Действительность. Том 1
Шрифт:
А не думали ли вы, что эта фикция, заложенная в форме нашего «синтетического мышления» как оборотная сторона познания, что она есть причинность нашего раздвоенного и сталкивающегося внутри себя разума. Только наш изощрённый разум способен из природы сделать лгуна, показывающего не то, что есть на самом деле. Причём показывающего самому себе! Ведь как мы в целом, так и наш изощрённый разум в отдельности, есть часть этой природы. До какого же предела изощрённости надо дойти, чтобы втиснуть в наше сознание, его же, сознания – совершенный антипод? – «Вещь в себе», не зависимая от пространства и времени, и всё же сущностная, объективная реальность. Ведь пространство и время составляют главную основу нашего сознания и консистенциальную основу нашего алгоритмического мышления. И всё, что вне этих первопричинных стихий, –
«Вещь в себе» как некая фундаментальная существенность мира является перманентной бездной, – свищем нашего сознания. Она есть некое место, где должны исчезать все физические законы мироздания. Где свобода, некая полная свобода выступает как само собой разумеющийся объективный факт. В отличие от присущей нашему разуму реальности, от фундаментальных основ действительности, для которых свобода всегда лишь относительность, – лишь иллюзия.
Две «инертные стихии», пространство и время, каждая из которых в отдельности представляет собой ничто, – пустоту, в своём синтезе порождают материю, некую основу нашей действительности. Материю, которая становиться антиинертной в своей сути, которая воплощает, – материализует собой стремление, и, приобретая реальность действительности, наделяется нашим разумом неким «синтетическим посредником» висящим между инертными стихиями пустоты,– материальностью. С присущей как будто бы ей, той самой пресловутой «вещью в себе», которая необходимо включает в себя качества, как первого, так и второго. То есть содержит в себе как инертность отдельно взятых стихий пространства и времени, так и обладает существенностью бытия реальной действительности.
Так как же так получилось, что природа стала нам лгать, что она стала лгать самой себе, выдавая себя за то, чем не является на самом деле. Одеваясь в явление и скрывая свою сакральную наготу, она вдруг стала придавать себе те черты, которые ей вовсе не принадлежат. Я полагаю, что корень всего этого лежит в той неистребимой глубокой религиозности человеческого рассудка, веками вбивавшейся в него и набившей оскомину величиной с сам разум, теистической формы осознанности, которая пробивается повсюду, как сорняк пробивается сквозь асфальт. Наш взгляд на действительность, каким бы он не казался атеистичным, всегда будет нести в себе зерно религиозности. И даже такое, казалось бы, не имеющее никакого отношения к теистическим воззрениям понятие как «вещь в себе», если посмотреть глубже, имеет источником всё ту же глубокую религиозность человеческого сознания. Что же это, – как не Бог, как не его трансцендентная завуалированная пантемида, эта воплощённая в понятие независимая ни от кого и ни от чего субстанциональность. Бестелесная в своей сути, и уже потому – абсолютно свободная. Субстанциональность, произвол которой диктуется лишь самой этой субстанциональностью. В ней, – в «вещи в себе» проявляются те основы, те критерии религиозности, которые свойственны всякому теистическому воззрению.
Это глубочайшее понятие возникло как необходимая последовательная «законченность мира как представления». Как только мы обозначили «явление», тут же по принципиальному закону нашего линейного парадоксального разума, появилось и нечто противоположное. Ведь если есть явление, то должно быть что-то на чём это явление зиждется, – нечто вне явления, и в то же время, сохраняющее все признаки явления, – нечто закулисное.
Осмысление мира как явления, неминуемо приводит к понятию «вещи в себе». Это закономерность нашего мышления, его архаическая парадигма, приводящая его всегда к истокам, со всеми вытекающими из этого последствиями. И сколько бы наш «рационально-аналитический разум» не убеждал наш «идеальный разум» в том, что за явлением нет ничего что мы могли бы мыслить, что Природа – не лжёт и не прячет своей сущности, что она есть именно то, чем является нам, что её явление и есть её суть, и за этим явлением лишь полная пустота, – «Великая пустота без времени и без пространства», – пустота, не имеющая даже своей бездны, это никогда не убедит его, ищущего всегда и во всём свой собственный источник в возможностях осмысления мира.
