, ни одного знакомого из ваших!

– Нашел знакомого! – усмехнулся Боб. – Приятное было знакомство, ничего не скажешь! – он повернулся и пошел в другую сторону.

Мэлс снова догнал его.

– Ну что тебе, трудно – два притопа, три прихлопа?.. Слушай, ты меня еще не знаешь – я ведь все равно не отстану! Боб, я тебе в страшных снах являться буду!..

В стерильно чистой квартирке Боб достал из медицинской энциклопедии несколько рентгеновских пластинок и включил проигрыватель.

– Есть три основных стиля – атомный, канадский и двойной гамбургский, – сказал он. – Начнем с тычинок и пестиков. Что такое танец как таковой? Танец – это ритмизованное движение тела. К примеру, классический или венский вальс – это трехтактное поступательное движение с одновременным вращением вокруг партнера. В чем отличие джаза от классического танца?..

– Слушай, давай без теории! – не выдержал Мэлс.

– Ну хорошо, – Боб взял одну пластинку, автоматически глянул на просвет. – Это Чарли Паркер. Перелом берцовой кости.

– У него? – не понял Мэлс.

– Нет, у больного, – ткнул Боб в снимок и опустил иглу на пластинку. – Это танцуют атомным. Становись вот так… Руку сюда… Ты партнер, я партнерша. Пошли с правой ноги… Что ты меня тискаешь! – ударил он Мэлса по руке. – Чувих лапать будешь!

– А как?

– Просто держи!

Мэлс старательно начал копировать его движения.

– Ну что ты, будто кол проглотил! – Боб встряхнул его. – Свободнее! Вот так! И поворот!..

Они закружились по комнате. Мэлс двигался все увереннее, постепенно заводясь и начиная получать удовольствие от танца. Провернув вокруг себя «партнершу», он с такой силой дернул Боба за руку, что тот отлетел на диван.

– Ты что, спортом занимался? – спросил Боб, потирая поясницу.

– Первый взрослый разряд, – не без гордости сообщил Мэлс.

– Мэл, это не соревнования – быстрее, выше, сильнее! Это просто танец! Тут главное – драйв. Ну, энергия! – показал он. – Давай лучше канадским попробуем, – Боб поменял пластинку…

Увлеченные танцем, они не сразу заметили, что через приоткрытую дверь комнаты с ужасом смотрит на происходящее отец Боба.

– Боря, можно тебя на минутку… – сказал он и исчез.

– Слушай, – тотчас потускнел Боб. – Давай потом как-нибудь продолжим…

– Дай пару пластинок, – попросил Мэлс. – Я дома потренируюсь.

– Только не заныкай, – Боб торопливо сунул ему пластинки.

Родители Боба, такие же пухлые очкарики, проводили Мэлса до двери настороженным взглядом.

– Боря, чем ты занимаешься в этом доме в наше отсутствие? – трагически спросил отец, когда дверь захлопнулась.

– Папа, мы просто танцуем!

– Боже мой, он просто танцует! Посмотрите на него – он просто танцует! – всплеснул руками отец. – Когда в этой стране нельзя громко чихнуть, чтобы не попасть под Уголовный кодекс! В конце концов, никто не отменял статью «Преклонение перед Западом» – от трех до восьми с конфискацией. Посмотри в зеркало, Боря, – под эту статью попадают даже твои ботинки!.. Кто этот человек?

– Мой знакомый!

– Боря, почему ты такой доверчивый? У него приятная наружность работника НКВД!

– Папа, нельзя подозревать каждого встречного!

– Боря! Ты знаешь, что это такое и почему оно тут стоит? – указал отец на маленький саквояж у входной двери.

Боб тоскливо закатил глаза.

– Да, да, Боря, – это то самое, что необходимо человеку в камере предварительного заключения! Дядя Адольф сидел хотя бы за то, что у него политически неправильное имя. Тетя Марта сидела хотя бы за то, что повесила портрет Сталина напротив туалетной двери. Мне они даже не смогли объяснить, за что я сижу, но этих впечатлений мне хватит до конца моих дней! Боря, в этой стране и так всегда во всем виноваты врачи и евреи – зачем ты сознательно ищешь неприятностей?

– Папа! – заорал Боб. – Ну невозможно так жить – за запертой дверью, с этим проклятым чемоданом! Ты как врач должен это понимать, это бесконечное угнетение психики, которое приводит к распаду личности!

– Боря, – всхлипнула мать. – Если тебе совсем не жалко себя, пожалей хотя бы нас с папой…

Мэлс стоял дома перед зеркалом в своем новом стильном наряде – длинном бирюзовом пиджаке, ядовито-желтой рубашке, коричневых дудочках и тракторах на «манной каше». Он пытался взбить короткие подкрашенные волосы в какое-то подобие кока.

– Зря ты это, ой, зря! – покачал головой отец. Он курил на табурете, наблюдая за сборами. – Поливалка проедет – все потечет. Тут или хной надо, или хоть луковым отваром.

Вошел Ким со скрипичным футляром – и потерял дар речи, увидев брата. Обошел его, оглядел со всех сторон.

– Мэлс… Ты что, спятил?

– А что такого случилось, Ким? – улыбнулся Мэлс. – Просто костюм другой надел.

– Ты что, собираешься в этом на улицу выйти?

– Конечно! Зря, что ли, вагоны по ночам разгружал?