Ди-джей 2
Шрифт:
— Нет, не я… — пропищала она еле слышно. — Я, после того как записали передачу, вообще не заходила в студию.
— Допустим. Хотя, голос на записи был сильно похож на твой.
— Александр? — редактор с угрюмой насмешкой покосился на звукорежиссёра. — Что за самоуправство? Зачем поменял запись?
— Я ничего не трогал, — съёжился рыжеватый молодой человек с крупным напуганным лицом и пристальными, серьезными глазами.
— Тогда остаётся, Кропивницкий Георгий Борисович! — все посмотрели на седого, неряшливого, заросшего щетиной мужчину, с землистым
— Работаете вы, товарищ техник, последнее время, мягко выражаясь — безответственно. И дисциплина тоже — так себе. К примеру, сегодня опять опоздали на двенадцать минут, и это уже третий раз за месяц. Вчера вечером звонила ваша жена — устроили скандал. А на прошлой неделе чуть было не сорвали выход передачи в эфир. Так, что скажите, пожалуйста, зачем поменяли программу?
— Это не я? Как я мог? Откуда у меня записи каких-то «Берёзок»? Я вообще слышу про них первый раз.
— Вот и я хотел бы знать — откуда вы взяли, эту хреномудрию? — редактор достал из ящика стола бобину, на конверте которой было написано крупными буквами «БЕРЁЗКИ». Презрительно бросил её на столешницу.
— С чего вы взяли, «уважаемый коллега», что это!? может понравиться слушателям? Да ещё пускать в эфир с пометкой «По многочисленным просьбам»?
— Это не мое! — Кропивницкий до боли стиснул зубы. Ощущение было такое, будто его взяли за шиворот и возят физиономией по наждачной бумаге.
— Как же не ваша? Когда нашли на вашем столе. И так, главное, аккуратно прикрыл газеткой «Труд», чтобы не нашли!
— Но, это не мое! Я не знаю, откуда она. Мне её подбросили.
— Короче, Кропивницкий, забирайте запись и уходите.
— Куда уходить? — техник зажмурился от обиды и несправедливости. Перед глазами вспыхнули и поплыли разноцветные круги, сквозь которые черными стрелами летели ядовитые слова редактора.
— Работать, грузчиком, на склад.
— Почему грузчиком, почему на склад? — невинно оскорбленный подпрыгнул словно на пружинах. Малиновые пятна побежали по лицу.
— Потому, что с сегодняшнего дня вы отстраняетесь от работы над программами. И чтоб глаза мои вас больше не видели.
— Но это не справедливо: У меня высшее техническое образование, стаж работы на радио более десяти лет, две почетные грамоты «Ударника коммунистического труда» — я не хочу грузчиком на склад.
— Всё! Разговор закончен! Пошёл вон, из кабинета!
— А вы дорогие мои! — редактор строго посмотрел на оставшихся за столом людей. Его подглазные мешки отвисли вниз с такой силой, что казалось, что они сейчас сползут с лица и упадут на стол. — Если ещё раз повторится, такое! — пойдёте в дворники или технички!
Спустя двое суток…
Высокие стеллажи склада были доверху завалены коробками, ящиками, огромными вязанками исписанной бумаги. Их было так много, что в хаотическом нагромождении они давно образовались улицы, переулки, тупики. Многие из складированных до потолка «артефактов» почернели, потрескались,
У одного из закутков «складского лабиринта», на пятачке, закрытом от посторонних глаз, расположились три работника склада. Они были удивительно похожи: в старых застиранных халатах с короткими рукавами на вырост.
Самый шустрый из них умело расстелил на ящике «Вечернюю Москву», начал расставлять питьё: Первой появилась поллитровка «беленькой» в таре из дымчато-зеленого стекла, затем две бутылки «Жигулёвского» пива, и напоследок из-за пазухи вынырнул портвейн с экзотической надписью «АГДАМ».
Его коллега ловкими пальцами разложил закусь: Порезанную ливерную колбаску, плавленые сырки, редисочку, нарезанную ломтиками варёную картошку и небольшой пучок молодого лука.
Третий из присутствующих аппетитно сглотнул, затем вытащил из кармана воблу, постучал по ящику и победно посмотрел на коллег по застолью.
— Начнём с лёгкого, закончим потяжелее, — произнес первый и крепкими пальцами сорвал фольгу с водочной головки. Потом зубами быстро открыл пивные бутылки и выдернул пробку из портвейна.
— Ну-с, господа хорошие, опоздавших, загулявших и беременных не ждём, поехали, — произнёс он, наклонив бутылку с экзотическим названием над стаканами. Жидкость забулькала, крупные пузыри воздуха ринулись от горлышка к донцу.
— Эх, люблю я это дело! — активно поддержали тост друга. — Когда, знаете, в центре бутылочки, по бокам закусочки, а по краям тарелочки и вокруг вообще выпивон.
— Дай-то бог, — просто пробурчал Георгий Кропивницкий. Говорить длинные речи он не был мастак.
Дружно выпили, начали закусывать: Хрустели редиской, ели зелёный лучок, заедали варёной картошечкой.
— Гошан, доставай свои фирменные, — отдуваясь первый, сказал новичку. — Подымим как белые люди!
Кропивницкий вздохнул и, стыдясь своей слабохарактерности, достал пачку «Родопи».
Потянулись за сигаретами. Второй стрельнул глазами и взял две.
Закурили.
В воздухе повис сладковатый дымок.
Помолчали.
— Что, Гошан? — первый продолжил терзать новенького. Он выпустил синюю струю дыма через нос. Пристально прищурил глаза, хитровато посмотрел на собеседника. — Привыкаешь к спокойной складской жизни? Не то, что раньше? Чувствуешь себя человеком?! А не бабуином, дрожащим перед начальством?
— Да уж, чувствую… — лицо Кропивницкого стало печальным. Ему так захотелось обратно — туда, наверх, к себе, в студию.
— То-та-жа! — в разговор вступил второй собеседник. Он говорил не торопясь, свысока, сквозь зубы, словно делал одолжение. — Верно, трёт Вован: У нас тут как на курорте: Приходишь, когда хочешь. Уходишь, когда надо. Начальство только по праздникам — не жизнь, а ягода малина! Даже в отпуск идти не охота!