Диагностика убийства
Шрифт:
– Почему?
– Да потому, шримати, что Бабур-хану никто не может отказать безнаказанно! Если Бабур-хан кого-то о чем-то просит, следует обязательно согласиться. И то, что Ноа не местный, его нисколько не извиняет!
– Так они хотели убить его?!
– Вряд ли убить, но покалечить – это да. Скорее всего, Бабур-хан, раздраженный отказом чужака, который думает, что может спокойно работать на его территории, приказал своим людям его примерно наказать. Они не сомневались, что доктор примчится, едва узнав, что случилось. Слава богам, что вы оказались с ним, а с вами – телохранители!
– Да уж, слава…
– Только теперь, шримати, дело еще больше осложнилось, потому что ваши ребята грохнули одного из ребят Бабур-хана, а он такого беспредела не прощает!
– Ну, боюсь, нам теперь свою «вину» перед Бабур-ханом уже не загладить! – скривилась я.
– Точно. Поэтому остается только одно.
– Что же?
– Бороться с ним. Бороться так, чтобы уничтожить, потому что теперь вопрос стоит так: вы или он!
И я понимала, что фотограф прав. Раньше мы с Бабур-ханом заочно обменивались уколами, не прибегая к насилию – во всяком случае, к такому насилию, которое привело бы к смерти противника. Теперь все изменилось, и начиналась настоящая война. Если бы мы жили на родине Ноа, то эта война велась бы в суде. В Индии, как и в России, этим дело не ограничится. Я смирилась с тем, что сама ввязалась в это дело и придется отвечать за свои действия, но Ноа-то как умудрился вляпаться?! Он несколько лет прожил бок о бок с бандитами и как-то ухитрялся балансировать на безопасной грани. Почему он ее перешел?
– А как там Санджай, шримати? – неожиданно спросил Самир.
– Разве вы знакомы?
– Конечно, ведь он частенько тут бывал. У нас было своего рода соревнование: мы снимали одно и то же, а потом сравнивали, у кого лучше.
– И у кого же?
– У него, – честно признался Самир. – Я – фотограф, вот уже тридцать лет фотографирую Тадж и туристов. Санджай тоже фотограф, но, конечно, не такой, как я. Я – ремесленник, а он – настоящий художник! Когда-то, будучи молодым, я мечтал, что смогу делать что-то подобное, но необходимость зарабатывать на хлеб насущный именно сейчас, а не когда-нибудь потом, сожрала все мои таланты, даже если таковые и имелись. В последний раз мы соревновались, когда снимали праздник Дивали в нашем квартале[Дивали, или Фестиваль Огней – один из самых значимых праздников в Индии, отмечающий победу добра над злом, света над тьмой.]. По-моему, это был последний счастливый день здесь…
– Мне очень жаль, – искренне сказала я. – Я видела кое-какие снимки Санджая.
– В его работах есть жизнь, – кивнул Самир. – Последние фотографии Санджу так и остались у меня: он отдал мне пленку, чтобы я проявил.
– Но у него же была отличная фотолаборатория дома! – удивилась я.
– Он пытался помочь материально, – ухмыльнулся Самир. – Мы делали вид, что он действительно нуждается в моих услугах, но на самом деле… Ваш брат – очень хороший человек: даже не представляю, как он умудрился вырасти таким в вашей семье… Ой, простите, шримати!
Смутившись, Самир отвел глаза.
– Все в порядке, – успокоила я фотографа. – Вы не первый, кто так говорит!
– Вы, кстати, так и не пришли за своими фотографиями, – укоризненно заметил он. – Хотите забрать?
– Разумеется, Самир! – воскликнула я, мгновенно поглощенная чувством вины: для меня его работа значила так мало, да и плата казалась смешной, но фотограф-то жил на эти деньги! То, что я забыла о необходимости забрать фото, было непростительно.
Хижина Самира оказалась еще беднее, чем у Ракеша. У него были две крохотные комнатки, одну из которых занимали он с супругой, а другую – трое их детей. Фотолаборатория располагалась в пристройке, куда можно было попасть, только пройдя весь дом насквозь. Фотограф отдал мне фотографии. Получилось очень даже неплохо, надо признать!
– А хотите посмотреть работы Санджу? – вдруг спросил он. – Те, что мы делали на Дивали?
– Конечно! – ответила я, руководствуясь все тем же чувством вины: я не настолько люблю этот вид искусства, чтобы гореть желанием часами рассматривать снимки – особенно после всех событий этого дня!
– Вот они, – сказал Самир, любовно поглаживая потрепанные бока большого кожаного планшета, которому, наверное, лет было не меньше, чем самому дому. – Я отдам их Санджу, если он… То есть когда он вернется.
Я раскрыла планшет и сразу поняла, что действительно смотрю на снимки, сделанные Санджаем: это был его стиль, так по манере письма определяют художника. Здесь опять же были жители Таджа и в отличие от тех фото, что показывала мне Чхая, улыбающиеся – праздник все-таки. На одной фотографии человек тридцать женщин танцевали в разноцветных сари, похожие на диковинных птиц, распустивших перья. На другой мальчишка лихо отплясывал под аккомпанемент беззубого деда, стучавшего в видавший виды барабан. Листая снимки, я вновь приходила к выводу, что отец ошибался, отказывая сыну в праве самому выбрать собственный путь в жизни, и решила, что непременно помогу брату, если мне удастся вытащить его из-за решетки. Как – я пока не знала. Связей у меня нет, зато я могла дать ему денег и, возможно, послать учиться в Европу? С таким талантом, как у него, Санджай и сам сумеет пробить себе дорогу, тем более что он когда-то работал в индустрии моды. И тут моя рука застыла в воздухе: на одном из последних снимков я увидела то, чего никак не могла ожидать.
– Это не Кришна, случаем? – спросила я Самира, ткнув пальцем в лицо человека, стоящего позади танцующей толпы. Он смотрел прямо в камеру, но не позировал, а беседовал с другим мужчиной.
– Он самый, – кивнул фотограф. – Кришна и некоторые из его людей присутствовали на празднике. Бабур-хан даже купил пиротехнику и устроил фейерверк: несмотря ни на что, он хочет продемонстрировать, что «заботится» о местных жителях, и доказать, что они не зря платят ему мзду.
– А этого, второго, вы знаете? – спросила я, указывая на собеседника Кришны. Мужчина стоял вполоборота, но я не могла ошибиться.
– Впервые вижу, – покачал головой Самир. – Наверное, один из его подручных? Хотя нет, пожалуй, не похож… А что?
– Ничего, – быстро сказала я и поднялась. – Спасибо вам, Самир, за разговор и за то, что храните это для Санджая. Мне пора, а то дома станут волноваться. Можно я возьму эту фотографию?
– Только одну?
– Остальные вы сможете отдать Санджу лично, когда он вернется.
Перед отъездом я зашла в хижину Рани. Ноа спал, и температура у него, если верить моим ощущениям, была не очень высокой.
– Как он? – осторожно спросил Ракеш.
– Думаю, завтра будет в порядке. Правда, работать не сможет – рука вышла из строя на некоторое время.
В машине поговорила с телохранителями и Лалом, запретив им даже заикаться о том, что произошло: в поместье никто не должен знать. К счастью, мужчины поняли меня правильно и спорить не стали. Лал оказался отличным помощником, и только сейчас я по-настоящему оценила его, вспомнив, что при первой встрече мы друг другу не понравились. Поэтому я сочла нужным выразить свою признательность вслух: