Дежурные по стране
Шрифт:
— Ладно, ладно, кобеля ненасытные. Всех обслужу, только шубу не забирайте… В очередь, — вдруг скомандовала девушка.
Васю передёрнуло. Он сначала не поверил своим ушам, но через несколько секунд вынужден был поверить глазам. Борьба за обладание телом прекратилась. Девушка поднялась с земли, отряхнулась от снега, надела шубу, прислонилась к ларьку и приказала:
— Рыженький, начнём с тебя. Только быстро.
Вася вышел из-за тополя:
— Доброй ночи, дамы и господа! Вижу, у вас тут очередь. Кто последний?.. Рыжий, тебе придётся пропустить меня вперёд, потому что инвалиды духа обслуживаются вне очереди. — Вася мельком взглянул на девушку, сплюнул и тут же отвернулся от неё. — Ничего, с пивом
— Ты откель взялся, инвалид? — спросил высокий парень с изрытым оспой лицом.
— Отсель, гребень, — рубанул Вася. — Ты вообще судьбой обделённый — понял? Фишка даже не в том, что твоя харя напоминает поле битвы; с лица воду не пьют, не в этом дело. Практически у всех на плече имеется прививка. Как ты думаешь, что она означает? Не напрягайся, сам отвечу. Означает она то, что хотя бы в какой-то период детства мы были кому-то нужны: маме, папе, бабушке, воспитателю детского дома или хотя бы врачу в роддоме. — Насильники опешили. — А ты вот никому не был нужен. Прививка от оспы есть у самого последнего бомжа, попрошайки с вокзала, последней проститутки с панели. Через прививку в плечо кто-то заботился о нашем лице на всю жизнь, а ты его потерял. Знаешь, что такое уже в детстве потерять лицо? Хочешь, я расскажу всю твою биографию от начала до этой минуты, закономерная дрянь.
Последнее слово Вася выплеснул в воздух вместе с кровью уже из горизонтального положения. Сжавшись до предела, Молотобойцев прикрыл голову руками и терпеливо ждал, когда выдохнутся противники, чтобы в подходящий момент начать контратаку. Он по опыту знал, что минуты через две его враги потеряют бдительность, и это станет началом их конца. Вася умел и любил драться, его боевой нижний брейк с каскадом ударов и подсечек был бесподобен. Он решил, что начнёт с Рыжего, который, конечно, не успеет даже вскрикнуть после падения на землю, как к нему присоединятся два его товарища.
— Поехали, — произнёс Молотобойцев знаменитую фразу Гагарина, и его ноги быстро описали окружность.
Рыжий как подкошенный рухнул на Васю.
— Сука… Спина… Задыхаюсь, — где-то в сторонке прохрипел парень с изрытой оспой лицом.
— Этот гад мне руку сломал, руку сломал, сломал руку, — перекатываясь по земле, причитал третий насильник.
— 2:1 в пользу меня, — подытожил Молотобойцев. — Делай отсюда ноги, девка! — Рыжий молотил Васю кулаками. — Веселей, гнида! Убей меня! Невыносима такая жизнь!
Глава 7
И грянула сессия, то есть для кого, конечно, началась, но для большинства именно грянула. В декабре. Потом студентам предстоит пережить ещё две. Вижу недоумение на лице читателя, так как он знает, что традиционная система высшего образования подразумевает две сессии в год. Поясняю. Об институте перестали говорить по местному телевидению и писать в прессе; он вдруг почувствовал, что слился с огромной армией других негосударственных ВУЗов, а это не устраивало его по многим причинам.
— Надо, чтобы обо мне вновь заговорили. Что делать? Ну что же делать? — мучился Антон Сигизмундович. — И ведь нечем похвастать. На 94-ом уже не выедешь. Хоть бы уж что-то говорили, а то ведь вообще молчат. Может с Московским Государственным Университетом переспать? Антон Сигизмундович — голубой ВУЗ. По-моему, звучит круто. Ничего страшного, что на меня косо смотреть будут; так ведь для пиара сейчас все делают. Нет, я всё-таки — кузница кадров, так
Подумал и сделал.
