Дежурный ангел
Шрифт:
– Ну?! Рожденный летать - не может ползать!
– Андрей растянул улыбку, замечая, как загорелся подзабытой страстью взгляд Михаила.
– Я ж не большой специалист по кольцевым, - последняя капля сомнения покинула душу гонщика.
– Чепуха! Ты прирожденный пилот! Ты и вокруг столба смог бы.
Михаил грудью лег на руль. Тихая улочка от Никольской церкви упиралась впереди в центральный проезд. Там наступающие сумерки разноцветными пулями рвали иномарки. Еще недавно - от светофора до светофора - Михаил всегда был первым. Прошлое поманило его азартом и беспечностью. Ну не в монастырь же теперь уходить...
– Садись, - кивнул он на соседнее сиденье Андрею и повернул ключ зажигания.
Включил фары и
Всего на пять-семь секунд в свете фар появилось видение: старушка в сером пальто и пуховом платке, испуганный взгляд, прижатая к губам вязаная варежка... Антонина Павловна! Как в ту злополучную ночь. Холодный пот выступил на лбу, ледяными горошинами прокатился по спине.
– Ты видел?
– спросил Михаил Андрея, успевшего сесть рядом.
– Чего? Кого?
– улыбался Андрей.
– Нет.
– Чего нет?
– Я не буду участвовать.
– Да ты что, Михаил?! Тебя же спишут!
– Пусть...
– Ты же ничего больше не умеешь. У тебя же дар от Бога!
– А я, как ты заметил, на Него и работаю...
– Шум трибун на церковный хор поменял.
Домой Михаил вернулся поздно. Лена ждала его, давно приготовила ужин. С тревогой посмотрела в глаза, знала, что Андрей разыскивал его.
– Мне тут работу предложили.
– Ну и?
– Благочинному водитель нужен, пока со своей машиной, потом «Ниву» купят. Платить будут неплохо, не хуже, чем в какой-нибудь коммерческой фирме.
– А ты?
– Согласился.
– Слава Богу.
– Батюшка обещал нас обвенчать.
Через некоторое время Михаил прочитал в газете, что на областных кольцевых гонках произошло несчастье. Несколько машин попали в свалку, трое гонщиков крепко покалечились, двое погибли.
В этот день Михаил заказал сорокоуст за упокой души рабы Божией Антонины.
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Это была тяжелая школа. Человек, который остался в живых после встречи с русским солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему незачем учиться воевать...
Генерал Вермахта Блюментрит
Старый, немного пьяный казах рассказал мне эту историю 9 мая на КПП №-ской части в 1985-м, где он ждал своего внука-солдата. И я ему поверил. Мой дядя, отстоявший Сталинград и оставивший свое имя на берлинских стенах, рассказывал не менее удивительные истории. В принципе, ничего для нас удивительного - верить в победу.
* * *
22 июня 1941 года в 3 часа 15 минут самолеты «Люфтваффе» вторглись в воздушное пространство СССР, чтобы обрушить смертоносный груз на спящие города и военные аэродромы. 23 июня 1941 года в 15 часов 30 минут Андрей Нилов вышел из больницы с убийственным диагнозом: рак легких на последней стадии. Да еще и эти, как их? А! Многочисленные метастазы! «Два-три месяца - в лучшем случае, две-три недели - в худшем», - признался тихий интеллигентный доктор. Видать, «насобачился» уже беседовать со смертниками из онкологического отделения. В сущности, Нилова отпустили домой умирать, и он, стоя на крыльце с папиросой во рту, раздумывал, как это лучше сделать. Пойти на завод и напиться с ребятами? Не поймут, второй день идет война. Завалиться с девчонками в кабак да гульнуть последний раз? Не поймут, второй день - война. Пойти и удавиться? Не поймут, скажут - слабак. Страха особого перед смертью у Нилова уже не было. Ему санитарки еще месяц назад нашептали, что отнюдь не бронхит у него с осложнениями. Было время подумать. Правда, с одним-единственным вопросом так и не удалось разобраться: почему именно он, Андрей Нилов, двадцати восьми лет от роду, неженатый, комсомолец, передовик производства, награжденный за перевыполнение плана пиджаком фабрики «Большевичка» и прочая, и прочая? Почему? За что? И как теперь со всем этим быть? Ни в Бога, ни в черта воспитанный в советском детдоме Нилов не верил. Вот и стоял он на крыльце
Очень хотелось обидеться на весь мир, но миру, похоже, было не до умирающего Нилова. Точнее, мира не было, была война. Понедельник - день тяжелый. Пожалел его в пятницу доктор. Пока санитарки и сестры шептали, вроде как надеялся еще. А теперь...
