Девятый круг

Белл Алекс

Вот почему я не притрагивался к своему дневнику эти последние недели — я был счастлив. Просматривая предыдущие страницы, понимаю, что меня тянет писать в нем, когда я чувствую себя несчастным. Но в последнее время я был слишком вовлечен в реальную жизнь, чтобы тратить время на нытье в дневнике.

Это странно, но страница за страницей, заполненные в этой тетради, действительно утешают и обнадеживают меня. А бумага, как только на ней появляется запись, приобретает новые свойства. Страницы немножко сворачиваются и больше не прилипают друг к другу. От чернил бумага тяжелеет, ее поверхность перестает быть гладкой, становится как бы покрытой трещинками. Дневник заполняется моими словами, моими мыслями, моей жизнью. Наверное, поэтому я так полюбил его. Ведь даже теперь я опасаюсь, что опять могу все забыть, а эта тетрадь — страховка от такого случая, поскольку здесь все собрано, записано, сохранено и пропасть уже не сможет.

Но на прошлой неделе произошла серьезная неприятность. После позднего ужина в городе я возвращался домой от метро и, уже почти подойдя к своей парадной, внезапно остановился от удивления. Из подъезда вышла женщина. Наружное освещение было неважным, поэтому рассмотреть ее хорошенько мне не удалось. Я смог лишь определить, что на ней было темное вечернее платье и длинные черные перчатки до локтей. К моему удивлению, она была без пальто, я представил себе, как ей должно быть холодно в этот поздний час. Ее длинные черные волосы были собраны на затылке, а на шее и на запястье сверкало что-то похожее на бриллианты. Она приближалась ко мне, и каблуки-шпильки ее плетеных вечерних туфель звонко цокали по тротуару.

Я подумал, что она поступает неразумно, выходя на улицу без верхней одежды, защищающей от холода. Было уже за полночь — совсем неподходящее время для симпатичной женщины, чтобы бродить по городу в одиночестве. Улицы, на которых ничто не угрожает днем, могут стать далеко не безопасными ночью. Но то, как она шла, и ее манера держаться явно свидетельствовали о том, что она не боится ни темноты, ни тех неожиданностей, которые во тьме могут ее ожидать. Тем не менее я сделал вдох, перед тем как спросить ее, далеко ли она идет, имея в виду еще не до конца принятое решение предложить ей свое сопровождение, если путь ее окажется неблизким. Но когда она, поравнявшись со мной, подняла голову и тусклый свет ближайшего уличного фонаря высветил часть ее лица, слова замерли у меня на губах. Она же, слегка улыбнувшись, прошла мимо. В этой женщине я узнал Лилит из моих сновидений. Повернувшись и глядя, как она удаляется, я пытался убедить себя, что ошибся. Она не могла выйти из подъезда моего обшарпанного дома, убранная во всю эту вечернюю роскошь, и затем шагать по будапештским улицам.

Но мне надо было знать точно, я должен быть уверен, что это не она. И я пошел следом за ней, решив догнать ее, но отчаянный женский крик, донесшийся из моего подъезда, меня остановил. Несколько мгновений я стоял в нерешительности, глядя вслед удаляющейся в темноту женщине, вслушиваясь в замирающие звуки ее шагов, но затем повернулся и побежал к дому и, оказавшись в подъезде, в ужасе замер.

В слабо освещенном вестибюле стояла Кейси в окружении троих молодых парней, вплотную подступивших к ней. Один из них пытался отнять у нее сумку, но Кейси держалась за ремешок обеими руками, умоляя налетчиков отпустить ее, но те в ответ только смеялись.

«Сейчас же отдай им сумку, — мелькнуло у меня в голове, — какой в ней смысл?»

Неужели она действительно была такой наивной и не понимала, что, если им придется ее прибить, они прибьют? И какая польза будет ей от старой обшарпанной квартиры, если она умрет? Или мертвым окажется ее ребенок? Я увидел, как из ее глаз потекли слезы, когда один из бандитов схватил и заломил назад ее руку, одновременно вырывая у нее сумку, в то время как другой налетчик обхватил рукой ее шею и запустил пальцы в темные пряди ее волос, издевательски изображая попытку приласкать.

