Дезертир
Шрифт:
На счете "сорок" легат остановился.
– При жизни Мария, его сторонники не казались мне такими законченными идиотами. Похоже, подмяв под свои задницы все курульные скамьи, Цинна и его подпевалы от осознания собственного превосходства думают теперь только ими. Я задницы имею в виду.
– Я не понимаю, – оторопело сказал Север.
– Не удивительно. Полагаю, задницей думать непросто, – Лукулл подошел к Северу и встал пред ним, сложив руки на груди, – объясняю. У меня нет никакого желания помогать Фимбрии в ловле Митридата. Пусть справляется сам, если сможет.
–
– Если Фимбрия не может закончить войну, ее закончит кто-то другой, – развел руками Лукулл, повернулся и направился к своему столу.
– Ты боишься, что вся слава победителя достанется Фимбрии? – высказал догадку Север, – но это вряд ли случится, ведь всем будет ясно, что без твоего флота он ничего не смог бы сделать.
– Ты говоришь так, словно царь уже сидит в подвале в цепях, а твой командир готовится к триумфу. Кабан еще жив, а ты уже строишь планы относительно его шкуры? Нет, трибун, я Фимбрии помогать не стану. И не причем здесь желание единоличной славы. Покойного Помпея Страбона, великого полководца, весь Рим ненавидел за корыстолюбие. Тем не менее, будь он на месте Фимбрии, независимо от моего отношения к нему, мои люди уже выбирали бы якоря и ставили паруса, стремясь на помощь.
– Но ведь ты со своим флотом не победишь Митридата в одиночку! Даже если одолеешь его на море! Он соберет новые сухопутные армии, а Сулла в Греции, как он переправится в Азию?.. – Север осекся, понял, что сморозил глупость и замолчал.
– Переправится, – улыбнулся Лукулл, – уж будь уверен. Всему свое время. Но Фимбрия пусть побеждает Митридата сам. Я посмотрю, как это у него получится.
– Но почему?!
– Ты дурачок или прикидываешься? – спросил Лукулл, пристально глядя в глаза Северу.
Квинт заткнулся. Помолчав, он сквозь сжатые зубы прошипел:
– Вот оно что... И кто же для вас больший враг? Митридат или марианцы?
– Сам посуди. Митридат всего лишь заморский царек, каких немало. Все эти митридаты, никомеды, птолемеи, тиграны и прочие – всего лишь внешние раздражители, вроде комаров. Кусают, досаждают, мы отмахиваемся, иной раз кого прихлопнем. Обычное дело. А есть опасность пострашнее. От нее гниет и смердит тело. Это болезнь. Она гложет, жрет изнутри, она невидима. Болезнь может дремать годами, а потом убить человека за полдня. Комара несложно убить. Даже волка, один на один, повозившись, можно. Гниению плоти противостоять куда сложнее.
– И такой болезнью вы считаете марианцев? – протянул Север, – а кем вас считают те, кто сейчас в Риме? Цинна и прочие?
– Мне как-то все равно. А вот для тебя, трибун, куда важнее беспокоиться о том, кем тебя считают здесь.
– Интересно. Вообще-то я посол. Даже если вы считаете меня врагом, то священное звание посла не дает вам права...
– Это звание ничего не значит.
– Даже так? То есть ты, Лициний Лукулл, наплюешь на обычаи, чтимые всеми народами, и казнишь посланника?
– Мятежника. Казнить посла не в моей компетенции.
–
– Сулла вполне способен на такое, если будет не в настроении.
Квинт начал осознавать свое положение, и сердце его застучало чаще. Помолчав немного, он прошептал:
– Не хотел бы я служить под началом столь бесчестного человека.
– Да ну? – усмехнулся легат, – а сейчас ты кому служишь? Твой разговорчивый тессерарий рассказал так много интересного про доблестного гонителя Митридата, Гая нашего Флавия и его подвиги. А ваш разлюбезный Марий, спятивший дохлый упырь...
– Будем меряться трупами? – огрызнулся Север, – их с обеих сторон хватает.
– Я твое имя, трибун, раньше не слышал, полагаю, твой род не слишком известен. Твои родные живут в Риме?
– В Самнии.
– Значит, во время резни они не пострадали. А головы кое-кого из моих родных и немалого числа друзей выставлялись на Форуме на потеху плебса. Скажи мне, я должен помогать Фимбрии? Тому, кто так прославился при взятии Рима Марием. Тому, кто убил консула, пусть мы и не признавали тюфяка Флакка таковым.
– Говоришь, должен ли ты помогать Фимбрии? – процедил Север, – Митридат вырезал десятки тысяч римлян. И не воинов, а стариков, женщин и детей! А перебитых рабов никто и не считал. Разве не должен Митридат понести кару? И ты, Лукулл, можешь стать мечом правосудия, но вместо этого строишь из себя обиженного. Тебе протягивают руку, но ты в гордыне отталкиваешь ее. Ты прав, я совсем не знатен. Мой отец потратил изрядную сумму, чтобы я смог стать контуберналом Тита Дидия. Но я встал бы под знамя Орла и рядовым, ибо хочу служить на пользу государству. Не Марию и Сулле, а государству! И воевать за Рим, а не за Мария! Против врагов Рима!
Лукулл внимательно выслушал пламенную тираду трибуна и сказал:
– Хорошо говоришь. Конечно, стоит подтянуть риторику, но все это вполне осуществимо. Учить, развлекать или побуждать – цель любой речи. Определенно, у тебя природный талант к последнему. Ты можешь зажигать людей, побуждать их к действию. Если бы тебя послушали некоторые из моих подчиненных, они уже стучали бы мечами об щиты, а Митридат немедленно нагадил бы под себя. Из таких, как ты, выходят вожди. Ты хочешь служить государству. А какое оно в твоем представлении, правильное государство?
– Власть народа.
Лукулл усмехнулся.
– Мы стоим на шатком мосту над пропастью. Ветер, что раскачивает его, стремясь сбросить нас в бездну – Митридат. Будем стоять, он добьется своей цели. В борьбе с ним нам нужно двигаться. Куда? Назад, откуда пришли? Людей на мосту слишком много. Задним не понять страхи и колебания передних. Задние напирают, как убедишь их повернуть? Возникнет давка, свалка, а мост легок и непрочен, многие полетят вниз. Мы толпой вбежали на него, толкаясь локтями, всякий норовил пролезть первым. Сто человек – сто мнений, вот твоя республика, власть народа. И кого ты послушаешь в толпе, этом слепом неповоротливом звере, что топчется над бездной? Здесь можно идти только вперед, друг за другом. Иного пути нет.