Ди-джей 2
Шрифт:
— Малина — не малина… — Вован разлил по новой. Криво улыбнулся одной стороной рта. — Разговор наш философский, на сухую продолжать нельзя. Поехали по следующей, а то первая потонет в кишках, не дождавшись подмоги.
— Будем! — воскликнул первый и они «поехали» вновь.
— Будем и не пропадём! — его друг хитрым эллипсом крутанул стакан в воздухе и почти одним глотком выпил малиновый суррогат. А выпив, взял не спеша ломтик редиса и подмигнул новичку добродушно и мудро, как человек, знающий соль бытия.
— За нас, — Кропивницкий, мысленно матерясь, тянул сладковато-противный портвейн. Он уже и не помнил, когда ему приходилось пить такую гадость. Вован понял его по-своему…
— Тяжело с непривычки? Закусывай лучком, редисочкой. Когда пьешь — глотай глубже — выдыхай резче.
Новоиспечённый кладовщик, жуя колбасу, кивнул.
— Ничего, потерпи человече — дня три — четыре и будет норма. Вольёшься в коллектив — станешь своим — будешь пить как воду!
Зарождающийся человек новой формации не успел ответить, как из-за стеллажа появился его коллега по смене Александр.
— Георгий Борисович, товарищи дорогие, возьмите меня к себе, — робко оглядываясь по сторонам, промямлил бывший звукорежиссер.
— Что случилось? Почему ты здесь? — Кропивницкий широко открыл осоловевшие от удивления глаза.
— Вчера вечером вышел в эфир повтор скандальной передачи, а сегодня утром у меня на столе нашли бобину с записями «Берёзок».
Спустя ещё двое суток…
Во дворе склада по большому деревянному ящику щелкали костяшки домино. Причем так громко, что вздрагивали стекла в ближайших окнах.
Мужики сражались не на жизнь, а на смерть. Рядом с играющими на соседнем ящике расположился серьёзный приз победителю турнира — налитый до краёв стакан сухого грузинского вина «Цинандали». Две открытые бутылки стояли рядом вместе с призом, ещё одна валялась за ящиком.
— А? Что? Выкусили, граждане — сограждане? Получите-ка два дубеля — «Три Три» и «Пять Пять»! — самый молодой и лопоухий из игроков смачно ударил два раза костяшками по «игровому столу», обрубая концы изгибающихся дорожек, а затем довольно начал мурлыкать под нос…
О-о-о. Венера на сотах космических трасс.
Неведанный кто-то приветствует нас… трам-пам-пам.
— Вован, ты видел это безобразие? — недовольно начал трындеть похожий на стиральную доску костистый мужичок. — Сегодня, что в клубе самоубийц день открытых дверей?! Или в цирке забыли покормить тигров? Короче, предлагаю исключить шпингалета из игры. Ой, чую — подставит он нас — выпьет «гадёныш» все призы в одиночку, а нам потом слюни глотать. Вован, да скажи ты своё слово! И вообще — «пионерам», алкоголь вреден!!!
— Хилый, перестань трепаться и не суй нос в мои костяшки, а то, как дам промеж глаз, так уши и отклеятся, — предупредил тот, кого назвали Ваваном.
— Усё идёт как надо. По плану. Скоро тоже начну дублить крупными. А пока мы его оглушим «Пусто Пусто». Пусщай малец посидит теперь — репу почешет — тут ему не в крестики нолики по доске мелом водить!
— Правильно, покажем интеллигентам, где раки зимуют! — обиженный поддержал друга. Лихо размахнулся рукой, как будто собирался закинуть костяшку далеко (За пределы Москвы) и с треском ударил ею в середину ящика. — На-а… «Шесть Один»!
— Пропускаю, — раздосадовано постучал по дереву Кропивницкий.
— «Четыре Четыре» — добрый молодец не сбавлял оборотов. Обрубив очередной «хвост» он весело продолжил напевать слова полюбившейся песни.
— Вован, проснись! — Хилый затрясся от негодования. — Сейчас будет «Рыба» и опять целый кон сидеть сухими. А этот прохвост выпьет, закусит и продолжит петь.
— Не отвлекай. Мне надо подумать. Хорошо подумать и всё просчитать. Пожалуй… Пожалуй… Наверное… вот, так!
Костяшка «Один Два» громко, так что «задрожала земля», плюхнулось на столешницу ящика.
— Георгий Борисович, Александр — вот вы где! — к битве «Титанов» подошла ведущая программ. — Еле нашла вас.
— Что, опять? — вместо приветствия произнес Кропивницкий. — Тебя выгнали? Снова «Березки»? Опять записи на столе?
— Нет, то есть да. Меня не выгнали. После выхода повтора передачи все как будто сошли с ума. Каждый день приходят письма, раздаются звонки, спрашивают про исполнителей, про их песни, просят поставить в эфир, задают вопросы, приглашают на встречи. Одним словом — кошмар! А мы ничего про них не знаем. У нас даже записей нет. Главный редактор радиостанции просит срочно подняться к нему для обсуждения новой программы. Он лично желает прослушать все композиции.
— Какая программа, какая прослушка? — возмутился обиженный звукорежиссер. — Нас же выгнали? Мы же теперь кладовщики.
— Уже вернули обратно. С извинениями. Пойдемте, быстро наверх. Все ждут только вас.
3
В приёмной директора Дома культуры зазвонил телефон.
— Слушаю, — секретарь вытянула губы «уточкой» и приятно протянула букву «у» посередине слова. Она уже второй день «безвылазно» отвечала на не прекращающиеся телефонные звонки.
— Да, Дэ Ка. А вы кто?
— Председатель профкома ткацкой фабрики, по поводу выступления группы «Березки»? — девушка громко повторила услышанное и вопросительно посмотрела на директора через открытую дверь. Тот продолжил с деловым видом читать газету.
— Знаете, сейчас в здании никого нет. Все коллективы разъехались. Отпуск. Отдыхают. Перезвоните осенью. Может быть что-нибудь станет известно.
Новая трель телефонного звонка не дала трубки успокоиться.
— Дом культуры, приемная.