Действительность. Том 1
Шрифт:
Живые, мы или нет, – все мы дети одной матери, – (материи). Мы, – дети единой действительной Вселенной. Наше существование обязано своим появлением, не только Солнцу, но всей Вселенной. «Живая ткань» на нашей планете, имеет своим предикатом, своей сущностной основой, «неживую» материю космоса, – это неоспоримо. И для того, чтобы это понимать, не нужно быть «семи пядей во лбу», достаточно взглянуть вокруг непредвзятым, проницательным, и обобщающим взглядом. «Живое», на само деле, не является феноменом, по крайней мере, таким, каким его выставляют. Гораздо феноменальнее, – сама материя. Вот это, действительно бездна для исследователя. А тот, кто зацикливается на тайнах «живого», ищет цель там, где её нет, ищет не существующие феномены, копается в фантомах собственного иллюзорного, в своей сути, разумения. Ибо все эти феномены, – лишь надуманы.
Как появилась «живая ткань», благодаря чему, каким стечениям обстоятельств, это произошло, – знает каждый школьник. Но что она, – не знает ни один Великий учёный. Он может только выставлять на обсуждение собственные апперцепции и дефиниции. Ибо феноменальность «живого», как чего-то «сверх всего», чего-то абсолютно божественного в отличие от «неживой ткани», – сфабрикована нашим, восторженным собственными возможностями, и собственной упорядоченностью, разумом. Произвол, в котором мы так уверенны, личность, чувства, и т. д. никак не дают нам покоя. Мы надумали в «живом» некое сверхбытие, и теперь ищем его сущность, словно Бога.
Стечение ряда обстоятельств, по закону причинности и в силу необходимости, появилась «видоизменённая материя», в которой, все известные присущие «неживой» материи процессы, происходят в ином порядке, с иной скоростью, с иными параметрами. Где «баланс противостояний», – «коллапс», «взрыв» – превращается в нечто относительно стабильное, в «зацикленную целокупную саморегулирующуюся систему», с неким характерным упорядоченным размеренным течением процессов. В котором трансформация энергии, происходит в своих пространственных масштабах, и своей временной диаграмме. Условно говоря, в некоей серединной плоскости параметров временных коллизий, находящейся между течениями в камне, и течением в простом взрыве, как условных полюсов. Где в силу синтеза «грубой» и «тонкой» материи, инертной и агрессивной энергии, возникает некий баланс взаимодействия различных сил, различных динамик и свойств, и возникают «объекты пространственно-временной стабильности», с гармоничным взаимодействием в себе, «тонкого» и «грубого». И тем самым, сформировывая сбалансированные в определённой последовательности, так называемые «биологические саморегулирующиеся единицы». Метафизическая суть которых, сводится лишь к гармоничному балансу взаимоотношения «грубой» и «тонкой» форм материи. И эта «ткань», в силу благоприятных условий, прогрессирует, растёт, образуя всё новые, и новые формы. Утончая и усложняя своё «тело» до такой степени, что, получая возможность само осмысления, готова абстрагировать и изолировать себя, от всего остального мира.
Многие преобразования, происходящие с тканью вообще, будь то «живая» или «неживая», мы не в состоянии уловить. Переход материи, из одного состояния в другое, для нас, подчас, даже не миг, но нечто гораздо меньшее. Мы не в силах уловить и осознать некоторые промежуточные состояния материи. Тот миг, в который, к примеру, происходит возгорание спички, можно гипотетически разделить, на бесчисленное количество переходов материи из одного состояния, в другое. Это возгорание, мы можем делить бесконечно, ведь для нашего глаза, оно происходит во времени, а время, как известно, – делимо до бесконечности. И для какого-нибудь «микро-субъекта», некоего «нано-наблюдателя», каждый из этих переходов, будет представляться вечностью. Как для нас, к примеру, представляется «возгорание», и последующее угасание Солнца.
Все переходы и изменения материи, мы определяем с точки зрения нашего чувства времени и пространства. И на самом деле, в соответствии нашего условного представления о форме и её трансформировании, все возникновения и исчезновения, являются для нас, лишь как условные. Ибо мы абсолютно уверенны, что в этом мире ничего не появляется, и ничего не исчезает. Но почему-то только не в отношении «Живого». Здесь мы готовы спорить даже со своим собственным рассудком. Мы уверенны, мы абсолютно убеждены, что «живая материя», как сакральная божественная субстанция, появилась как нечто сверх феноменальное. Что её глубинная сущность не связана с миром «неживых» предметов. Что она, имеет совершенно иные миры для своего изначального существа. Что она явилась сюда из облаков, и представляет собой непримиримое противоречие «неживой ткани». И поэтому само трансформирование «неживой материи», – в «живую ткань», определяется нами, – как невозможное. Ведь мы, не в состоянии, ни понять её истинную существенность, ни даже уловить границы перехода, сущностные границы её трансформирования, как во временном плане, так и в пространственном.