А теперь плыли по небу редкие, странные, замысловатые облака, похожие на застывшие взрывы и на испуганные мысли одновременно. Солнце палило так, будто протуберанцами чаяло дотянуться до земли и выжечь на ней всю мерзость и гадость. И - вот удивительно - по-над улицей плыл военный воздух. Именно военный. Он был разжижен послеполуденным зноем, по цвету имел странный темный оттенок, делающий его видимым, и весь насквозь был пронизан летящими отовсюду молекулами настороженного ожидания. Стоило вдохнуть его, и всё - человек уже не тот, что был вчера, час назад, минутой раньше. Он становится человеком военного времени.
Но вот этот воздух содрогнулся.
Распевая «Прощанье славянки», по улице мимо больничного крыльца прошел отряд еще гражданских, но уже мобилизованных мужиков. Сопровождал их малорослый, осунувшийся от двух бессонных ночей кадровый офицер. Его припухшие глаза иссекали видимые даже на расстоянии кровавые прожилки. Он мельком, но очень красноречиво посмотрел на внешне праздного Андрея Нилова. За отрядом бежали и подстраивались под шаг взрослых мальчишки. Они тоже с весьма недетским недоумением осмотрели стоящего под больничной вывеской Нилова. Словно Нилов только что, перед самым боем, получил в больнице отсрочку, потому как в детстве переболел свинкой. И все вокруг об этом знают!
Постояв на крыльце еще какое-то время, Андрей решительно выплюнул папиросу и отправился обратно в кабинет тихого доктора. Тот без особого удивления встретил своего пациента и будто знал причину его возвращения:
– Нет, в ближайшее время лекарств изобретено не будет. Операция, как я уже сказал, вам не показана. Разве что - чудо...
– Да не-е, - равнодушно отмахнулся Нилов, - я про другое. Дайте мне справку, что я абсолютно здоров.
Вот теперь брови доктора взметнулись от удивления под самую челку. Он, покусывая губы, внимательно смотрел на пациента, вероятно, ожидая продолжения и объяснений. Руки чуть подрагивали.
– Война, - пояснил одним словом Нилов.
– Война, - согласился доктор.
– Дайте умереть с пользой!
– занервничал от докторского непонимания Андрей.
Доктор покачал головой, все так же участливо, но весьма отстраненно глядя на Нилова. Целый рой мыслей разлетелся в его голове в разные стороны.
– Вариант эвтаназии?..
– сказал он сам себе.
– Чего?
– не понял пациент.
– Да нет... Это я так... Война, я понимаю. Поэтому вы меня решили под трибунал подвести?
– Что вы, доктор!
– Андрея прямо-таки скрутило от обиды.
– Вы тут со мной столько возились. Я же говорю, война! Я хоть умру с пользой! Неужели не понимаете?
– Да вы, может быть, завтра уже винтовку поднять не сможете!
– На войне до завтра еще дожить надо. Знаете, доктор, мне всего двадцать восемь лет. У меня девушка была, но замуж вышла за комсорга из нашего цеха. Родителей не помню, батя еще в Первую мировую сгинул, а мать - в гражданскую. И я, доктор, я это... В общем, нет у меня никого. Никто я! Вам не понять, наверное. Я думал, добьюсь в жизни всего сам. Обязательно добьюсь. А теперь жизни нет. Всё! Приехали!
– Андрей даже порозовел лицом, отступила вглубь болезненная пепельная бледность.
– И вы не хотите мне дать шанс уйти из этой жизни, может, и не героем, но хотя бы... Эх, да что я вам тут... Пирамидон, а не жись...