Действовать по-гвардейски. Воспоминания комбрига ВДВ
Шрифт:
Мы предполагали, что противник повторит свои ожесточённые атаки свежими силами, при поддержке танков и авиации. Наши предположения почти подтвердились. Так же, как и накануне, по посёлку действовали немецкие бомбардировщики, так же наступала их пехота, не было только танков. В общем, этот день был похож на предыдущий, но теперь мы были полностью уверены в успешном завершении боя. Радиосвязь с батальоном Дрягина работала хорошо.
26-го августа противник притих[10]. Видимо он, хоть и временно, но смирился с потерей Малых Ярков. В течение всего дня с вражеской стороны не предпринималось никаких активных действий. Немцы только стремились не допустить нашего сообщения с теми, кто оборонялся в посёлке. Здесь я на несколько часов забегаю вперёд, чтобы рассказать о том, что произошло в это время на другом участке нашего фронта.
От пленных нам было известно, что в одном из населённых пунктов, находящихся в 15-20 километрах южнее хутора Лопушина, немцы ремонтируют свои танки. Некоторые пленные говорили, что там находятся танкоремонтные мастерские, а другие уточняли, что это целый передвижной танкоремонтный завод. Полученные сведения нас насторожили. Вечером 25-го августа один из пленённых немцев проинформировал нас о том, что накануне он был в этих мастерских и видел там готовившуюся там к отправке в Сталинград большую группу танков. В прошлом он был танкист, но после полученного тяжёлого ранения его перевели в артиллерию. Вызвали его туда затем, чтобы использовать в качестве водителя танка. Эта информация вынудила нас обратиться к командиру дивизии за помощью. Левее нас действовал 124-й полк, разрыв с которым достигал уже шести километров. В такой разрыв противник мог беспрепятственно ввести свои танки и действовать ими в выгодном для него направлении. Никакой связи с отставшим полком у нас не было, и мы не знали о нём почти ничего, кроме скупой сводки, поступавшей из штаба дивизии. Продвигаясь вперёд, мы вынуждены были всегда оставаться настороже, что отвлекало наше внимание от главного направления и вынуждало 1-й батальон постоянно заботиться о своём открытом левом фланге, а 3-й батальон быть готовом к действиям влево. Отражать вероятную атаку танков противника нам было нечем, вот почему и пришлось обратиться за экстренной помощью к командиру дивизии.
Генерал Иванов, зная о сложившейся у нас обстановке в районе Малых Ярков и на левом фланге полка, пригласил меня к себе на утро 26-го августа. До встречи с комдивом мы ещё раз обсудили у себя создавшуюся ситуацию и пришли к выводу, что у нас нет никаких возможностей решить проблему самостоятельно. Во 2-м эшелоне у нас находился 3-й батальон, который вынужденно приходилось держать в районе станции Кременская для обеспечения открытого левого фланга. Но огневые возможности у этого батальона были явно недостаточными, чувствовалась необходимость в артиллерии, и мы решили просить её у командира дивизии в качестве подкрепления. С этим я поехал в штаб дивизии на свой доклад. Иванов выслушал меня, но, детально ознакомившись с обстановкой, нам на усилении ничего не дал и только своему командиру противотанкового дивизиона приказал расположиться на огневых позициях в тех местах, которые мы ему укажем.
Вместе с комдивом я выехал на то место, которое мы считали наиболее танкоопасным. Орудия ехали вслед за нами, и все эти десять пушек мы разместили в считанные минуты, так как место было заранее хорошо изучено. Огневые позиции быстро оборудовались и хорошо маскировались. Грунт здесь оказался супесчаный, с небольшим кустарником. Всё шло нормально. Оставив дивизион на подготавливаемых позициях, я уехал на свой командный пункт. Всё время я держал связь со штабом полка, меня беспокоила ситуация возле Малых Ярков, затишье возле этого посёлка было очень подозрительно.