Наше возвеличивание и обожествление собственной сути, доходит до абсурда. Но мы никогда не сдадим своих позиций. Ибо, это – сама природа диктует нам подобное поведение. Но дело в том, что меняется всё, – без исключения. И наши взгляды, и осмысления будут меняться, несмотря ни на что. И как всякой догме, этой, отведено определённое время существования.
Итак, ещё раз, сначала. Взгляните глубже, с точки зрения метафизики познания бытия, что мы собственно вкладываем в понятие «живое»? Помимо того, что с точки зрения нашего я, с точки зрения нас как «живых сущностей», мы представляем собой феномен, – нечто отличное, нечто принадлежащее сверх бытию. Что мы ещё можем предъявить сами себе в качестве неоспоримого подтверждения, кроме убеждённости в собственном божественном существе, в собственной неоспоримой изолированности от мира явлений, мира так называемой неживой природы? Что значит, на самом деле быть живым? Вопрос не такой праздный, как может показаться. Суть «живого», как бы ты не пытался её ухватить за хвост, всегда выскакивает, и, помахав хвостом, уходит, словно кит на глубину.
Мы в полной мере осознаём наш произвол и нашу доминирующую волю, как по отношению к самим себе, так и по отношению к «неживому» миру. Но ведь так же чувствуем произвол этого мира по отношению к себе. И все наши критерии, и оценки в этой плоскости умопостижения, опираются на собственную латентно заинтересованную воззренческую парадигму, как на некую представляемую нами абсолютную истинную оценку мироздания. Но дело всё в том, что так же как мы смотрим на мир со своей стороны, – мир смотрит на нас со своей. И вся невозможность объективного воззрения остаётся таковой в силу, прежде всего того, что мы не имеем никакой возможности посмотреть на себя и на мир глазами стороннего наблюдателя, – посмотреть, так сказать с «той стороны». Мы словно на «суде Линча», судим мир и принимаем во внимание только одну из сторон. Неважно обвиняем, или благословляем его в данную минуту. И потому все критерии наших оценок, это критерии только «этой стороны». А значит, не имеют абсолютной объективности, не несут в себе идеальной легитимности для истинности собственного суждения.
В чём же принципиальное отличие «живой ткани», от «неживой»? – Вот вопрос из вопросов! При всей кажущейся простоте и очевидности, на самом деле не имеющий своего разрешения. Если отбросить общепринятый догматический взгляд на мир, то абсолютно достоверно никто и никогда не ответит в чём принципиальное, то есть вне формативное, субстанционально-фундаментальное отличие этих противопоставленных нами монад действительного бытия. По этой же причине нет никакой возможности провести достаточно чёткие границы. Ибо всегда и всюду одно вытекает из другого, и втекает в первое. – «Змея, поглощающая свой хвост». Этот древний символ, как нельзя лучше иллюстрирует отношение «живого» и «неживого» в нашем мире.
Невероятная гибкость «живой» структуры, её функциональная приспосабливаемость, её антиинертность, в сравнении с другими относительно грубыми структурами, – вот единственный аргумент, в пользу её принципиального отличия от «неживой». Но и фундаментальность этого отличия, как чего-то, что является прерогативой сугубо «живого», также вызывает сомнение. То, из чего мы как форма состоим, – «углеродные цепочки», – невероятно гибки в своих соединениях, своих сочетаниях и в своих образованиях. Невероятно приспосабливаемы к внешним условиям, синтетичны, и форма–эстетичны, то есть гармонично упорядочены. Но и это так же в известном смысле вопрос нашего восприятия действительности, вопрос формы пребывания, самоощущения и самоидентификации себя в пространстве и во времени. Ведь гибкость, это всегда по отношению ко времени, и в связи со временем. Как всякая объектарность, всегда по отношению к пространству, и в связи с пространством.
Я – живу. – И это самый веский аргумент. Он же, – единственный, предъявляемый для разумного рассмотрения. Но его достоверность, есть лишь достоверность моих чувств, и не более того. Его достоверность есть утвердившийся палеокреоцентризм.
Любой аргумент в пользу того, что те или иные характеристики «живого», принадлежат только «живому», и что они абсолютны, тут же вызывают сомнение, как только ты начинаешь смотреть на вещи чуть глубже, и не предвзятым взглядом. Вся устоявшаяся и закрепившаяся основательность живого, – рассеивается, словно утренний туман.