Дежурные по стране

Леснянский Алексей Васильевич

— Верю… Короче, Андрюха, просьба у меня к тебе есть.

— Говори.

— У тебя же вроде батя на госзаказе сидит.

— Но.

— Не в курсе, по какой цене мясо скупает?

— Говядина — девяносто четыре рубля за килограмм. Слышал, как он с поставщиками по телефону базарил.

— Это же на двадцать четыре рубля больше, чем предлагают деревенским перекупщики, — подумал Вася, а вслух сказал: «Мне нужно сдать двадцать тонн».

— Где столько возьмёшь?

— С этой деревни соберу.

— Зачем тебе это?

— Финансовый интерес имею. Если поможешь, скину цену с тачки. Не за сто пятьдесят, а за сто двадцать отдам. Тридцать кусков уступлю… Подумай.

— Заманчивое предложение, — вяло произнёс Лимон. — Только сначала объясни, чё у тебя на рукаве.

Я такую же повязку видел у Левандовского. Фишка что ли новая?

— Вроде того… Что думаешь насчёт моего предложения?

— Замётано… Только вот что. Иномару куплю за сто пятьдесят, как договаривались.

У Васи поднялись брови:

— А скидка за услугу? Рождественская, Лимон. Я же от чистого сердца.

— Пошёл ты со своей скидкой, Молотобоец. Ты меня, как вижу, за продажную тварь принимаешь. А почему не пятьдесят сбросил? Почему не двадцать, а именно тридцать? Иудушку во мне увидел, — да? Думаешь, что я уже просто так помочь не могу? Думаешь, у меня язык отсохнет, если я два словечка за тебя перед батей замолвлю?

— Прости, Андрюха. Я ведь думал…

— Плевать мне, что ты думал, — резко произнёс Лимон. — Иван в отличие от тебя — здравый мужик. Считай, что я у твоего брательника за тридцать кусков пирожки с молоком купил. С ним есть, о чём потолковать. С тобой же мне базарить не о чем. — Лимон поднялся и пошёл к двери.

— Андрюха, тормози. Мне ведь твой отец нужен, чтобы…

— Содрать с деревенских три шкуры, — так? — развернувшись в дверях на сто восемьдесят градусов, бросил Лимон. — Эх, ты… Ладно, помогу. Может, когда наваришься на них, совесть в тебе проснётся, хотя…

— За базаром следи! — вспылил Вася.

— За своим паси! — ответил Лимон в пику Молотобойцеву и вышел.

Вася заметался по времянке как тигр в клетке. Он был вне себя от ярости. Два противоречивых чувства боролись в нём. С одной стороны — ненависть к Лимону за то, что этот человек не захотел его выслушать, с другой — глубокое уважение к приятелю, который на поверку оказался не таким уж плохим парнем, каким его все привыкли считать.

— Докатился, блин, — сев на табуретку, подумал Молотобойцев. — Вроде как всегда отличал правду от лжи, добро от зла. А теперь негодяи под нормальных работают, нормальные — под негодяев косят, чтобы выжить, запутать всех, сохранить душу в неприкосновенности. Маскарад. Карнавал почище бразильского; как хочешь, так и разбирайся, кто перед тобой. Наверху черти в ангелов наряжаются, а внизу это видят, догадываются о подлоге, поэтому сами низы уже в отместку чертей играют. Только ведь верхи со своей маской не сольются, а низы… низы могут и доиграться… Лимон, Лимон… Думаешь, я забыл, как однажды, напившись в умат, ты декламировал нам свои стихи? В них было столько искреннего чувства и понимания жизни во всех её тонкостях, что мы опешили. Зачем же ты, закончив чтение, сказал нам, что это творчество наивного поэта Эрнеста Окаянного из Пензы? Зачем? Зачем ты высмеивал самого себя, с пеной у рта доказывая нам, что это — не ты, что такую доблестную чепуху в наше время могут нацарапать только выжившие из ума идиоты? Почему ты начал доказывать нам, что сейчас надо писать о силе денег, красивом времяпровождении в Куршавеле, диких оргиях в клубах и барах?.. Тогда твои аргументы были очень убедительны, Лимон, и мы соглашались с тобой. Ненавидели тебя и себя, но со всем соглашались, а потом клялись, что заработаем миллионы и купим всех с потрохами, потому что только с набитыми карманами нас будут любить женщины и уважать мужчины. Самое страшное, что твои аргументы и сейчас не потеряли своей чёртовой силы. Только любить и уважать нас никто не будет; нам станут лишь завидовать, — вот и всё. Мы согласно кивали головами, когда ты сказал, что добра больше нет, а есть только два зла, из которых нужно выбрать наименьшее, то есть разбогатеть любой ценой и смотреть на всех сверху. А ведь тогда в «Айсберге» собрались отличные пацаны, лучшие из лучших, но, несмотря на это, мы выходили на танцпол и лапали обнажённые тела бесстыдно красивых девчонок, грубили барменам и творили чёрт знает что. Я никогда не забуду,

