Дезертир
Шрифт:
Квинт, у которого не осталось выбора, согласился на должность префекта конницы, и легионы выступили вглубь Вифинии. Фимбрия искал войско Митридата. И нашел его.
– Эй, фракиец, не спи, замерзнешь.
Дециан несильно пнул Квинта в бок. Тот поднял голову. Центурион присел на корточки рядом.
– Что ты знаешь о холоде? – спросил его Квинт, – говорят, у вас в Риме, снег идет раз в пять лет, да и то всего день.
– Да уж знаю, не меньше твоего. В пустыне вот снега нет, днем нестерпимая жара, а ночью зуб на зуб не попадает.
Квинт усмехнулся.
– Не веришь? Зря. Довелось мне, зеленому сопляку, повоевать с Югуртой.
Дециан почесал горло, заросшее трехдневной щетиной.
– Вот скажи мне, как ты, фракиец, связался с этими киликийскими говноедами?
– Они не киликийцы, это купеческое судно из Массалии, – сказал Север, – и вы нас задержали незаконно.
Все существо Квинта бунтовало против разговоров с дознавателями. Он понимал, что стоит сказать одно слово, вытянут и десять. Но молчание выглядело бы подозрительно для легенды, придуманной Аристидом, поэтому Квинт решил не запираться. Врать он никогда не умел и любой незнакомец в два счета определил бы, когда он лжет. Поэтому говорить следовало лишь правду. Не всю, разумеется, и только ту, что не пересекалась в "правдой" других.
– Ну да, ну да... – покивал центурион, – я и забыл совсем. Только вот Массилия от Фракии еще дальше будет, чем Киликия. Как тебя к ним занесло?
– Искал кое-кого, – буркнул Квинт.
– Кого?
– Не важно.
– Ошибаешься, фракиец, для нас все важно. А твое дело на вопросы отвечать. И лучше без упорства, пока я с тобой столь мягко разговариваю. А мне, знаешь ли, мягкость не свойственна.
"Еще бы она была свойственна центуриону", – подумал Квинт.
– Веришь, сам себе удивляюсь, почему ты, такой дерзкий, все еще не в кровавых соплях и зубы целые? – добавил Тит Варий.
– Зубы мне, пожалуй, еще пригодятся, – сказал Квинт.
– Тогда отвечай. Кого искал?
– Женщину.
– А что, у вас во Фракии бабы кончились? – хохотнул Дециан, – что тебя на край света понесло?
– Это моя жена.
– Жена? Сбежала?
– В рабство продали.
– Пираты, что ли? Потому среди них и толчешься?
– Вы, римляне, продали, – мрачно ответил Квинт.
Дециан усмехнулся.
– А ты, не иначе как, мстить собрался, фракиец? Решил к мятежнику Серторию податься, чтобы с нами воевать? То и предложил главарю вашему, Эвдору. Я угадал?
Квинт вздрогнул, сжал зубы. Кто-то сломался? Или центурион просто услышал, как Койон упоминал имя Эвдона там, на квинквереме? Тогда с чего он взял, что это главарь? Или он этого не знает, а просто провоцирует? Квинт слышал о таких способах дознания. Надо держаться настороже.
– Какому еще Эвдору?
– Не знаешь?
– Первый раз слышу.
Дециан прищурился.
– Ну, хотя бы ты точно не критянин. А знаешь, фракиец, я тут подумал – ты ведь по-гречески говоришь лучше меня.
Квинт выругался про себя.
– Видать, не из звериной норы выполз, в городах жил. Скорее всего, с детства. А может ты знатного рода? Часом не из боспорских Спартокидов? А, Спартак?
– Не удостоился такой чести, – сказал Квинт.
– Ну-ну, – насмешливо протянул центурион, – я как-то краем уха слышал, что боспорского царя рабы укоротили на голову. Может ты его отпрыск?
Квинт не ответил. Дециан поднялся на ноги.
– Ладно, посиди тут еще, дойдет и до тебя черед.
Он повернулся и пошел прочь.
Квинт почувствовал легкий озноб. Вот так они пустой, на первый взгляд, болтовней все и вызнают. Проклятье...
"Не из боспорских ли ты Спартокидов?"
Однако неплохо центурион осведомлен о делах заморских почти тридцатилетней давности. Почему нет? Ему, на вид, около пятидесяти и, судя по всему, ранг имеет высокий. До такого дослуживаются те, кто не только умеет лихо мечом махать и охаживать палкой плечи нерадивых солдат, но и мозги имеет. Опасный человек. На первом допросе Квинт его недооценил. Подумал, что опасность здесь представляет только проницательный корникуларий. Как оказалось, не только. С центурионом тоже следует держать ухо востро. Да вообще со всеми.
Теперь они за произношение ухватятся. Может и правда, сказаться фракийцем с Боспора? Сыном одного из тех, что служили Перисаду, последнему тамошнему царю? Уж на незнании боспорских дел его не подловишь.
Квинту семь лет и он с любопытством поглядывает из-за угла на незнакомого молодого парня, сидящего возле кузни. В руках у парня кусок воска, он мнет его быстрыми уверенными движениями.
– А что ты делаешь?
– Фигурку.
– Да? А что это будет?
– Конек. Скакал долго. Устал, отдохнуть прилег.
– Дай посмотреть. Красивый. Ты его из воска слепил?
– Да.
– Жалко. Воск непрочный.
– Непрочный. Медь прочная
– Из меди сделаешь? Хочу! А как из меди-то? Ее руками так не помнешь?
– Опока будет. Вот такая.
– Ящик без дна? А фигурка внутри?
– Да. Земля вокруг. Медь вот сюда лить. Остынет, достану.
– А фигурка куда денется?
– Воск растает. Будет медь.
– Ты кузнец?
– Кузнец.
– Раб?
– Раб.
– А кто твой хозяин?
– Твой отец. И ты.
– Я тебя раньше не видел. Тебя недавно купили? Как тебя зовут?
– Как хотят, так и зовут. И ты, как хочешь, зови.
Его звали Стакир. Ему было около двадцати трех лет, когда он появился в имении Марка Севера. Отец купил его на рынке в Неаполе, заплатив приличную сумму в полторы тысячи денариев. Кузнец Афраний, которому подбирали помощника вместо умершего недавно от болезни раба, осмотрев, ощупав молодого парня, и перекинувшись с ним несколькими фразами, сказал Марку, что за этого денег лучше не пожалеть. Отец и Афраний общались с рабом на греческом, ибо тот почти не знал латынь. Греческий язык не был ему родным, но раб прекрасно владел им, да и латыни быстро учился, обладая большими способностями к языкам. И это был только один из его талантов.