Действительность. Том 1
Шрифт:
Как могло бы оценить наше отношение к этой проблеме само «неживое», имей оно мышление, имей оно доминанту осмысления, имей оно возможность посмотреть на нас, и на всё «живое», со своей стороны? Мы смотрим со своей возвышенности, и только в этом нашем взгляде и соответствующей оценке, состоит вся суть нашего отношения к «неживому», отношения нашего взора к «Картезианскому колодцу». Но является ли эта возвышенность действительно возвышенностью, – большой вопрос. Мы смотрим в этот колодец и не подозреваем, что может быть, он так же смотрит в нас.
Живые клетки состоят из химических элементов, и в них происходят те же химические реакции, что и во всём окружающем мире. Все отличия лишь в сбалансированной форме, в отличительном порядке, в определённой упорядоченности и алгоритмической слаженности этих процессов. Но упорядоченность как таковая, – всегда относительна. И если говорить непредвзято, эти форма и порядок, зачастую разительнее отличаются в разных субстанциях, отнесённых нами всецело к «неживой материи», чем между субстанциями «живой» и «неживой» модальности. То есть в обозначенной нами «неживой» материи, между различными её формами, подчас отличия гораздо разительнее, как в динамике, так и вообще в формативной основохарактерности, чем отличия тех же форм, в сравнении между субстанциями «неживой» и «живой материальности». И фактически, наше отношение ко всему этому, как и отношение ко всякому явлению в мире отдаёт двойными стандартами. Мы глубоко предвзяты в своих умозаключениях. Когда это выгодно для общей концепции парадигмы «живого» и «неживого», мы выдвигаем одни явления на первый план, а другие задвигаем подальше. Либо просто не желаем замечать, как явных противоречий в одном, так и неоспоримых сходств в другом.
На самом деле так называемая «живая ткань» не просто неразрывно связанна с «неживой», – они есть – суть одно. И найти ту черту, которая отделяла бы «живую ткань», от «неживой материи» практически – невозможно. В любой ткани мира всегда отыщется нечто из обоих лагерей. Нечто присущее «живому» в самой «неживой материи». Как и нечто присущее «неживому» в самой «живой».
И вот здесь со всей фатальностью встаёт крамольная мысль, некое глобальное подозрение. А что если «неживой материи» вообще – не существует? Что если мы разделили мир на «живой» и «неживой», исходя из наших заинтересованных представлений о «живом» и «неживом», и вообще о жизни и её отсутствии. Ведь мы смотрим на всё с точки зрения нашего метаболизма, нашей формы, индивидуальной модальности нашего сложного тела, и его упорядочения, – с точки зрения нашей своеобразной системности. Кстати сказать, – сомнительной в своей безупречности. Наше внутреннее «Я» толкает нас на этот догматизм реальности. Мы судим обо всём только с точки зрения наших чувств и нашего миросозерцания. (А как мы могли бы судить иначе?) Но на самом деле, если бы мир ограничивался тем, что способны уловить наши чувства, если бы он ограничивался тем, что мы способны видеть, слышать, идентифицировать и оценивать, если бы он ограничивался только нашей формой осмысления то, по-моему, он был бы достаточно скуден. Всё это, конечно, только в трансцендентном смысле. Ибо в чисто эмпирическом смысле, в смысле узко феноменальном, это так и есть. – Мир ограничен только нашим воззрением, и не имеет в себе ничего, что выходило бы за эти рамки.
«Живое» и «неживое», как некие воззренческие дефиденты, выставляемые друг против друга, в детерминантном смысле, являются такими же противопоставлениями, порождёнными нашим разумом, как, например, верх и низ в пространстве, или прошлое и будущее во времени. Эти парадигмы, так же не существуют в природе, они порождения нашего представления, нашего паралогического проблемного в своей сокровенной сути, парадоксального мышления. Качественные апперцепции и следующие за ними дефиниции, порождаемые пространственно-временным континуумом, неким синтезом времени и пространства, дают нам качественные его определения и оценки. И вся наша уверенность в противоположении живого и неживого в своём Абсолюте, есть лишь синтетическое представление нашего разума о мире, – отражение в его расколотом надвое, разумении. «Живое» и «неживое», как некие отдельные самосущностные качественные субстанциональности, сами по себе, конечно же – не существуют. Так же, как не существует самих по себе верха и низа, как не существует самого по себе прошлого и будущего в самом сакральном смысле трансцендентальных осмыслений. Их идеальная достоверность существует лишь в отражение развёрнутых по разным сторонам мира, зеркал «бинокулярного воззрения нашего трансцендентного разума».
Как только в нашем, существующем здесь и сейчас разуме, (существующем здесь и сейчас только для себя), начинается работа синтеза, происходит необходимое деление мира по всем возможным плоскостям и во всех возможных перспективах. Отражение в разуме, делящим мир своим ноуменом на две стороны, порождает двумерность бытия, дуализм его осмысления. При котором необходимо возникает парадокс, как некий основополагающий принцип, определяющий и привносящий во все возможные перспективы нашей действительности, свою метасферу.
