Девятые врата
Шрифт:
— По-моему, вы тоже обязаны… — Пассажир все так же виновато улыбался.
«Он! — мелькнуло у меня в голове. — Его голос!»
Я задрожала и отпустила руку Гогиты, чтобы он не заметил моего волнения.
— Я сейчас выхожу, — продолжал мужчина. — Постараюсь в другой раз…
Кондукторша была сердита и ничего не ответила.
Троллейбус остановился у магазина минеральных вод. Мой незнакомец протиснулся к задним дверям. Я схватила Гогиту за плечи и немного резко подтолкнула его к выходу.
— Мама, а почему мы выходим здесь? — удивленно оглянулся Гогита.
—
На широком тротуаре, между газоном и домами, были выставлены столы с книгами — как раз проводилась неделя детской книги. Незнакомец, сложив руки за спиной, остановился у одного из столов. Казалось, что если исчезнут вдруг столы с книгами и продавцы, и вся улица, и весь город, он все будет стоять, сложив за спиной руки и уставившись в одну точку. Я не знала, что делать: стоит ли при Гогите завязывать с незнакомцем разговор. Но раздумывать было некогда, мужчина мог уйти…
Я осторожно тронула незнакомца за рукав. Он удивленно оглянулся — из-под седоватых бровей глядели на меня умные голубые глаза…
— Простите… — начала было я, но язык мне не подчинялся.
— Я слушаю вас…
«Это он!»
— Простите, что я беспокою вас… Я, Элико, Эленэ, жена Бакара… Если я не ошибаюсь, вы мне звонили…
В его глазах отразилась лихорадочно заработавшая мысль. Он быстро нашелся.
— Вы ошибаетесь. Я не знаю вас, я в этом городе вообще ни с кем не знаком! — Сказав это, он повернулся ко мне спиной.
Я покраснела от неловкости.
— Простите… — я глупо усмехнулась. — Сколько дураков на свете, от безделья звонят куда попало… Развлекаются…
Незнакомец резко обернулся. Его спокойное лицо неузнаваемо изменилось, гнев и грусть мелькнули одновременно в его глазах и горькой складке губ.
— Развлекаются?! Вы сказали, развлекаются! — Он усмехнулся.
— Да… Мне ваш голос показался знакомым. Видимо, я ошиблась, простите!
— Нет, вы не ошиблись. Я действительно звонил вам! — Он сказал это так просто, будто ничего не случилось, будто он давно знаком со мной, знает мой характер и привычки, предвидит заранее все мои вопросы и ответы, и ничему не удивляется. — У вас хороший слух, — добавил он, — но теперь наша встреча не имеет уже никакого смысла.
— Почему! Что случилось! — вскрикнула я, невольно привлекая внимание прохожих.
— Как я просил, сколько умолял… — Мужчина протянул ко мне руки, и на лице его выразился неподвластный словам упрек в том, что я очень легко могла пот мочь ему, — и не захотела. Но в ту же минуту взгляд его изменился, на лице появилось ничего не говорящее выражение. — Теперь уже поздно. Майя добилась своего, не знаю, как это ей удалось… Она ушла от меня… Три недели назад.
— А кто это — Майя?!
— Моя бывшая жена.
— Та самая женщина, с которой…
— Та самая… — подтвердил мужчина и, холодно кивнув, отошел от меня.
Земля сдвинулась и не могла остановиться, почва колебалась у меня под ногами. Чтобы не упасть, я оперлась на плечо Гогиты и только тогда заметила в его больших растерянных глазах совсем новое, незнакомое выражение.
Гогита недостаточно хорошо знает русский язык.
Гогита самозабвенно любит отца, Бакар для него все, и отец, и самый близкий и любимый друг… Я помню, часто глядя на них, думала о том сильном чувстве, которое называется мужской дружбой.
Бакар не удивился. По-моему, он даже обрадовался, что я все знаю. Сам я никогда бы не смог признаться, сказал он.
— Думай обо мне что хочешь, презирай, ругай, хоть к смерти приговаривай, только поверь — все получилось помимо моей воли, я долго с собой боролся, но ничего, тщетно. Я сам не понимаю, что со мной происходит. Клянусь тебе, Элико, Гогитой клянусь, я не знаю, как это все могло случиться…
— Уходи! — сказала я. — Уходи!
И Бакар ушел.
Господи, неужели существует на свете большая боль? Сначала тебя выбирают из всех и говорят, что ты — самая красивая, самая умная и самая желанная, что ты приносишь радость… А потом вдруг ты убеждаешься, что все это ложь… Оказывается, ты не была единственной для этого человека… Другая со своей любовью оказалась более привлекательной, более желанной. Душа другой показалась богаче, жизнь с ней — интереснее… И будут они теперь вместе, и ты не узнаешь ни об их радостях, ни о печалях, так же как ты сама скрывала свои заботы и радости… Словно ты жива и мертва в одно и то же время. Вроде ты уже не существуешь, не живешь, исчезла… И тебе только кажется, что ты живой человек…
Я знала, что Бакар еще зайдет, зайдет за своими вещами, книгами.
В тот вечер я была одна. Тете Пело прибавили пенсию, и она пошла в железнодорожное управление за какой-то справкой. Гогита смотрел телевизор — передавали соревнования по боксу. Я закрыла дверь в коридор и пошла в ванную.
От горячей воды кожа сразу покраснела, окошко в ванной запотело. Не знаю, сколько времени прошло, когда сквозь шум душа я услышала, как скрипнула дверь. В коридор кто-то входил. По звуку шагов я узнала Бакара. Дверь в ванную была приоткрыта… но… вода так шумела, что я не могла слышать, что кто-то вошел… не могла… из-за того, что шумел душ…
— Ух! — смущенно воскликнул Бакар, быстро повернулся, собираясь выйти, но внезапно остановился, словно какая-то сила подтолкнула его и закружила голову. Он посмотрел на меня и застыл.
— Выйди! — сказала я. — Сейчас же выйди!
Я хотела крикнуть ему: убирайся, но не решилась.
— Элико!.. — Он опустил голову, но снова поднял ее и стал глядеть на меня. Сделал в мою сторону неуверенный шаг и дрожащим голосом произнес: — Прости меня.
Какой-то тайный голос подсказал мне, что это была не просто просьба о прощении из-за того, что он вошел в ванную, речь шла о большем. Я поняла, что эти слова родились у Бакара здесь, сейчас, что до сих пор он не думал просить прощения. И все-таки я почувствовала себя бесконечно счастливой. В этот короткий миг, словно порох, взорвалась в моем существе буйная радость и обожгла блаженством каждый мускул…