Девятая рота
Шрифт:
— Вот гадом буду — специально приеду, посмотрю, что за Оля такая? Чудо природы, — сказал Хохол.
— Погоди, — сказал Афанасий. — Ну, Воробей с указкой у доски торчать будет, как дятел. Джоконда — понятно. Чурка людей будет кромсать, — махнул он на Курбаши.
— Не, людей не буду больше, — откликнулся тот. — Вот так уже, — провел он пальцем по горлу. — Я опять ветеринаром. Овцы, кони — с ними спокойней.
— А ты куда, Лютый?
— Да все равно, — пожал плечами тот. — Где квартиру дадут… Жить как-то надо? Зацепиться бы только, не загреметь за пацанами на зону.
— Чугун?
— А у меня медовый месяц будет, — мечтательно улыбнулся тот. — Если дождется. А остальное — по фигу.
— А ты, Пиночет?
— У меня брат торгует, отец торгует, его брат торгует, — начал загибать пальцы тот. — И я торговать буду.
— Чем торговать-то?
— А что купят. Хоть машины, хоть помидоры. У нас денег нет — ты не человек совсем. Не женишься даже.
— А ты, Хохол? — спросил Лютый. — Дембельнешься — что делать будешь?
Тот ковырял спичкой в зубах, глядя на первые звезды, высыпавшие на ночном небе.
— Пить буду, — коротко ответил он.
— Ну, это понятно. Неделю попьешь, а потом?
— Опять пить буду.
— А дальше?
— И дальше буду. Пока не забуду все это, — повел он головой вокруг. — Тогда встану, харю умою — и по-новой жить начну…
Осторожно переступая через спящих пацанов, Джоконда достал из рюкзака папку, коробку с красками и кистями и в одном тельнике вышел из землянки. Здесь были густые предрассветные сумерки, ущелье до краев наполнено было настороженной, чуткой тишиной, солнце еще пряталось за горами, и только между вершинами хребта небо наливалось нежным лазоревым светом.
Старший караульной смены, привалившийся спиной к наружной стороне кладки, оглянулся, приподняв автомат.
— Кому не спится в ночь глухую? — лениво спросил он. — Дернуть оставь.
Джоконда еще раз затянулся и; протянул ему папиросу. Тот оторвал зубами мундштук, выплюнул.
— Первый, второй — свои! — крикнул он в темноту и сунул бычок в рот.
Джоконда прошел мимо бредущего по тропе часового.
— Не спи, козленочком станешь!
— Да пошел ты…
Джоконда спустился ниже по склону, выбирая место. Сел, пристроил на камень лист картона с карандашным наброском, разложил кисти и открыл тюбики с краской, выдавил несколько на палитру, нетерпеливо поглядывая на розовеющее над горами небо…
— Первый! — донесся крик.
— Первый — да! — ответил часовой. Он прошел еще пару шагов, когда из-за камней вдруг послышался негромкий булькающий звук. Часовой вздрогнул и остановился, медленно обернулся — между бровей у него темнела маленькая круглая точка, и из нее уже струилась по переносице кровь — и повалился набок…
Между вершинами прострелили узкие лучи солнца, окутанные легкой дымкой. Джоконда быстро мешал краски, наносил на картон первые мазки…
Второй часовой дошел до конца тропы, не торопясь, повернулся — и тут сзади со свистом его горло обвила тонкая плетеная металлическая нить с грузиком на конце. Рывок — и из перерезанного до позвонков горла ударил фонтан крови…
Джоконда, нетерпеливо закусив губу, лихорадочно писал, жадно, цепко поглядывая на рассветное небо… Вдруг замер с протянутой к холсту кистью, уставившись в одну точку. Потом, не поворачивая головы, повел глазами вбок — и стал медленно, сантиметр за сантиметром, оседать вниз. Присел за камнем, опершись рукой на палитру, отчаянно глядя в сторону позиции, прикидывая расстояние. Пригнувшись, бесшумно ступая, двинулся вперед.
Из-под ноги у него сорвался, загрохотал под гору камень — и он вскочил, уже не скрываясь, бросился бегом.
— Атас! Атас, пацаны!! Духи!!
Ударила очередь — он качнулся, будто споткнувшись, не добежав нескольких шагов до позиции, схватился руками за голову, повел ладони вниз, размазывая по лицу кровь вперемешку с краской, и упал навзничь, открытыми глазами к небу.
Послышались первые ответные выстрелы — пацаны вылетали из землянок в накинутой наспех, не застегнутой броне, с ходу стреляли по мелькающим у самой кладки духам. Чугун в броске дотянулся до своего пулемета, рванул затвор и всадил очередь в выросшую прямо над ним фигуру.
— «Черные аисты»! — раздался отчаянный крик сразу нескольких голосов.
Бойцы наконец разбежались по окопам, расстреливая в упор длинными очередями, забрасывая гранатами одетых с головы до ног в черное арабов. Те, отстреливаясь, стали отходить к россыпи камней. Воробей и еще несколько пацанов послали навесом вдогонку заряды из подствольников.
На короткое время наступила передышка. Бойцы застегивали бронежилеты, передавали по цепочке подвески с боезапасом, гранатометы.
— Хреново. Попали мы, — сказал Хохол. — Эти до последнего бодаться будут!
— Потери есть? — крикнул капитан.
— Караула всего нет!.. Петровского нет!..
— У нас двое! — донесся крик с другого края позиции.
— Радиста ко мне! — Капитан, выскочивший с автоматом по тревоге со всеми вместе, побежал обратно в свою землянку.
От камней раздался глухой хлопок, второй — и над головой послышался противный шепелявый свист.
— Мины! Ложись! — заорал Хохол.
Все упали на дно окопов, вжимаясь в стены. Мины рвались одна за другой, разнося кладку, засыпая бойцов камнями и песком, осколки с визгом рикошетили во все стороны. Где-то закричал раненый, донесся истерический вопль:
— Курбаши! Курбаши, сюда!
Курбаши, пригнувшись, наступая на лежащих бойцов, побежал по окопу.
Капитан надел протянутые радистом наушники, схватил микрофон.
— Первый! Первый! Я — девятка!..
Мина пробила потолок и разорвалась в землянке. Радиста подбросило взрывной волной и отшвырнуло в сторону. Капитан с размаху ударился спиной в стену, он сполз на пол, из-под наушников потекли по шее две струйки крови…
Вся позиция окуталась густыми клубами пыли.
— Капитан где? — крикнул Хохол. — Воробей, в землянку, по-шустрому! Они нас разутюжат здесь! — Он, выждав паузу между разрывами, приподнялся, глянул в бинокль. — Один в ложбине за камнями — полтораста на ту вершину! — указал он. — И второй там же! К миномету!