Я прекрасно понимаю, каким образом возникло такое понятие как «вещь в себе». Оно возникло из того колоссального затруднения, с которым сталкивались Великие умы прошлого. Их безграничный, и в то же самое время ограниченный своим полем воззрения разум, в какой-то момент вдруг подошёл к неразрешимой проблеме. Он шагнул к тому пределу, за которым таилось «НЕВОЗМОЖНОЕ». И уходя всё дальше в эти немыслимые пределы, он начал проваливаться под лёд, он стал сваливаться в бездну, и разумеется, стал искать опоры. Проникнув на такую глубину мира, где уже кончаются не только всякие дороги, но где просто-напросто идти дальше некуда, он встал перед выбором, либо провалиться в эту бездонную пропасть, либо зацепиться за любую возможность остаться на плаву. И он сделал, и делает до сих пор свой правильный выбор. Он оставляет себя в «пределах возможного».
Вещь в себе» появилась тогда, когда наш разум, подойдя к границе собственного осмысления, в силу своей природы, не смог остановиться и пошёл дальше. Но пропасть, возникшая перед ним и напугавшая его, спровоцировала поиски «мостка», который мог бы служить опорой его поступи. И он был вынужден найти нечто более-менее твёрдое, а по сути, наделить «невозможное» понятием, придать ему образность, присущую осмыслению своей собственной бытовой действительности. И обозначив её, как «вещь в себе», наградил бытием.
Зачатие этого понятия, как водится, произошло гораздо раньше, ещё в глубокой древности, когда только начали происходить первые «совокупления» теологии и науки. В результате этих «совокуплений», рождались совершенно новые направления в осмысливании мира. Где наряду с научными генетическими зачатками, присутствовали и религиозные мотивы. Ибо тогда, всякая наука имела своими основаниями, как строго научные факты, так и теологические догмы, и религиозные воззрения. И до сих пор наука сохранила в себе этот глубоко завуалированный теизм. Ведь если копнуть глубже, то всякая наука основана в первую очередь на веровании. Кем бы был учёный, не верь он в затвердевшие фундаментальные истины собственного познания. И если ты, во всеуслышание кричишь о своей атеистической натуре, это ещё не говорит о том, что в тебе нет теизма. Скорее наоборот. Как раз то, что ты кричишь во всё горло, говорит о твоей неуверенности и жажде этой веры, и безоговорочному пиетету к ней. И на самом деле выявляет твою глубоко теистическую кровь.
«Вещь в себе» как догмат, является закономерностью, вытекающей из самого строения нашего разума, из его архаической природы. Эта запредельная парадигма заполнила ту нишу, которая образовалась в результате роста нашего сознания, в результате его расширения. В какой-то момент возник кризис, некий «диссонанс сознания», после которого необходимо стало расти общее напряжение. Наш разум должен был получить разрешение этого напряжения, то есть получить свой «консонанс». Его природа, природа его воли, требовала этого разрешения, и оно не заставило себя ждать. Наш разум получил один из самых запредельных «консонансов». – Главное удовлетворение разума, пусть мифическое, запредельное, не доступное пониманию, но всё же – удовлетворение. И не разрешись он этим «консонансом», кто знает, чем ещё он мог бы разрешиться, может быть чем-нибудь совершенно катастрофическим.
Рождение Вселенной. Взгляд изнутри
Далее моё повествование почти не будет отличаться от классической фантастики, и в своей метафорической форме может показаться несерьёзной игрой слов и воображения. Для умов, придерживающихся выверенного классического порядка умозаключений, последующее глубокое исследование, скорее всего не произведёт никакого впечатления. И я отдаю себе в этом отчёт. Но практическая невозможность в ином контексте выражать в своём наиболее полном глубоком образе то, что я пытаюсь выразить, толкает меня на этот шаг. Ибо описать в алгоритмах эмпирики чистой физики, с помощью простых рациональных инструментов, этот глубочайший и эфемерный образ моего сознания и воображения, не представляется возможным. Всю возможную критику выбранной формы я оставляю вам.
Для того чтобы представить себе пусть приблизительно, рождение Вселенной из «ничего», её рост и формирование, и убедиться в резонности такого воззрения, достаточно посмотреть трансцендентно-образным взором на возникновение и рост человека как индивидуума, как сверх слаженной системы, из невидимого человеческим глазом сперматозоида. Ибо если отбросить условности и посмотреть обобщающим глазом, здесь так же как в случае с Вселенной, практически из ничего вырастает «огромное тело» со сложнейшей внутренней организацией. Заполняющее собой пространство в тысячи раз большее, чем изначальная завязь.