— Как насчет того, чтобы немного позабавить дядю, прелестная мадам? — пробормотал он слащаво. Склонившись к ней, он попытался поцеловать ее, но в следующий момент отпрянул назад, его губа сильно кровоточила в том месте, где Кейси прокусила ее. — Ах ты, мерзкая сука! — прорычал он, выплюнув кровавую слюну ей в лицо, а потом, размахнувшись, сильно ударил ее по щеке.

Внезапно вспыхнувшее желание убить их всех прямо там, где они стоят, потрясло меня изнутри, и мне пришлось собрать все свои силы, чтобы подавить его. Это неправильно — убивать людей. Неправильно!

— Эй! — крикнул я, чтобы отвлечь их внимание от Кейси.

Трое молодых негодяев с издевательским видом повернулись ко мне, при этом один из них автоматически продолжал помахивать отнятой у Кейси сумкой, ремешки которой он накрутил себе на руку.

— Вы сделали большую ошибку, — сказал я спокойным голосом, предвкушая дальнейшее развитие событий.

Не думаю, что я серьезно их покалечил… Ну, по крайней мере, все обошлось без смертельных травм. Они оказались трусами, так что мне не пришлось особенно напрягаться, чтобы обратить их в бегство. И я был на этот раз готов к мощной, отвратительной волне радостного возбуждения, захлестнувшей меня, как только я сильно ударил по лицу первого из этих подонков и с удовольствием ощутил, как с хрустом ломаются кости его носа. Но я не позволил себе увлечься, несмотря на то что нанесение им побоев доставляло мне такое буйное, дикое наслаждение. Все происходило гораздо легче, чем в прошлый раз, поскольку тогда было пятеро парней, гораздо более взрослых и крепких, чем эти трое подростков.

Первый из налетчиков, завывая, отшатнулся назад, из его разбитого носа текла кровь. Остальные двое бросились на меня, один из них сжимал в руке нож. Однако проблема с оружием заключается в том, что оно делает человека чересчур самоуверенным. Отнять у него нож оказалось так легко, словно он сам добровольно отдал его мне. Если бы он был просто еще одним грабителем, я бросил бы нож на пол, но это именно он ударил Кейси по лицу после неудавшейся попытки поцеловать ее, и, прежде чем я осознал, что делаю, я притиснул его к стене и уже был готов полоснуть ему по горлу этим самым ножом.

Двое его подельников застыли неподвижно, словно изваяния, и уставились на нас. Лезвие почти касалось его шеи — одно движение моего запястья, и он мертвец. И в этом заключалась бы справедливость. Он же презренная, жалкая личность. Он был готов ограбить беременную девушку-подростка, а потом еще и надругаться над ней. Он недостоин того, чтобы жить. Перерезать ему горло — это так легко и быстро. И я уже был готов так поступить.

Он смотрел прямо на меня, во взгляде карих глаз застыл ужас. И я, пораженный, вглядывался в него. Как я оказался здесь, в этой ситуации? В углу плакала Кейси, и именно доносившиеся оттуда звуки вернули меня к действительности. Я отбросил нож, словно он жег мне ладонь. Потом взял парня за руку и оттолкнул к его сотоварищам. Все трое уставились на меня, словно перепуганные кролики. И внезапно трое грабителей исчезли, а на их месте я увидел троих подростков, которые были едва ли старше самой Кейси. Я с беспокойством обвел их взглядом, но, кроме одного, со сломанным носом, они не выглядели сильно покалеченными.

Я шагнул к ним, и все трое одновременно отступили. Я остановился, и, когда начал говорить, мой голос зазвучал очень низко и устрашающе даже для меня самого:

— Если вы еще когда-нибудь прикоснетесь к этой моей знакомой, даже если вы только взглянете на нее или приблизитесь к ней, я обещаю, что разыщу и убью каждого из вас!

По их лицам было видно, что они поняли: это не пустая угроза и я действительно готов убить их, не колеблясь ни секунды. И это повергло меня в ужас. Наверное, в тот момент я испугался самого себя больше, чем они меня.