ДИАГНОЗ и другие новеллы
Шрифт:
Он был наивен. Как он мог подумать, что Ине захочет встретиться с ним здесь? Он уж и так более чем достаточно наказал её, заставив испытывать чувство вины…
Было бы лучше, если б он положил конец всему в этот сентябрьский день. Ему лучше уйти в отставку, сойти в тень. Это было бы в порядке вещей…
Мортен принимает решение. Он не может всю оставшуюся жизнь преследовать ту, что его не любит. Как третий лишний. Как проигрышный билет в лотерее.
Словно злой дух…
С тех пор, как Мортен был мальчишкой, он всегда носил на поясе острый нож в ножнах. Теперь он знает зачем… Теперь он знает, как ею употребить. Он избыл уже те дни, которые наметил для себя. И лучше положить
Он был поражён неумолимой логикой событий. Ведь в Энгельсборге умирают не впервые.
Ему чудится, он слышит арию, которую поёт в башне Марио:
В небе звёзды горели,
Ночь дышала прохладой.
Дверь отворилась,
Шаги в тишине прозвучали…
Вошла она, сияя,
И на грудь мне упала…
Нет, не забыть мне той ночи счастливой!
О, где вы, ласки, слова любви и жар объятий пылких,
Как светлый сон, исчезли вы навеки…
Всё миновало, —
И вот я умираю,
И вот я умираю,
И в смертный час мой я так жажду жизни,
Так жажду жизни…
ИНЕ СМОТРИТ на часы на Дороге Примирения. 12.45. Она вздрагивает, переводит взгляд на свои ручные часики, останавливает проходящего мимо патера, спрашивает на своём ломаном итальянском, который час, показывает ему свои часы.
— Время без пятнадцати час, синьорина. Это — летнее время. Вы этого не знали?
Вы этого не знали? Разумеется, это — летнее время. Всегда, когда Ине и Мортен в Риме, наступает лето. Недоразумение! Ошибка!
— Мортен, Мортен! Я ведь не слишком опоздаю? Ты ведь стоишь там наверху, на башне, и ждёшь меня?
Ине мчится к замку… На самом верху башни стоит множество людей. Не Мортена ли она видит там в стороне, налево?
Com’e bello ilmio Mario! [161]
ВРЕМЯ ПОЧТИ ЧАС. Мортен вплотную подходит к статуе архангела Михаила на башне. Вынимает нож из ножен. Он теперь — силён и решителен. Он теперь тот, кто со всем справляется сам. Он не такой, как император Адриан. Он не нуждается в помощи рабов, чтобы умереть.
Сначала он делает жёсткий разрез на пульсе у запястья. Затем всаживает нож под левую грудь и падает на него.
161
О, как красив мой Марио! (итал.).
Ине врывается на сцену. Ей не по себе. Она видит, что люди толпятся в стороне возле архангела Михаила.
Она прокладывает себе путь. Смотритель здания… Два смотрителя и один полицейский. Они склоняются над каким-то человеком.
— Morto, signore. [162]
Ине бросается пред ним на колени.
— Мортен, Мортен!
Она тормошит его.
— Вставай, Мортен! Слышишь, вставай!
— Morto, morto!
Она падает на тело Мортена.
— О Мортен, ты умер?
162
Он умер, синьор (итал.).
Она воздевает руки к небу.
Ведь это только недоразумение! Ошибка!..
— Вы знаете его, синьорина? Знаете, кто он? Она плачет, смотрит на полицейского. Он хватает её за руку.
— Вы знаете, как его зовут?
— Si, si [163] . Марио Каварадосси.
Тут появляется другой.
Он кладёт ей руку на плечо.
— Он уже мёртв, Ине. Идём!
Она холодно смотрит на него. Холодно и жёстко…
— Это конец, Ине, теперь — конец…
Она вырывается из его рук.
163
Да, да (итал.).
— Ещё нет, по-настоящему ещё нет!
Она всецело входит в роль. Что-то словно поднимает её. Она знает, что ей надо делать. Роль затвержена наизусть. Либретто она знает как свои пять пальцев.
Она бежит к выступу, встаёт на перила.
— Ине, что ты делаешь? Остановись, Ине! Ты с ума сошла!..
— Avanti a Dio! [164]
Она бросается вниз и падает к мосту Святого Ангела на берег Тибра.
В ту же самую минуту в её почтовый ящик в доме на Черёмуховой улице опускается письмо.
164
Иду к Богу! (итал.).
СВОБОДА
Добрый вечер, говорим мы, размахивая руками. Мгновение спустя мы, боязливо оглядываясь по сторонам, закуриваем сигарету. Надеюсь, я ничего дурного не сказал?
В чём причина всей этой бессмысленной суеты?
Лишь краткий миг ползаем мы по земному шару во Вселенной. А потом медленно отступаем при виде трамвая!
Впечатление такое, что мы больше боимся жизни, чем смерти, словно наша боязнь пред ближним сильнее страха пред космической ночью.
Независимо от того, кто мы есть и что мы делаем, это будет забыто через сотню или тысячу лет. Не должно ли нам сделать кое-какие выводы из прожитого? Я полагаю — не должно ли нам использовать наше тщеславие себе на пользу, превратить его в средство духовного обогащения?
Безусловно, было бы ужасно, если бы всё в этой жизни запоминалось навсегда. Не даёт ли это почти непостижимую свободу думать о том, что завтра — да, завтра всё будет забыто?
Я вовсе не собираюсь призывать к безответственности. Но нам нет надобности огорчаться из-за нас самих. Мы не нуждаемся в том, чтобы нас непременно помнили после смерти. Мы свободны от подобных предрассудков. Мы можем жить здесь и сейчас.
ОПАСНЫЙ КАШЕЛЬ
СОЛЬВЕЙГ НЕ ЕЛА конфет с начинкой. Она могла взять кусочек шоколада к кофе или до, или после встреч в собрании миссионеров. Нередко она позволяла себе на завтрак целый марципановый [165] хлебец. И пока, занимаясь домашней работой, Сольвейг напевала без слов, она постоянно сосала леденцы и лакомилась пастилой. Она не была худенькой. Но конфет с начинкой она не ела.
165
Марципан — тесто из миндальной массы и сахара (итал.).