Кода я уезжал от артиллеристов, то для прикрытия огневых позиций дивизиона, оставил им два стрелковых отделения. Вот от этих-то стрелков нам и стало известно всё дальнейшее.
Примерно через час после того как артиллеристы изготовились к бою, а наши стрелки вырыли для себя окопы метрах в двухстах впереди орудий, появились немецкие танки. Они держали курс прямо на дивизион. У некоторых танков были открыты люки, так что можно с уверенностью сказать, что немцы не предполагали здесь встречу с нами. Наши стрелки, располагавшиеся впереди, хоть и почувствовали себя неуютно, лежали не шевелясь. Слышался только лязг гусениц. Бойцам было хорошо известно, что танк, несмотря на наличие оптических приборов, имеет весьма ограниченный обзор. Пошевелившись, ты можешь выдать себя. Один из бойцов впоследствии рассказывал мне так: «Кругом меня всё гудело, земля дрожала, и мне казалось, что все танки идут на меня. Мне было страшно и одиноко». Танки шли, а наши замаскированные пушки молчали. Как только машины приблизились почти вплотную к нашим передовым бойцам, артиллеристы открыли огонь. Несколько танков загорелось сразу, остальные вначале как бы споткнулись, но затем ускорили своё движение вперёд, стреляя на ходу. Остановились подбитыми ещё несколько танков. Тут в бой вступили наши стрелки, они открыли огонь из автоматов по тем танкистам, которые пытались спастись из горячих машин. Начался ожесточённый бой, а в нём, как это всегда бывает, страха ни у кого уже нет. Через полчаса всё закончилось, танки к артиллерийским позициям так и не подошли, немногие из них, оставшиеся целыми, повернули назад. Но и семь наших орудий было разбито. Немцы потеряли в бою более пятнадцати танков. Подбито было больше, но противник, отходя, сумел захватить с собой на буксире несколько повреждённых машин. Рассказывая об этом, бойцы говорили, что немцы брали танки на буксир, не вылезая наружу. Это наших бойцов удивило. Описываемое событие произошло в 11-м часу 26-го августа. До сих пор не могу себе простить, что не поинтересовался тогда судьбой героев-артиллеристов. Ссылка на то, что у меня самого тогда была тяжёлая обстановка в полку, не может служить мне оправданием. Об этих артиллеристах я теперь часто рассказываю и надеюсь, что когда-то встречусь с кем-нибудь из тех, кто уцелел в том бою. В описываемый период войны такое событие как неравный бой с танками казалось нам обыкновенным делом, а теперь, вспоминая, поражаешься стойкости и героизму советских воинов.
Возвратившись на командный пункт, мне сразу пришлось включиться в руководство боем. Немцы ни с того ни с сего стали усиленно обстреливать хутор Лопушина и станицу Кременская. Надо было определить причину повышения интереса противника к этим местам. Думаю, это было связано с действиями вражеских танков. А вот Малые Ярки оставались в центре нашего внимания, здесь надо было как можно скорее усилить оборону, за что мы и принялись.
Едва стемнело, наша сапёрная рота, захватив с собою большое количество противотанковых и противопехотных мин, выступила в сторону посёлка. За ночь все мины были установлены на трёх танкоопасных направлениях, примерно в 300-400 метрах от посёлка. Вперёд ночью были также выдвинуты усиленные сторожевые заставы с тем, чтобы сапёры могли спокойно выполнить свою работу. Перед рассветом рота возвратилась в хутор Лопушина, где мы тоже намеревались использовать её на заградительных работах.
Овладев Лопушиной и Малыми Ярками, прочно закрепившись на занятых позициях, полк готовился к наступлению. Как я уже отмечал, господствующая высота находилась в руках противника. Мы за этой высотой ничего не видели, а немцы просматривали местность в нашем расположении на большую глубину. Нам всё время приходилось скрытно передвигаться по своей территории и проявлять в этом осторожность, что было крайне неудобно. Вершина господствующей высоты находилась примерно в одном километре от хутора, расположенного по сути на северных её скатах. Теперь, овладев Малыми Ярками, мы могли обойти высоту с запада и в течение ночи не только овладеть ею, но и на ней закрепиться. Безусловно, удар по высоте надо было нанести с юга, так как севернее её вершины у противника были установлены всевозможные заграждения. В предыдущие ночи, когда мы были заняты боем у Малых Ярков, наши разведчики действовали в западном и южном направлениях. По их данным, можно было надеяться на успех в любом из этих направлений.