Ранним декабрьским утром преподаватель по философии Радий Назибович Ибрагимбеков, за мушкетёрскую бородку и одухотворённое лицо прозванный студентами Арамисом, пешком направился в институт, чтобы принять экзамен у головорезов из шестой группы. Он был одет в серый костюм, кожаную куртку и норковую шапку. Несмотря на скверное настроение, на его лице то и дело появлялась улыбка триумфатора, потому что сегодня он был намерен раздать всем сестрам по серьгам. Полный негодования Радий Назибович решил, что на экзамене не будет жалеть их (презрительным «их» преподаватель обозначил всех без исключения студентов, поступивших в 99-ом), как они не жалели его своим преступным отношением к предмету в продолжение двух с половиной месяцев. Арамис уже давно пришёл к выводу, что людей, знающих и любящих философию, осталось ровно столько, сколько самих философов; и он был недалёк от истины, когда думал, что фамилия Гегель стала произноситься реже, чем словосочетание «вельми понеже». Ибрагимбеков был странным и наивным. Он всё никак не мог дождаться появления идеальных студентов, которых институт пытался вырастить в 94-ом. Разве мог предположить Радий Назибович морозным декабрьским утром 99-ого года, что слова, которые он произнесёт на экзамене, вышвырнут на арену российской действительности несколько борцов за народное счастье, к которым потом примкнут сотни людей? Да-да, читатель. Автор правильно подобрал слово. Не выдвинут, а именно вышвырнут, как слепых котят, и отрежут ребятам все пути к отступлению. Начало великого пути будет настолько своеобразным, что по прошествии многих лет никто не поверит, что всё началось с… Впрочем, всему своё время, не будем торопить события. Скажем только, что за пять дней до миллениума, казалось, ничто не предвещало рождения первой колонны.
Разложив экзаменационные билеты на столе, Радий Назибович с грустью посмотрел в окно и произнёс:
— Сейчас или никогда. Здесь всё кончено. Они давно зовут меня, они оценят меня по достоинству. — Он открыл дверь и уставшим голосом обратился к студентам: «Кажется, у вас это последний экзамен… Хорошо. Долго я вас не задержу. Заходите-ка все разом».
— А разве не по пять человек сдавать будем? — спросил Мальчишка.
— Припухни, Вовка, — загудели студенты.
Группа 99-6 зашла в аудиторию, расселась и притихла.
Студенты почувствовали халяву; группа напоминала натянутую струну.
Ибрагимбеков всматривался в лица ребят, и ему хотелось плакать от жалости к себе и к ним, потому что он принял судьбоносное решение, с которым ещё ни с кем не успел поделиться. Радий Назибович неловко одёрнул полу пиджака и тяжело вздохнул; плуты из шестой группы вздохнули с ним в унисон, чтобы у расстроенного преподавателя не возникло сомнения в их сочувствии его горю. Потом у Радия Назибовича задрожал подбородок, задёргался правый глаз, и студенты в едином порыве для симметрии задёргали левым; сострадательное «ох-ох-ох, что в жизни не бывает» пронеслось по аудитории. Когда Арамис начал говорить и споткнулся на втором слове, умная девушка с грудным голосом, Ира Щербацкая, чуть всё не испортила:
— Радий Назибович, что с вами?.. Мы все сегодня готовы на сто процентов.
Последняя фраза явно была лишней, и на Ирину зашипели… Поздно. Арамис приободрился.
Чтобы переломить ситуацию, Молотобойцев, подобно отважному Гастелло, для общего дела пошёл на смертельный таран:
— Говори за себя, Ира… Радий Назибович находится сейчас в таком состоянии, что враньё может ещё больше расстроить его. Будем смотреть правде в глаза: для меня Диоген ассоциируется только с пустой бочкой — не более.