Наш ноумен, прокатываясь в виде «взрывающейся и коллапсирующей чёрной дыры», по ухабам безвременного и безпространственного мира, создаёт тем самым, время и его течение. И с помощью памяти, в её разнолинейных аспектах делит его на части, выделяя в нём прошлое и будущее. Создаёт отчерченности и законченности, выстраивая в нём все что, так или иначе, относится к пространственному. Делит его на наполненное и ненаполненное, верх и низ, далёкое и близкое, хаотичное и упорядоченное, на жидкое и твёрдое, грубое и тонкое, инертное и агрессивное, и т. д. И, в конце концов, на «живое» и «неживое», исходя из собственной внутренней формодинамики. Впрочем, как и на все остальные внутренние и внешние противоречия, как феноменального и эмпирического, так и трансцендентального и метафизического опыта. И затем целокупируя всё это в себе, выстраивает собственную «фантасмогорию», нечто целокупно-феноменальное – мир действительности.
Наш необузданный разум по большому счёту занят только тем, что без конца строит условные границы, и затем охраняет их, как жизненно важные объекты. Как бы эти границы не утончались, они не могут быть разрушимы, пока существует ноумен. Между двумя полюсами, расстояние может уменьшаться до бесконечности, но эти полюса не могут слиться в единую целокупность. Ибо, в таком случае, пропадает сама действительность. Во временном поле, – бесконечно приближая прошлое и будущее друг к другу, всегда остаётся некая точка противостояния, некий «горизонт событий». В пространственном поле, – бесконечно приближая грубое и тонкое друг к другу, всегда остаётся линия разделения. И миг временного, и точка пространственного, как бы они не уменьшались, не могут «схлопнуться», пока существует «ноумен». И потому, пока существует эта «чёрная дыра» – наш ноумен, существует и прошлое, и будущее, как и все возможные разноплановые противоречия пространственного бытия.
Миг, как некий отрезок времени, только в нашем представлении находит свои параметры. Да и то только металогически, только как гипотетически существующая локальность, по отношению к такой же гипотетической безмерности. Сам же по себе, миг вполне соизмерим с вечностью! Как бы это не прозвучало абсурдно. Ибо он есть олицетворение этой вечности, так как, так же как вечность, не имеет своей собственной продолжительности, своего собственного параметра.
Прошлое и будущее, верх и низ, твёрдое и жидкое, грубое и тонкое, инертное и агрессивное, и т. д. после «схлопывания» нашего ноумена, после «коллапса» нашего сознания, необходимо сливается в нечто едино целокупное. Где уже не может быть ни прошлого, ни будущего, ни верха, ни низа, ни грубого, ни тонкого, и т. д. Как только перестаёт существовать «чёрная дыра ноумена», пропадает и деление, – всякое деление. Ведь с этим, исчезает не только течение времени, не только пространственные критерии, но и само время и пространство. Всё и вся сливается с вечностью, – с её всепоглощающей пустотой.
Наш разум не в состоянии постичь ни бесконечности в расстояниях, ни бесконечности в размерах. Ибо для этого ему пришлось бы постичь самого себя. Такие метаморфозы нашего осмысливания, как: «Мир не может быть конечным в силу того, что за любым концом, должно необходимо следовать что-то…». Или: «Мир должен быть целостен, но целостность подразумевает конечность, а конечный мир, – это нонсенс…». И т. п. Всё это фокусы нашего сознания, продукты его «чёрной дыры». Существуют метаморфозы, способные привести к помешательству даже самые крепкие и закалённые умы. Я пока не стану углубляться в эту бездну, ибо для подобных осмыслений необходима подготовка.
И так. Для нашего разума, существующего в рамках реальной действительности, невероятно появление из определённой материи, чего-то совершенно чужеродного. Говоря упрощённо, ни при каких условиях камень не смог бы породить рыбу, если только у них не было бы чего-то глубоко общего. Не важно, какая длинная цепочка превращений между ними бы не пролегала, не неси они в себе чего-то аналогичного, это было бы, – невозможно. Это значит, что сама Жизнь, гнездится далеко за пределами живой клетки, в камне, в той бесконечной глубине на пути регресса нашей осознанности, стремящейся в микромир материального. Впрочем, как и в противоположную сторону, – в макромир. Ибо, как я отмечал выше, эти стороны мироздания так же есть суть отражение в развёрнутых зеркалах нашего разума, и являются в сущности одним и тем же. Мы определяем их нашим углом зрения, глубиной глазного яблока, в силу и в соответствии собственному объёму, и тем перспективам, обусловленным соответствующим нахождением нас на бесконечной лестнице мироздания.