Вечером 27-го августа нам было приказано остановиться, никаких активных действий не предпринимать, укреплять оборону и ждать дальнейших указаний.
На следующий день со мною произошёл довольно курьёзный случай. Во время обеда, из лощины, где располагался штаб, я поднялся на свой наблюдательный пункт. Понаблюдав некоторое время в стереотрубу за интересовавшими меня объектами в расположении немцев, я отошёл в сторону метров на двести, подошёл к каменной ограде, каких в тех местах встречал много, и вдруг увидел катящую прямо на меня легковую автомашину – на таких обычно ездило немецкое начальство. Внешне она похожа на американский «виллис», только с воздушным охлаждением, мотор у неё сзади. Так как эта автомашина повышенной проходимости, то ехала она прямо по степи. Подобный тип автомобиля мне давно был знаком – мы, десантники, захватывали их у немцев ещё в 1941-м году, и мне уже приходилось такой машиной пользоваться. Но на этот раз я оказался захваченным врасплох. Из оружия у меня с собой был только пистолет, автомат же, который я обычно носил, остался на наблюдательном пункте. В общем, я был почти безоружен, однако к встрече изготовился.
Не доехав до меня метров 200-250, машина круто развернулась и покатила назад. Зная окружающую местность, я предположил, что автомобиль должен будет обязательно проехать через хутор Лопушина, а там оборонялся наш 1-й батальон. Я быстро побежал на свой наблюдательный пункт к телефону, позвонил в батальон и потребовал задержать автомашину. Старший лейтенант Креута доложил мне, что та уже проскочила. Обидно, ведь у нас из под носа удрали какие-то крупные немецкие чины.
В ночь на 30-е августа 1942-го года нами было получено приказание о немедленной передаче занимаемых позиций другой части. Сдав в течение ночи позиции и введя новое командование в курс обстановки, мы ушли в лес в пойме реки Дон. В лесу, согласно предварительному распоряжению, стали готовиться к более чем стокилометровому переходу в район Сталинграда. Вечером 30-го августа мы организованно выступили по указанному нам маршруту и шли форсированным маршем всю ночь. От захватываемых пленных, нам давно было известно, что в Сталинграде кипят уличные бои. Надо было торопиться. Перед рассветом 31-го августа начался моросящий дождь, поэтому, несмотря на сильную усталость, мы продолжали марш почти до полудня, оставаясь необнаруженными вражеской авиацией. Как только дождь утих, мы остановились, замаскировались и сделали большой привал. Покормив людей горячей пищей, до наступления сумерек отдыхали. Вечером вновь накормили бойцов и продолжили марш ночью. Так повторялось ещё дважды. Перед рассветом 3-го сентября мы завершили марш и сосредоточились в указанном нам районе. Немецкая авиация всё время находилась в воздухе, поэтому приходилось постоянно соблюдать все меры маскировки. Хотя местность была открытая, нам это удалось, самолёты нас не тревожили. Мы укрывались в балках и оврагах, каких в тех местах много.
Днём 3-го сентября нам было приказано немедленно переместиться. Противник сразу нас обнаружил и начал бомбить. С трудом достигнув указанного района сосредоточения, мы вновь расположились в балках. Теперь уже противник внимательно следил за нами. Его самолёты систематически нас обстреливали и бомбили.
Ещё два дня мы неоднократно перемещались с одного места на другое под «аккомпанемент» немецкой авиации. Защитных средств для борьбы с самолётами у нас не имелось, если не считать счетверённых пулемётных установок, но они были малоэффективны.