Действо
Шрифт:
Удерживают их вместе!
Почему мне пришла в голову эта мысль? Я не знаю… Может быть, она пришла не тогда, а сейчас? Уверенность, что корова не дает отделиться разгонному блоку? Так четко и ясно представилось, как звезды позади размалеванного стекла. Она держит, цепляется изо всех сил, потому что никому не хочется разрываться пополам. Нет, все-таки это недавняя мысль.
Впрочем, неважно.
– Понял… – сказал я и, внутренне собравшись, потянулся к рукояти.
Напарник тоже сделал это – секунду его рука висела у рычага совсем рядом с моей, а потом, когда я уже обхватил рукоять и собирался его включить, вдруг с силой
Позади нас глухо хлопнуло, а значит, выполнивший самую тяжелую работу Психей отправился на свидание с землей. Мы так и не увидели его – обломанный кусок серебристой сигары, что как отцепленный вагон, медленно теряя скорость, отдаляется от нас.
А напарник впервые повернулся и внимательно посмотрел на меня.
– Не мешай… – сказал он веско.
– Но я…
– Просто не лезь вперед, – произнес он и мне почему-то расхотелось спорить.
Теперь я понимаю, что это был наш первый конфликт. Боже, как давно, кажется, это было. Давно и, вроде бы, не со мной! Все как в тумане. Тогда… тогда все еще было по-другому.
– Поздравляю Агамемно!! – излучая оптимизм каждым словом, произнес ЦАП, – Проблема устранена, коррекция орбиты завершена, включаем маршевый двигатель!
Из динамика донеслись редкие, но оптимистичные хлопки, и мне явственно представилась надпись applause появившаяся на центральном экране ЦАПа.
Как бы то ни было, наш корабль взял курс на луну и следующие несколько часов не было ничего, кроме ровной, не мешающей тяги.
Возвращаясь в своей памяти к этому первому, еще спокойному, дню, мне неминуемо вспоминается нарисованная корова и один вопрос мучит меня посреди этого холодного окололунного полдня.
Было ли больно корове, когда отделившийся Психей разорвал ее рисованное тело на две равные половины?
Трансфер 002. Андрей Якутин.
Я знал, что это надолго, но теперь мне кажется что навсегда. Так и проведу вечность в клетке. Слышишь меня Земля? Я тут бороню межпланетные дали запертый в пыльный темный ящик, насквозь провонявший испортившейся пищей и холодный как морозильная камера. Я не то чтобы жалуюсь – жалобами делу не поможешь, тем более что у меня вроде бы положительные сдвиги. Даже в самых безнадежных ситуациях есть выход – если уж ты не можешь ее избежать, ты всегда можешь привыкнуть к ней. Просто уменьшаешь запросы, вот и все. В конце – концов, перейти на микроуровень с макроуровня, ведь маленькая победа, это все равно победа…
Впрочем, по порядку. Захватив передатчик, я обещал себе, что расскажу вам обо всем – с чего это начиналось, как развивалось и чем кончилось. Может быть, это будет вам в назидание, может быть, вы просто получите от этого удовольствие. Важно другое – так или иначе, но вы это услышите. И эти слизняки из ЦАПа уже никак не смогут помешать вам в этом. Пускай подавятся своей лунной программой и бешенной пятнистой коровой на корпусе, ведь в конечном итоге, это они виноваты в том, что случилось.
Если выберусь отсюда, стану вегетарианцем, честное слово. Этот запах гниющего мяса невыносим.
К делу. Двигатели работали два часа разгоняя Агамемнон до второй космической скорости, а его заостренный, обросший антеннами дальней связи нос целил прямо в луну.
Думаю, никакой корове и не снились такие ускорения. После того как динамический период окончился, началась вторая фаза нашего полета. Основная – в состоянии свободного падения мы должны были лететь еще два дня, пока не наступить время маневров на лунной орбите.
ЦАП душевно поздравил нас с успешным окончанием разгона, сыграл туш и долго и пафосно вещал насчет нашей великой миссии. Двести миллионов человек, затаив дыхание, слушали эти монументальные слова, а многочисленные компании-спонсоры, рекламные агентства и бюро путешествий «Избушки на луне» подсчитывали барыши. По окончании речи Цап сообщил, что благодаря нашему звездному путешествию продажи сливочного мяса и говядины подскочили в полтора раза и хотел сказать что-то еще, но его заглушила не вовремя прорвавшаяся реклама «Веселой буренки» – натурального коровьего мяса из субпродуктов.
– Вперед ребята! – напутствовал ЦАП, – мы верим в вас! Ваш полет – это крошечный шажок в пустоту, и огромный шаг для всего мясо – молочного бизнеса!
Я был столь окрылен речью, что, казалось, мог сейчас оторвать от земли и воспарить.
Потом я вспомнил, что и вправду могу, отстегнул и на невидимых крыльях невесомости поднялся в центр кабины. Отсюда я уже легко мог видеть иллюминаторы и прекрасное зрелище удаляющейся родимой планеты – серо-голубой, с блестками городов. Она уже казалась меньше – земля, и утратила свою необъятную ширь, сворачиваясь в шар, подобно испуганному циклопическому броненосцу.
Тогда мне казалось, что я уже достиг той некое метафизической точки в жизни человеческой, когда лучше уже быть не может. Я парил на своей стальной космической птице среди бесконечности пустоты, со скоростью восьми тысяч километров в минуту удалялся от земли и знал, что такое переживание было доступно лишь единицам. Это осознание заставляло ощущать гордость за себя и все человечество.
Налюбовавшись ледяными далями спайс-пространства, я оттолкнулся от потолка нашей кабины и нырнул обратно в кресло. Все это время напарник маячил корявой тенью на фоне иллюминаторов, плавно покачиваясь в своем серебристом комбинезоне с коровой на груди.
Он не произносил ни слова, но как только я занял место в кресле неожиданно очутился совсем рядом и сказал:
– Вылезай!
– Что? – удивленно спросил я, признаться, грандиозное зрелище космической пустоты так захватило меня, что я с трудом ориентировался в том, что происходило внутри кабины.
– Вылезай, – с нажимом повторил он, – ты сел мое кресло. А твое кресло – вон там.
– Не все ли равно? – спросил я, – ведь сейчас нет никаких маневров?
– Это кресло второго пилота, – произнес он мрачно, – в нем должен сидеть второй пилот, а это я. Вдруг мне понадобится быстро действовать, а я не смогу быть на своем месте?
Я пожал плечами и выбрался из кресла. Мы то было совершенно наплевать, в каком кресле сидеть, но если хочет человек.
– И помни про кресло, – сказал он напоследок и замолчал, вперив неподвижный взгляд в милеометр, который неумолимо отмеривал нечувствительные пустые мили, которые остались до земного спутника. Судя по всему, наш корабль обещал прибыть к луне с солидным пробегом и без надежды на капремонт.
Теперь я помню про кресло. Помню про все остальное и свято берегу свои нерушимые границы…