как Бочкарёв вернулся из туалета и сказал тебе: «Лимон, ты прав во всём. Видишь вон ту пышногрудую блондинку? Так вот я поимел её во все щели, и мы с ней сейчас ненавидим друг друга. Ей действительно не нужны герои, рыцари и поэты навроде твоего Окаянного, а только деньги, дома и машины. За такой подход я её и наказал. Стоило пообещать ей золотые горы, как она тут же отдалась мне в клозете. После того, как всё кончилось, я сказал ей, что она — шлюха, и я знать её не желаю. Вместо того чтобы быть одухотворённым посмешищем, в которое плюются, я сам посмеялся и в какой-то степени наказал большое зло, выступив в роли зла малого. Раз она не хочет жить по принципу «рыцарь-принцесса», значит, мне ничего другого не остаётся, кроме варианта «толстосум — шлюха». Только не думай, что я доволен своей победой и её поражением. У неё — обида, у меня — опустошение. Мы оба расплачиваемся за то, что она перестала быть настоящей женщиной, а я — мужчиной. Подавляющее большинство из них расстаются с невинностью, как с ненужной вещью. За это они будут шлюхами, а мы — подонками».

Вася вышел на улицу и погрузил голову в сугроб. Под надзором Ивана деревенские парни заканчивали обтирание.

— Пацаны, будете работать у меня? — спросил Вася.

— Это смотря, сколько забашляешь. Если две тыщи заплатишь, я готов, — сказал Максим Кичеев, парень двадцати двух лет с копной соломенных волос на бедовой голове.

— Что-то ты свою работу ни во что не ставишь, Кичей. Два косаря предел мечтаний что ли?.. По пять тысяч на рыло даю. Если согласны, представьтесь кратко, а то я некоторых не очень хорошо знаю. Имя, фамилия, год рождения, навыки, умения и так далее.

Парни переглянулись и стали представляться.

— Кичеев Серёга, 80-ого года рождения. На тракторе могу и по хозяйству… Давай, Дрон.

— Ильюха Дронов. С 83-его я. И украсть могу, и покараулить. Своих пацанов не сдаю. Также батя плотничать научил, но это, я думаю, не пригодится. Следующий.

— Лёха Гаршин. Семнадцать с гаком мне. В машинах шарю, в мотоциклах. Движки, короче, за пять секунд перебираю и всё такое. Если не веришь, у всех спроси. Давай теперь ты, Колян.

— Николай, для своих — Колян. А фамилию тебе знать не обязательно. Чё скажешь — сделаю. Всё могу, а по железу ваще всё.

— А меня ты децл знаешь. По лету пару раз бухали с тобой. Миха, если забыл. Удар у тебя здравый. Уважаю.

— Чё нам тоже представляться? — в голос сказали пять оставшихся парней, один из которых продолжил: «Глупо. С детства друг друга знаем. Помнишь, как подсолнухи у деда Зырянова ночью воровали? А как на речке с теми же Антохой и Булыгой»?

— Не помню, — произнёс Вася и продолжил: «Мы с вами, может, и зажигали по детству, но никогда не работали вместе. Вместе гулять и вместе работать — не одно и то же, так что прошу представиться всех».

— Ха, всех — так всех, шеф… Теперь, наверно, так придётся тебя называть. Ладно, от меня точно не убудет. Вовка Остапенко. Я с 81-ого, как и ты. За пять кусков в ад за тобой пойду, если потребуется. Грешники нападут — прикрою. Надо будет — там и останусь. Чутьё у меня, что неспроста ты нас вербуешь. Глаза у тебя ненормально блестят, башка у тебя какая-то ненормальная стала. Вон — хоть песни твои вчерашние взять.

— Антон Варфоломеев. Фронт работы обозначь. Грабить, как я понял, никого не будем. Говори, что за работа, а то я уже нервничаю.

— Петруха Булыгин. Десантура. Разведвзвод. Достаточно.

— Васёк, ну мне ли тебе представляться. Две недели вместе на «Сорокозёрках» жили. Я тебя ещё сети ставить учил. — Молотобойцев строго посмотрел на приятеля. — Понял. Всё понял, Васёк. Забыл — так забыл. Федя я. Фёдор Гуснетдинов. Спец в охоте и рыбалке. Все места знаю.

Иван Молотобойцев терялся в догадках, чего же хочет добиться от парней его брат. Он уже понял, что после завершения работы Вася заплатит ребятам деньги, полученные от продажи автомобиля, но какой будет эта работа — вот вопрос. Иван ещё вчера заметил, что Вася очень изменился после того, как они с ним расстались четыре месяца назад.